Двое из будущего. 1903 -… - Максим Валерьевич Казакевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед отплытием я передал Данилу по расписке почти все свои деньги и наказал, что и в каком количестве еще необходимо прикупить. Тот был предельно серьезен, запоминал и карябал карандашом в листочке. В его честности я был уверен, он сделает все как полагается. Андрей Прохорыч, впрочем, не был так уверен и шептал мне на ухо, что зря я так безоглядно ему доверяю. Деньги-то какие я ему выделил! Почти тридцать тысяч, а это, если сравнивать с моим временем, больше миллиона баксов! Было о чем задуматься. Но делать было нечего, тут либо ты полагаешься на человека, либо возвращаешься домой не солоно хлебавши. Эх, если бы только Маришка в Артур не приперлась! Но на самом-то деле я Данилу доверял не из-за того, что он был честен, а из-за того, что тот знал — укради он эти деньги и мы не пожалеем средств и времени, но достанем его из под земли и заставим все вернуть. Уж он-то как никто другой знал, как работают хлопцы Истомина, какие головорезы у него ходят по домам долги выбивать.
Само отплытие из Сан-Франциско прошло буднично, без жарких объятий и расставаний. Я, дав последние указания, пожал Данилу и Андрею ладони, кинул пару указаний и отчалил, крикнув напоследок с борта:
— Телеграммы регулярно шлите.
Они что-то крикнули в ответ, но я уже не слышал. Мой корабль, пеня грязную воду западного побережья, уводил меня из Америки.
В Дальний я прибыл спустя три недели. Двадцать один день я страдал в море. Корабль, попав в болтанку, скрипел, стонал, ухал и перевалился по волнам как усталый медведь, вздрагивал телом и дрожал, когда сильная волна била в борт. Боковая качка она самая противная — короткая и резкая. От нее в каюте все летает из угла в угол, а желудок, измученный постоянной тошнотой, выворачивается наизнанку. На целых десять дней наш корабль попал в шторм. Не знаю насколько он был сильный, на сколько баллов — мне казалось, что на все десять. Но капитан, проходя по каютам и интересуясь самочувствием немногочисленных пассажиров, пояснил, что качает не так чтобы сильно. Скорее средненько. И пожелав мне терпения, удалился. А я, наконец-то нутром понял Мишку, когда он жаловался на длительные морские путешествия. Действительно, уж лучше самая жесткая турбулентность на самом старом самолете, чем эта размеренная и добивающая нутро качка.
В Дальнем меня ждали. Еще на подходе с палубы, я увидел своих встречающих. Тут и Петро и Мурзин, и мои братья-пилоты. И Маришка нарядная, а рядом с ней незнакомая женщина с моей дочкой на руках. Все они стояли на пирсе и ждали, когда судно причалит.
Когда я сошел по трапу, первым подскочил Мурзин и, горячо облапав, шепнул:
— Не ругайся сильно, твоя соскучилась очень и сама переживает.
— Ладно, — пообещал я и расцепил его руки.
Маришка подлетела ко мне радостная, счастливая — видно что скучала. Ну как тут можно сердиться? Она кинулась мне в объятия, припала головой к груди. Но сделала это так неудачно, что ударилась подбородком о рукоять спрятанного пистолета.
— Ой, а что это там у тебя? — вместо радостного «я соскучилась» спросила она.
— Не важно, — отмахнулся я и, жарко ее поцеловал. И честно сказал: — Рад, что приехала.
Она улыбнулась, смягчилась и на секунду прильнула — ожидала все-таки, что буду ее отчитывать.
— Ой, а это кто у нас такой большой стал? — при виде Дашульки у меня даже защемило сердце. Вот по кому я по-настоящему соскучился. По этой маленькой шалопайке и непоседе. — А ну-ка, — я протянул руки и женщина, на руках которой сидела моя дочь, покорно ее передала. Но дочь отвыкла от моих рук и, кажется, забыла меня. Едва я попробовал ее чмокнуть, как она запротестовала и сильно уперлась руками, требовательно воскликнув:
— Нет!
Она никогда не любила поцелуйчиков и росла недотрогой. Даже собственную мать к себе не подпускала и не терпела ее нежностей. Лишь иногда позволяла чмокнуть себя, но только тогда, когда ей этого самой хотелось. Вся в мать, такая же своенравная и независимая. Будущая суфражистка, не иначе.
— Давно ты здесь? — спросил я свою жену.
— Полтора месяца уж, — ответила она, лишь чуть-чуть опустив долу глаза, показывая, что все понимает. — Приехала на поезде, а тебя нету…
Я вздохнул:
— И как тебя только Мишка отпустил?
— А что Мишка? Кто он мне? Захотела и поехала…
— Ну ладно, не будем сейчас ругаться. Все равно рад, что тебя увидел. Егорыч, — обратился я Мурзину, — там, — я кивнул на начавший разгрузку пароход, — у меня багаж. Много вещей и груз. Позаботься.
— Ну, это уж как полагается, все сделаю как требуется. А вы, Василь Иваныч, езжайте домой, а то с дороги устали поди. А там дома Юн баньку вам топит, — с готовностью ответил он и двинулся в сторону парохода. Мимоходом махнул куда-то в сторону, и к нему сорвалось едва ли не с десяток ожидающих работы китайцев. Те быстро уловили суть необходимого и вот уже через несколько минут с парохода стали стаскивать первые ящики. Егорыч потом вышел, покачал головой, мол — много всего.
А я и вправду послушался совета своего помощника. Без задержки двинулся домой. Но прежде подошел к своим братьям-пилотам, крепко пожал ладони:
— Ну, что могу сказать — поздравляю! Прекрасно все сделали, я в Америке статью про ваш полет читал. Ух, там вас хвалили!
— Спасибо, Василий Иванович, — заулыбались парни. — Представляете, всего на три недели мы их опередили!
— Кого их? — не очень понял я.
— Ну как же? Братьев Райт, конечно же! Вы разве не слышали?
— Братья Райт? — мне тут пришлось сделать недоумение. Я, конечно, знал кто это такие, да вот что-либо интересного про них я в этом времени не слышал. И если они за время моего пути смогли запустить свой самолет, то я об этом и не мог узнать. Потому и сделал недоуменное лицо. — А что такое с братьями