Том 1. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

В кабинете ее не оказалось — как я узнал позже, она удалилась в свою комнату, чтобы натереть виски одеколоном и проделать дыхательную гимнастику йогов, зато я обнаружил там Бобби, и не одну, а в обществе Дживса. Я видел, как Дживс передал ей какой-то большой конверт, на что она сказала: «Я вам так благодарна, Дживс, вы спасли человека от гибели», — на что он ответил: «Не стоит благодарности, мисс». Я, честно говоря, не понял, в чем дело, да и некогда было разбираться.

— А где Селедка? — спросил я и с удивлением заметил, что Бобби приплясывает по комнате, издавая время от времени ликующие крики, напоминающие вопли ночных животных в джунглях.

— Где Реджи? — переспросила она, на секунду прервав свой дикарский танец. — Он пошел прогуляться.

— А он знает, что Апджону известно, кто написал статью?

— Да, твоя тетя ему все рассказала.

— По-моему, нам нужно собраться и обсудить план действий.

— Ты насчет этого иска о клевете? Апджон нам больше не страшен. Он лишился речи.

Я ничего не мог понять. Похоже, барышня задумала поиграть со мной в шарады. Я решил обратиться к более надежному источнику:

— Что это значит, Дживс? Апджон что — утратил способность говорить?

— Нет, сэр.

— Тогда что за бред несет эта рыжая бестия?

— Мисс Уикем имеет в виду отпечатанный на машинке текст речи, которую мистер Апджон должен произнести завтра перед учениками средней школы в Маркет-Снодсбери, сэр.

— Так, значит, у него пропал текст?

— Именно так, сэр.

Я вздрогнул от страшной догадки.

— Не хотите же вы сказать…

— Именно это он и хочет сказать, — произнесла Бобби и вернулась к хореографическим экзерсисам в лучших традициях русского балета. — Твоя тетя попросила его упаковать чемоданы Апджона, и первое, что попалось ему на глаза, была речь Апджона. Он сунул ее в карман и принес мне.

Такого я от него не ожидал.

— Ну, Дживс, это уж… признаюсь.

— Я полагал, что это наилучший выход, сэр.

— И правильно полагал, — сказала Бобби, исполняя па-де-что-то-там из балета Нижинского. — Либо Апджон согласится закрыть дело о клевете, либо не получит назад эти, как он их называет, тезисы, без которых он не в состоянии издать ни звука. Ему придется согласиться на наши условия, чтобы вернуть свои бумажки. Верно, Дживс?

— Мне кажется, мисс, у него нет иного выхода.

— Разве что стоять на сцене и беззвучно открывать рот, как щука. Он у нас в руках.

— Так-то оно так, да вот только…

Мне не хотелось этого говорить. Я ни за что не стал бы отравлять юной деве миг душевного восторга, если бы не одно соображение.

— Я прекрасно понимаю ход ваших мыслей. Тетя Далия упоминала, что Апджон теряет свое хваленое красноречие, если перед ним не лежит печатный текст; но что если он скажется больным и не придет на выступление?

— Он этого не сделает.

— Я бы именно так и поступил.

— Но ты же не хочешь, чтобы тебя выдвинули кандидатом консерваторов в дополнительных выборах от Маркет-Снодсбери. А Апджон хочет, и для него жизненно важно предстать завтра перед широкими массами и произвести хорошее впечатление, поскольку у половины членов избирательной комиссии сыновья учатся в этой школе, и они придут лично убедиться, что он собой представляет как оратор. Прежний кандидат страдал сильным заиканием, а они обнаружили это, только когда пришло время выступать перед избирателями. Так что они боятся снова промахнуться.

— Теперь понятно, — сказал я, вспомнив, что тетя Далия рассказывала мне о политических амбициях Апджона.

— Значит, дело в шляпе, — сказала Бобби. — Его будущее зависит от этой речи, у него ее нет, а у нас она есть. Вот от этого и будем плясать.

— Но как ему об этом сообщить?

— Мы уже все продумали. Он должен позвонить с минуты на минуту, чтобы узнать, куда делся текст. Когда он позвонит, ты подойдешь к телефону и изложишь ему наши условия.

— Я?

— Разумеется.

— Но почему я?

— Дживс считает, что ты — лучший кандидат.

— От вас я этого не ожидал, Дживс! А почему не Селедка?

— Мистер Апджон не разговаривает с мистером Сельдингом, сэр.

— Подумай, что произойдет, когда он услышит по телефону голос Реджи. Он просто бросит трубку, и все придется начинать сначала. Тогда как тебя он выслушает с глубочайшим вниманием.

