Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов

— Вылечим, Ерофей Максимович. Сейчас врач осмотрит.

Дав распоряжение вызвать доктора и отойдя от старика, Мурат неожиданно заметил Раушан, стоявшую в сторонке. Волосы ее выбивались из-под ушанки и серебрились от инея.

— Здравствуйте, Раушан, рад вас видеть крепкой и здоровой. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Вот вы и опять в нашей боевой семье.

В это время кто-то из солдат крикнул:

— Кулянда! Кулянда! Раушан здесь.

И Раушан увидела бегущую к ней подругу в шинели, накинутой на плечи.

— Кулянда, дорогая моя Кулянда!

Прижавшись лицом к холодной щеке подруги, Раушан расплакалась. На глаза Кулянды тоже набежали слезы.

— Здорова?

— А твоя рана? — допытывалась Раушан. — Залечили твою рану?

— Я знала, что ты вернешься. Разве Ержан даст тебя в обиду?

Забрасывая друг друга вопросами, подруги вошли в прокопченную табачным дымом избу, отведенную для санвзвода. Коростылев, увидев Раушан, тяжело поднялся со скамейки, развел могучие руки.

— Кого я вижу? Раушан!

— Иван Федорович, вы? — Раушан так обрадовалась, словно вернулась домой, к родному очагу. Коростылев схватил ее за плечи и, крепко держа вытянутыми руками, пытливо смотрел ей в лицо.

— Вижу — голодная. Сейчас покормим.

Тяжело ступая, командир санвзвода вышел из избы и вскоре вернулся с котелком густого фасолевого супа. Когда девушка поела, он скомандовал:

— А теперь спать, — и, хлопнув дверью, вышел. Раушан оглядела комнату. В углу — старый деревянный сундук, у порога и вдоль стен разбросаны поломанные вещи, на полу валяется кукла с оторванной головой, консервные банки, обрывки газет. У стены железная кровать с оббитой краской, покрытая ветхим матрацем. Повсюду пыль и запустение. Видно, много раз останавливались в этом доме солдаты. Стоит ли прибирать в доме, который в любой день может разбить снаряд или бомба?

— Кулянда, давай приберем квартиру... Может, заглянет командир полка.

— Спи, я сама уберу. Эту избу выделили для раненых. Всего полчаса, как отсюда выбрались саперы. Надо бы проветрить.

Кулянда вышла и вернулась с березовым веником в руках.

Девушки подмели комнату, вынесли мусор.

Раушан легла на кровать, накрылась шинелью, но уснуть не могла. Сон бежал от нее. Она все видела себя в немецком окружении, среди молоденьких сосен, стволы их напоминали прутья клетки, и она никак не могла найти из нее выхода. На самом деле Ержан нашел выход. Помог лесник. Когда они напоролись на фашистов, Ержан не испугался и смело атаковал их. Она бежала рядом с командиром и вместе с ним стреляла в фашистов. У нее до сих пор болят пальцы, обожженные накалившимся от стрельбы автоматом.

Она приподняла голову с вещевого мешка, окликнула:

— Кулянда, не спишь?

— Ты спи, спи, — отозвалась Кулянда, но все же подошла, присела на край кровати и провела рукой по волосам Раушан.

— Куляндаш, посиди со мной. Я очень соскучилась. Расскажи о себе.

— Что рассказывать? Провалялась несколько дней в госпитале во втором эшелоне, залечила рану и вот вернулась. Лучше ты о себе расскажи.

Еще в первые минуты их сегодняшней встречи Кулянда заметила перемену в Раушан. В ней не было сейчас былой беззаботной легкости, на лицо будто лег отпечаток тревоги. Может быть, она смертельно устала? Вот и сейчас Раушан смотрит на Кулянду и не видит ее, она видит кого-то другого, и мысли ее витают далеко-далеко и мешают ей уснуть. А скоро явится доктор с санитарами, принесут носилки, начнут наводить чистоту, и тогда уже вовсе будет не до сна.

Раушан, заметив подозрительный взгляд подруги, прикрыла глаза.

— Вас вывел Ержан? — спросила Кулянда. — Уж очень он изменился.

Раушан сама не могла разобраться, какой теперь Ержан. Но она хорошо знала, что он не прежний. Это видно хотя бы по тому, с каким уважением относятся к нему солдаты. Они сразу понимали его и точно исполняли все его приказы.

В первый день окружения, когда он в лесу пришел к ней, чтобы перевязать раненую шею, у него был растерянный вид. А после первой серьезной стычки с немцами его словно подменили. Каждое его слово звучало как приказ. Он велел выбросить табак, чтобы не было соблазна, и курильщики, скрепя сердце, выполнили его волю. Даже старик высыпал из кисета махорку, но кисет сунул обратно в карман.

На свою беду Раушан почувствовала влечение к Ержану. Чем больше он отдалялся от нее, тем больше ее к нему тянуло.

