Американа - Пётр Львович Вайль

О ГОРОЖАНАХ НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

С точки зрения наших жен, мы никогда не работаем. С нашей точки зрения, мы работаем всегда. Обидное противоречие взглядов объясняется тем, что со стороны можно подумать, будто мы только шатаемся по городу, глазеем по сторонам и выпиваем с приятелями..

Но это иллюзия. То, что для других — досуг, для нас — работа.

«Другие», отстояв положенное у станка (компьютера, прилавка, сейфа, конвейера, зубоврачебного кресла), беззаботно предаются радостям жизни — шатаются, глазеют, выпивают.

Мы же ищем не удовольствий, а ассоциаций, сравнений, метафор, гипербол, литот и — иногда — гонораров

Но как все-таки быть с отдыхом? Нельзя же все время работать — годы не те, по утрам — изжога, на душе — мозоли, в голове — вакуум.

Некоторые авторитеты, скажем, академик Павлов, проверявший свои теории на собаках, рекомендуют в таких случаях перемену обстановки — тяжелый физический труд вместо легкого умственного, велосипед, гребля, свежий воздух, высокие помыслы. Не все собаки выдерживали такой режим, но те, которые выживали, были готовы к любым подвигам, вплоть до полетов в космос.

Все перечисленные Павловым условия можно найти только на природе. Причем тут не подходит ни газон у супермаркета, ни ресторанная пальма в кадке.

Природа обязательно должна быть настоящей, обильной, по возможности первозданной. Только тогда в человеке, как и в собаке, пробуждаются угасающие чувства, мобилизуются лучшие черты, временно засыпают худшие, напрягаются все физические силы организма.

Что касается этих самых сил, то с ними у нас недоразумение. Один из нас — несомненный пентюх, презирающий спорт, здоровье, закалку. То есть человек, который рубит дрова сидя только потому, что лежа неудобно. Зато второй — подтянутый, спортивный, готовый, как говорится, и к труду и к обороне.

Недоразумение же заключается в том, что мы никак не можем решить, кто из нас первый, а кто — второй.

Споры не утихают уже много лет, но ясности они не прибавили. Что касается посторонних, то их лучше к этой дискуссии не привлекать. Они, очевидно из зависти, отказываются признавать разницу между первым и вторым.

Итак, мы решили ненадолго сменить декорации и отправиться на природу. Обычно в таких случаях говорят — поехать на рыбалку. Иногда это соответствует истине — люди действительно ловят рыбу. Но чаще рыбалка эвфемизм, один из тех, который без всякой нужды привносит в нашу жизнь жуткое вранье. Хорошо известно, что на рыбную ловлю часто ездят без удочек, но редко без шашлыка.

Видимо, все мы нуждаемся в самооправдании. Для того чтобы срываться с места, менять налаженный быт на неустроенный, терпеть неудобства (например, кома* ров), нужен какой-нибудь предлог. И рыбалка — самая универсальная из всех существующих причин для общения с природой.

Еще никто и никогда не относился плохо к рыбакам. Повсеместно они рождают симпатию, умиление и если иронию, то самую дружелюбную.

При этом сами рыбаки — народ весьма агрессивный и влиятельный. Нам, например, почему-то кажется, что в основе всех российских экологических баталий лежат рыбацкие страсти. Поворот сибирских рек, загрязнение Байкала, обмеление Арала — разве не ощущается здесь беспокойство об улове?

У нас никакого хобби нет (все занятия — основные), поэтому на природу мы поехали просто так — без удочек и задних мыслей.

В нашем конкретном случае природа называлась Адирондакскими горами. Они в меру высоки, лесисты, безлюдны. Вернее, по каемке, вдоль подножья, их окружает курортная цепочка, состоящая из гостиниц, бассейнов и ресторанов, которые в провинции считаются французскими. Но внутри, там, где кончается шоссе, нет ничего, кроме гор и лесов.

Капитализм нас уже приучил к тому, что земля — всегда чья-то. Государственную границу можно пересекать беспрепятственно, но рубежи частного владения похожи на телеграфный столб — не влезай, убьет.

В Адирондаках земля, как в России, принадлежит народу — каждому, кто не поленится забраться в лес. Единственное хозяйственное назначение здешних мест быть запасником пространства. Так называемая бескрайность приводит соотношение человека с природой к старинному и более нормальному масштабу: природы больше.

Количественный фактор — странная вещь. Вообще- то для общения с натурой достаточно одного дерева, куста, да что там — былинки. Вот, скажем, японцы, большие знатоки этого дела, выращивают сад в горшке и проводят всю жизнь в созерцании пейзажа, умещающегося на подоконнике.

Но только большое тешит гордость белого человека. Наш путь лежит вширь, а не вглубь. Эмиграция — лишнее тому доказательство.

Ходить по лесу без всякой цели по-американски называется hiking, а по-русски — никак. У нас, в лес ходят по грибы, по ягоды и партизанить. Можно подумать, жизнь наших соотечественников отличается повышенной целесообразностью.

Американцы грибы понимают только в банках, ягоды — в конфитюре, партизан — в Никарагуа. Лес здесь поэтому — вещь в себе. Пройти столько-то миль по тропе, залезть на гору, поплескаться в ручье — вот и весь смысл «хайкинга». Главное — оторваться от цивилизации, окунуться в пейзаж.

В принципе пейзаж существует двух видов — настоящий и описанный. Последний известен значительно лучше первого.

Нормальный человек (не егерь) под природой понимает то, что опускается при чтении романов Тургенева. Кстати, классик мстит за невнимание тем, что пропущенные пейзажные зарисовки составили излюбленный материал для диктантов: не хотели читать, так будете писать, расставляя знаки препинания («Утро стало заниматься алыми пятнами выступила заря с приближением солнца все бледнели и сокращались молнии они вздрагивали все реже и реже и исчезли наконец затопленные отрезвляющим и несомнительным светом возникшего дня»).

Среди наших знакомых есть всего два человека, которые открыто заявили о своей ненависти к природе, — один художник, другой писатель. Остальные просто молча зажмуриваются, когда их вытаскивают на лужайку, а потом норовят прошмыгнуть в накуренную комнату.

Любовь к природе — несомненный императив теперешнего образа жизни. Но подчиняться этому диктату можно с минимальными усилиями. Например, разглядывая картины Шишкина. В России