Увидеть звёзды - Линда Гиллард

— А когда тебя нет? Они не гибнут без воды?

— Все же обычно я заезжаю сюда каждые две-три недели. Целлофан защищает их от ветра. А летом выручает примитивная система полива, мое изобретение. Ставлю горшки и плоские корытца на коврики, хорошо впитывающие влагу, к коврикам подсоединены фитили, по которым из емкостей стекает дождевая вода. Выглядят все эти сооружения довольно нелепо, что-то вроде подъемников на карикатурах Хита Робинсона, но главное, что система действует. Почти все деревца выживают. Больше пропадает уже после посадки в грунт. Едят их. Олени любят молоденькие березки и падубы.

— А где ты их сажаешь?

— На оголенных участках или по краю леса. Раздаю саженцы всем желающим. Лес тут местами уже состарился, пора обновлять. Взрослое ореховое дерево живет недолго, лет шесть. Дубу еще надо выжить, это уж как повезет, а везет ему не очень. На каждые десять тысяч упавших желудей приходится всего один дуб, которому удалось дорасти до зрелого возраста. Вот и пытаюсь, как могу, помочь природе.

Марианна потрогала тоненькие прутики.

— А эти когда станут взрослыми?

— Эти? Сеянцы ореха. Вырастают до шести метров, за десять лет.

— Значит, когда они повзрослеют, тебе будет… пятьдесят два.

Он сунул ей в руки цветочный горшок:

— А здесь дуб. Когда он достигнет зрелости, меня лет восемь, а то и больше не будет на свете.

— Удивительно все же, что ты этим занимаешься. Сажаешь деревья, которые точно не успеют при тебе как следует вырасти. И ведь знаешь, что они переживут тебя.

— Вот и хорошо! Потому и сажаю, что переживут. Это моя маленькая плата за бессмертие. Лет за пятьсот. Этого мне достаточно…

Марианна

Луиза решила отметить обнадеживающие результаты исследования походом в детский магазин. Я противилась, но все же поддалась уговорам и пошла вместе с ней. Только предупредила, что купим лишь самое необходимое. На двадцати неделях выкидышей обычно не случается, но зачем испытывать судьбу? Луиза предложила компромисс: отправиться просто «на разведку». Мы обследовали детские секции в «Мазеркэр», «Маркс энд Спенсер», «Бутс энд Дженнерс», щупали, мяли, ахали, Луиза даже вскрикивала от восторга. Она дала мне потрогать ползунки, распашонки, спальные костюмчики, подробно все описала. Не цвета, а фасоны, фактуру ткани.

— До чего прелестный комплект! Чепчик, как у эльфа, чувствуешь, какой малюсенький? И рукавички со съемным откидным верхом. Как умно придумано! А эти ползунки с рисунком из мишек, прелесть… Почему таких вещичек не шьют для взрослых, а? Зимой так уютно было бы сидеть в этом за компьютером.

Представив, как Лу в ползунках и в младенческом чепчике восседает за компьютером, я захихикала. Меня распирало от хохота, но я чувствовала, что вот-вот расплачусь, такая вдруг навалилась усталость. Но мы продолжили поход, продолжали щупать и мять одеяльца, пледы, махровые простынки для купания, симпатичные игрушки. Марианна положила на мою ладонь крошечные пинетки.

— Совсем кукольные! — изумилась я.

— Ничего удивительного. На младенческую ножку. Только более плотные и теплые. Теперь пойдем в отдел, где гели для купания и кремы.

Подведя меня к витрине, отвинтила крышечку какого-то флакона и сунула мне под нос.

— Понюхай, как чудесно пахнет! Детский лосьон. Купим потом целую коробку. — Она открыла что-то еще и тоже дала мне понюхать. — Пена для ванны. А вот вещь так вещь. Эту штуковину помещают на дно пластиковой ванночки, вот, потрогай. На нее кладут ребенка, и он оказывается в сидячем положении. То есть не нужно будет поддерживать головку, ты сама сможешь помыть ему волосы. Если они будут. Большинство рождается без волос.

— А какой у детей цвет волос? Или он разный, как у взрослых?

— Да, разный. А глаза у всех новорожденных одинаковые, голубые. Настоящий цвет проявляется позже.

— Ты заметила, что у Кейра глаза были разного цвета?

— Правда? А какого? Он тебе говорил?

— Один голубой, другой зеленый.

— Поразительно! — воскликнула Лу и как-то потерянно умолкла.

Я поняла, что смутила ее, и разозлилась на себя. Испортила человеку настроение, а ведь мы так старались отвлечься от случившегося, хотя бы на время. Но наконец сестра снова подала голос, и он был веселым:

— Сколько теперь всего напридумывали для мамочек. Хотя бы это приспособление для ванны. Можно не беспокоиться, что вода попадет в личико ребенку, можно самой, без всякой помощи, его помыть.

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно! Между прочим, ты далеко не первая незрячая мама, лапонька. Мы с Гэртом полазали в Интернете и обнаружили, что теперь существует много разных обществ поддержки женщин с самыми разными физическими проблемами, и среди них очень много матерей-одиночек. Мы не стали рассказывать тебе об этом, ты же собралась отдавать ребенка. Но мне захотелось изучить обстановку, мало ли, вдруг бы ты передумала.

— Ты ведь все равно на это надеялась, да?

— Все равно. Никогда не верила, что ты решишься отдать собственное дитя, не верила, что бы ты ни говорила.

— Ты действительно считаешь, что мы справимся?

Лу обвила рукой мою почти исчезнувшую талию:

— Обязательно. И даже больше тебе скажу: наконец заживем настоящей жизнью!

Я убрала в шкаф детские одежки и подумала, что сейчас самое время переложить те немногие вещи, которые напоминали мне про Кейра. Разумеется, расставаться с ними я не собиралась, но хотела убрать подальше, чтобы не терзаться, случайно на них наткнувшись. Хорошо отработанный трюк. Не впервой мне было припрятывать напоминания о смерти.

Я вытащила из плеера диск Раутаваары и убрала его в футляр, на котором была наклейка с брайлевской надписью. Я сунула его в полку с дисками, между Рахманиновым и Равелем, где ему предстояло покоиться долго-долго, может быть даже вечно.

Открытка, которую Кейр прислал Луизе со Ская. Недели две назад она нашла ее у себя в столе и спросила, не хочу ли я ее забрать. Сказала, что там изображены горы Куиллин, а я сказала, давай буду демонстрировать знакомым, что побывала на Скае. Луиза наверняка поняла, что знакомые тут ни при чем, и молча сунула ее мне в руку.

Еще была кассета с северным сиянием, только на ней сохранился голос Кейра, потому что вторую его «звуковую открытку» я выкинула в корзину, а первую у меня украли вместе с сумкой. Едва ли я когда-нибудь рискну ее поставить; даже когда Кейр был жив, я не могла слушать эту запись без слез. Но я обязана была сохранить ее, драгоценную памятку для моего сына. Единственное живое свидетельство того, каким замечательным человеком был его отец. И кассету, и Луизину открытку я убрала в деревянную шкатулку, где хранились наговоренные на пленку письма Харви.