Неамериканский миссионер - Андрей Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что если какие-то формы молодежного общения неинтересны священнику, это не означает, что их не должно быть в жизни его молодых прихожан.
– А Вы знаете довод, с помощью которого православных людей можно подвигнуть к миссионерской активности?
– Придется, наверно, пугать Божиим Судом. После смерти все мы предстанем пред Богом. Но увидим мы в Нем нашего судию или нашего должника? Конечно, радостнее увидеть в Боге того, кто должен нам, а не того, кому должны мы. Скажете, что это невозможно? Но это не мои слова, а Златоуста. Он приводит слова книги Притчей: Милуяй нища взаим дает Богови (Притч. 19, 17). И продолжает: «Если Бог берет у нас взаймы, то Он уже наш должник. Итак, каким же хочешь ты иметь Его – судией или должником? Должник чтит дающего взаймы, судия же не щадит получающего взаймы» [275].
А какая милостыня выше – денежная или духовная? Духовная помощь, помощь на пути ко спасению религиозно важнее, чем помощь материальная [LII]. Так что труд миссионера делает Бога его помощником и защитником на Божием же Суде: всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. 10, 32).
И значит, если мы будем защищать православную веру перед лицом неверов и суеверов, сектантов и раскольников, то и Христос, защищенный нами, будет нашим Защитником пред Отцом.
– А если у человека нет дара слова, дара убеждения?
– Тогда хотя бы воздержись от осуждения миссионеров, не верь дурным сплетням о них и не передавай эти осуждающие сплетни дальше.
– А как в себе воспитать умение возвышать свой голос в защиту своей веры?
– Для начала полюбить слово Божие, Евангелие. Полюбить – значит в том числе и запомнить. Доколе баптисты будут говорит о нас, что «православные Евангелие целуют, но не читают»? Почему Писание так скользит по нашей памяти, не оставаясь в нем? Однажды послушник спросил Оптинского старца Амвросия:
– Отче, почему я читаю отцов, а в памяти их слова не остаются?
И старец ответил:
– Скажи, а когда так бывает, что ты вкушаешь пищу, а она не остается в тебе, но сразу извергается вон?
– Когда желудок болен.
– Ну, вот так же и с душой. Если ум твой не удерживает святые слова, значит, он болен.
Увы, еще в начале ХХ столетия архиепископ Никон (Рождественский) писал: «Среди русской публики, превосходящей своим невежеством в Священном Писании все народы, можно городить относительно Библии какую угодно чушь» [276].
Но ведь в жизни есть место для усилия. Четыре раза в году наступает время поста, когда Церковь призывает своих людей к особым усилиям. Ну вот эти усилия и это время и посвятить бы запоминанию святых слов. Скажем, выписать из учебника по догматическому богословию десять цитат в защиту Божества Христова, развесить эти записки по стенам – и зубрить, зубрить, зубрить… Но зато, когда на Вашем пути встретится «свидетель Иеговы», Вы сможете быть свидетелем Христа.
А на следующей неделе – выучить пять цитат в защиту икон. А затем – в пояснение почитания святых.
Кроме того, миссионерствовать можно и молча. Не можешь писать свои миссионерские книги – так миссионерствуй через чужие книги. Надо просто поосмотреться вокруг себя и заняться точечным книжным орошением окрестных библиотек. Рядом с нами есть библиотеки школьные, районные, городские, детские, больничные, университетские, тюремные, санаторные… Выберите для себя какую-нибудь из них. И раз в месяц дарите ей церковную книжку. Такие дары могут стать формой внесения вашей церковной десятины (ее сегодня в нашей церковной жизни нет, но формально эту библейскую заповедь никто не отменял). Но главное – это возможность разбавить море атеистической и оккультной литературы, которое разлилось по этим библиотекам. Школьники и студенты часто готовят доклады и рефераты на темы, связанные с религиозной историей и культурой. Ну, задали парню сделать доклад на тему «Религия и культура». Приходит он в ближайшую к своему дому районную библиотеку и просит дать ему что-нибудь на эту тему. А в каталоге с советских времен под таким названием числится одна-единственная книжка – атеистического профессора Угриновича… Вдобавок сектанты заваливают библиотеки своими изданиями.