— Но, черт побери…

— Как бы там ним было, Реджи пошел прогуляться, и его здесь нет. Почему с тобой всегда так трудно, Берти? Твоя тетя говорит, что ты с детства такой. Когда тебе давали овсянку на завтрак, ты всегда топорщился, как еж, и упирался, точно ионова ослица в Библии.

Этого я не мог пропустить незамеченным. Всем известно, что в школе я получил приз за знание Священного Писания.

— Валаамова ослица. Иона — это тот парень с китом. Дживс!

— Сэр?

— Разрешите наш спор — ведь это валаамова ослица объявила nolle prosequi?

— Да, сэр.

— Я же тебе говорил, — сказал я Бобби и непременно стер бы ее в порошок, если бы в этот момент не зазвонил телефон и не отвлек меня от этой увлекательной темы. При звуке звонка у меня обмякли ноги — я знал, что он предвещает.

Бобби тоже не осталась безучастной.

— Ага! — вскричала она. — Если я не ошибаюсь, вот и наш клиент. Вперед, Берти, и ни пуха ни пера!

Я уже говорил, что в отношениях с представителями сильного пола Бертрам Вустер тверже дамасской стали, но в женских руках он становится мягким, как воск, и данный случай не составил исключения из общего правила. Если не брать в расчет спуск в бочке по Ниагарскому водопаду, ничто на свете не пугало меня больше, чем перспектива беседы по телефону с Обри Апджоном, особенно на такую щекотливую тему, но, поскольку представительница лучшей половины человеческого рода попросила меня взвалить на себя эту тяжкую ношу, мне ничего не оставалось, как подчиниться. Назвавшись рыцарем без страха и упрека, приходится всю жизнь нести свой крест.

Поэтому я безропотно подошел к аппарату и снял трубку; я был далеко не в лучшей форме для поединка, а уж когда услышал голос Апджона на другом конце провода, последние остатки моего мужества лопнули, как мыльный пузырь. Ибо по голосу его я понял, что он зол, как черт. Злее, чем в тот день, когда в Малверн-Хаусе, Брамли-он-Си, я подсыпал в чернила порошок для приготовления шипучки.

— Алло! Алло! Вы меня слышите? Это мистер Апджон.

Когда нервная система находится в состоянии стресса, советуют сделать пару глубоких вдохов. Я сделал шесть, что, естественно, заняло определенное время, и эта задержка еще пуще его разозлила. Даже на расстоянии я ощущал то, что принято называть животным магнетизмом.

— Это «Бринкли-Корт»?

Ответить на этот вопрос не составляло труда. Это действительно был «Бринкли-Корт», и я ему так и сказал.

— Кто говорит?

Я на секунду задумался. Потом вспомнил.

— Это Вустер, мистер Апджон.

— Слушайте меня внимательно, Вустер.

— Слушаю вас, мистер Апджон. Как вы устроились в «Безрогом быке»? Надеюсь, вам там удобно?

— Что вы сказали?

— Я спросил, как вам нравится в «Безрогом быке».

— При чем тут «Безрогий бык»?

— Абсолютно ни при чем, мистер Апджон.

— Речь идет о деле чрезвычайной важности. Мне нужно поговорить со слугой, который упаковывал мой чемодан.

— Дживс.

— Что?

— Дживс.

— Что такое «дживс»?

— Дживс.

— Что вы все время твердите: «дживс, дживс». Кто собирал мои вещи?

— Дживс.

— А, так это слугу так зовут — Дживс?

— Да, мистер Апджон.

— Так вот, он по халатности забыл положить в чемодан мои заметки для речи, которую я должен произнести завтра в школе в Маркет-Снодсбери.

— Что вы говорите! Могу представить, как вы переживаете.

— Перешиваю?

— Переживаете — через «ж».

— Что — через «ж»?

— Не «шить», а «жить».

— Вустер!

— Да, мистер Апджон.

— Вы что, пьяны?

— Нет, мистер Апджон.

— Тогда перестаньте нести околесицу, Вустер.

— Хорошо, мистер Апджон.

— Немедленно пошлите за этим Дживсом и выясните, куда он девал мои заметки.

— Да, мистер Апджон.

— Сию же минуту. Нечего стоять столбом и твердить: «Да, мистер Апджон»

— Да, мистер Апджон.

— Я требую, чтобы мне их вернули немедленно.

— Да, мистер Апджон.

Должен признать, что я не слишком успешно продвигался к поставленной цели, и со стороны могло даже показаться, будто я струсил и готов дезертировать с поля боя, но, как мне кажется, это ни в коей мере не оправдывает Бобби, которая в этот момент вырвала у меня из рук трубку и громко обозвала меня жалкой козявкой.

— Как вы меня назвали? — спросил Апджон.

— Я вас никак не называл, — сказал я. — Это меня кто-то как-то назвал.