В ночной темноте, пробираясь через лес, взвод наткнулся на немцев. Едва оторвались от преследования и углубились в хвойную чащу, как неожиданно раздался резкий окрик: «хальт!»

Солдаты, ломая ветви, осыпаемые снегом, кинулись врассыпную. Ержан остался на месте, скомандовал:

— Ложись! — и сам упал в снег. Он приказал открыть редкий винтовочный огонь, послал Зеленина и Какибая разведать, что делается на левом фланге.

Раушан лежала рядом с Ержаном и слышала, как он спросил старика, велик ли лес.

— В глубину километров десять будет. Там никакой леший не сыщет, — ответил Ерофей Максимович.

После десятиминутной перестрелки Ержан приказал продолжить движение вперед, к линии фронта. Бойцы, отстреливаясь, отходили в сторону, куда ушли разведчики. Вскоре по ним начали бить из минометов.

Несколько мин разорвалось совсем близко от Ержана. Раушан по колено в снегу бежала за командиром и, как и он, не ложилась при режущем свисте мин. Вдруг ей показалось, что небо опрокинулось над головой, качнулось и встало,как стена, упираясь в землю. Рядом плюхнулась мина, и словно какая-то тяжесть придавила ноги. Она попыталась привстать, но ноги сразу омертвели и не двигались. От сознания своего бессилия Раушан скрипнула зубами. Кто-то подбежал к ней, опустился на колени и, нагнувшись, заглянул в лицо.

— Что с тобой, ты ранена?

Раушан с трудом узнала изменившийся голос Ержана.

— Не знаю... Не могу подняться, — прошептала она и, закусив губу, двумя руками оперлась о землю. Она задыхалась, судорожно глотая воздух.

Ержан проворно ощупал ее ноги.

— Нет ни раны, ни крови... Контузия, — заключил он и, легко подняв Раушан на руки, побежал с нею, глубоко проваливаясь в снег. Услышав завывание мины, он опустил девушку и сам пригнулся. Когда мина разорвалась, Ержан понес Раушан, как ребенка, дальше, догоняя взвод.

Девушка огорчилась: в трудную минуту она стала обузой для товарищей.

Ноги не действовали больше суток. Из двух винтовок и плащ-палатки солдаты смастерили носилки и поочередно несли Раушан.

— Оставьте меня в какой-нибудь деревушке или бросьте в лесу, — жалобно просила она.

Ержан прикрикнул:

— Чтобы больше я не слышал этих слов!

Раушан замолчала. Ей все чудилось, что она маленькая девочка и помогает матери стирать белье в холодном арыке. Она видела абрикосовые сады в белом цветении хотя хорошо знала, что это не цветы, а иней.

Ержан сменил Земцова, послал его в боевое охранение и взялся за ручки носилок. Он нес Раушан дольше других, и она верила, что этот человек не бросит ее ни в какой беде...

— О чем ты думаешь? — настойчиво спросила ее Кулянда.

Раушан вздрогнула и невидящими глазами посмотрела на подругу.

— Да что с тобой? — повторила Кулянда. — Тебя не узнать, так ты переменилась.

— Постарела, что ли? Договаривай, не стесняйся, — с прежней веселой насмешливостью спросила Раушан.

— Ты где-то в облаках витаешь.

— Изменилась? Да, я очень изменилась, — вдруг покорно согласилась Раушан. — Словно душу во мне подменили. — Она подняла голову с постели. — Я нехорошо жила в твое отсутствие. Сделала ошибку, которую не поправишь. Ты знаешь, я сама себе противна. Ну, просто сжечь себя хочется. А там, в этом аду, один человек несколько километров еще тащил меня на руках. А ведь он мог бросить меня...

— Это Ержан, да?! — почти крикнула Кулянда.

— Ержан.

За порогом послышался шум, и в избу, отряхиваясь от снега, ввалились санитары, и с ними пожилой усатый доктор с трубкой в зубах.

III

Опустевшая грязная комната, оставленная хозяевами, наводила уныние на Уали. Сам себе он казался таким же опустошенным.

Он подошел к окну с выбитыми стеклами. За окном, с винтовками за плечами, проходят солдаты. По дороге к передовой едут сани с ящиками боеприпасов. Навстречу им рысит одинокий всадник, ветер развевает красный башлык за его спиной. Всадник, видимо, из казачьего корпуса генерала Доватора. Говорят, этот лихой корпус ушел в рейд по тылам противника. Остался только второй его эшелон.

Тысячи незримых нитей еще недавно связывали Уали с солдатами и командирами. Одни подчинялись ему, другие ему приказывали. Но сейчас все эти крепкие нити оборваны...

В небесной выси плывут холодные, словно слежавшийся снег, перистые облака, и даже слепящий диск солнца не греет, а холодит душу. Сосновый бор закоченел. Ледяное дыхание войны сковало мир. В книгах пишут о жарком пламени войны. Это неправда! На войне больше холода, чем огня.