Конечно, подбирать книги для дарения в светские библиотеки надо с разбором. Например, в школьную библиотеку не стоит нести сборник акафистов. А вот книги по церковной истории, сектоведению, книги с христианским анализом тех или иных граней культуры обречены в ней на спрос.
Я бы даже попросил священников ориентировать своих прихожан на такую форму миссионерства. Пришел человек на исповедь и кается в интересе к гороскопам. В порядке епитимьи ему можно предложить не дополнительный пост и поклоны, а действие по принципу: «Клин клином вышибают». Ты пал жертвой оккультной литературы? Что ж, помоги теперь распространить христианское противоядие!
– Изменилось ли что-то в миссионерском пространстве за последние десять лет? Появились ли какие-то признаки изменений к лучшему?
– Перемены очень серьезны. За десять лет уменьшилась готовность аудитории смотреть на деятельность церковных людей, проповедников, священников добрым глазом. Десять-пятнадцать лет назад все наши ляпы перетолковывались в возможно добрую сторону. Если батюшка двух слов связать не может – значит, молитвенник. Если какую-то глупость сказал – значит, наверно, что-то очень духовное хотел сказать, да вот наш земной язык оказался немощен. И вообще говоря, они все мученики.
Но сегодня такой готовности всё нам прощать уже нет. Сегодня нам всякое лыко готовы в строку вставить. И это означает, что мы должны очень серьезно думать над тем, что и как мы говорим. Последние лет десять у нас была отговорка – мол, нам сектанты мешают. А до этого нам государство мешало. Но сейчас-то уже ничего не мешает, и всё более очевидным становится, что главная помеха на пути людей к Церкви Христовой – это мы сами.
Поняв это, церковный человек, иерарх, проповедник, священник должен научиться дисциплинировать себя. И говорить так, чтобы не выглядеть ни занудой, ни экстремистом.
И в этих условиях мне пришлось изменить тональность моих лекций и моих книг. Если раньше полемику я вел только с «внешними», только с неверием, сектантами, то сейчас все чаще приходится говорить не о том, как привести человека в Церковь, а о том, как выжить в Церкви, остаться в ней.
В Церкви надо научиться жить, а для этого надо внутри Церкви овладеть всецелой палитрой человеческих чувств: от радостного послушания до осторожного недоверия. Без овладения последним навыком очень легко попасть в параправославную секту. Без него не отличить подлинно церковную проповедь от чьего-то сугубо личного (а потому безблагодатного) человеческого энтузиазма.
За время же гораздо большее, нежели последние десять лет, перемены в судьбе церковной миссии также разительны.
Современная дискуссия по поводу допустимости сотрудничества с рок-музыкантами – это отражение уже многовековой коллизии нашей церковной истории: как относиться к варварам – как к врагам или как к среде миссии и заботы? Мне ближе напоминание Августина: «Пусть помнит Град Божий, что и среди самих врагов скрываются будущие граждане» (О Граде Божием. 1, 25) [277].
В византийской «Повести о заключенном бесе» рассказывается, что однажды авва Лонгин, поймав черта, заставил его рассказать, какими способами он отнимает у монахов шансы на спасение души. Среди прочих козней значится и миссионерство: «Это я отправляю монахов в страну варваров под предлогом учительства» [278]. Но Иоанн Златоуст властно обратился к монаху-отшельнику: «Покинь свои горы и оставь там свою бесплодную склонность, которая не может послужить ни людям, ни Богу. Возьми посох и отправься на низвержение идолов в Финикии» [279].
Тут я на стороне святого Златоуста – «закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукой и не только прикасается, но и смешивается с ней» (Беседы на Евангелие от Матфея. 46, 2).
И здесь трудно не заметить тот разрыв, который прошел между поэтикой, символикой, настроением евангельских притчей о Царстве Божием и той психологией, что восторжествовала в историческом Православии. Евангельская символика помещает святыню в грязь, надеясь на то, что грязь освятится, а не боясь того, что святыня осквернится. Царство Божие (!!!) уподобляется дрожжам, бросаемым в тесто, зерну, брошенному в землю, кладу, зарытому в поле [280]. В неводе рыбы ценные и сорные, на том же самом церковном поле предполагается, что будут расти и сорняки, и пшеница [281].
То есть нечто святое, чистое, хорошее смешивается с сором, бросается в негожее место, втаптывается в грязь. Но зато эта грязь преображается. Или хотя бы разрастается не столь стремительно [LIII].