Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы заблудились в лесу? — спросила она. — Оно и понятно: пейзаж и дороги меняются в зависимости от времени года. Иногда вся местность может измениться за несколько часов и, чтобы не заблудиться, надо хорошо ее знать и учитывать время суток и года. А куда вы шли? Вернее, куда направлялись?
— Я как раз к вам и шел.
— Ну зачем говорить неправду?
— Я говорю правду. Я часто думаю о вас и сожалею о вас, сожалея о том, каким я стал. Жизнь меня тяготит.
— А меня тяготит моя молодость.
На балконе горела лампа, и летучие мыши бесшумно сновали вокруг них, словно плавая в ночном воздухе. Было довольно свежо. «Идите сюда», — сказала Леопольдина, и они пошли и сели на ствол поваленного дерева.
Невозможно предвидеть рождение времени. Существовали, с одной стороны, Луи Дювиль и г-жа Зарагир, Париж, платья, драгоценности, нескончаемые ночи, ощущение несвободы от сознания, что ты любовник безупречной женщины, бросить которую значило бы убить ее, а с другой стороны, были Луи Дювиль и Леопольдина с черной лентой на шее, природа, свидания на скрещении дорог и ничем не нарушаемые паузы любви.
Так прошло больше трех лет, и со стороны казалось, что ничто не изменилось в жизни этих людей.
Г-н Дювиль и его сын вместе ездили к себе на работу. По субботам Луи Дювиль отправлялся в Париж; обычно он проводил отпуск в роскошных отелях вместе с г-жой Зарагир, супругами Даже и их друзьями. Дювиль-отец пополнял свой гербарий, г-жа Дювиль лечилась на водах, полковник писал мемуары. В октябре г-н Зарагир каждый год приезжал в Вальронс, и тогда Луи Дювиль придумывал какой-нибудь повод, чтобы уехать оттуда.
Раньше когда Леопольдина беседовала с г-ном Зарагиром, она не знала, почему тот не живет со своей женой и, хотя потом ее просветили на этот счет, из дружбы к нему и по деликатности своей, она делала вид, что ничего не знает. Он оставался ее наперсником. «В тех случаях, когда человек нам дорог, — сказал он ей однажды, — надо, чтобы ревность была терпелива. Любовь умирает от того, что втайне мы полагаем, будто она является иллюзией».
— Мне не надо ревновать и у меня нет иллюзий. Я выйду замуж за Луи, вот увидите. Чтобы держать его в состоянии беспокойства, я говорю ему иногда, что еще не решила, кого из вас двоих мне выбрать. Я говорю ему, что люблю вас так же, как и его.
— Так же — это значит иначе.
— Бывают такие «иначе», которые стоят друг друга. Бывают даже такие, которые соревнуются друг с другом.
— Да, но никому не хочется быть любимым «иначе», даже если это значит «больше».
— Тогда я люблю иначе как раз его, — сказала она и спросила, приедет ли он на ее свадьбу.
— Да, специально приезду по такому случаю из Тижу.
Причуды любви нравятся людям и придают им своеобразную уверенность; они не поддаются анализу и обезоруживают критику. Все соседи Вальронса с интересом следили за любовными приключениями Леопольдины. Супруги Дювиль оберегали их, а г-н Зарагир в каждый свой приезд считал своим долгом сказать что-либо хорошее по поводу чувства, триумф которого означал бы поражение его жены. Эта мысль ласкала его воображение, и пока он улыбался, глядя в будущее, Луи Дювиль тщетно пытался освободиться от г-жи Зарагир.
— Нет ничего хуже, чем любить мужчину, в котором ты не уверена, — говорила она ему. — Если вы измените мне, я покончу с собой.
Он отвечал ей улыбкой или целовал руку.
— Дорогой, ты слишком много работаешь, и твоя усталость нас разлучает. Давай поедем в деревню, я буду там за тобой ухаживать, — говорила она.
А однажды вечером она заявила ему, что собирается разводиться:
— Мне надоела такая жизнь, и я получила консультацию у адвоката семьи Даже.
— Разводиться? Зачем?
— Затем что я терпеть не могу двусмысленных положений. Если бы я была свободна, мы оба были бы свободны.
— Не больше, чем мы сейчас. Вы же не обязаны ни перед кем отчитываться.
— Да, но такая жизнь как сейчас — это не жизнь. Я хочу нормально жить вдвоем, хочу создать настоящую семью. Мы по-моему заслужили это.
Услышав это, Луи Дювиль сделал вид, что чуть было не забыл про деловую встречу, и внезапно уехал.
На следующий день Леопольдина праздновала свое семнадцатилетие. По этому поводу она организовала пикник в лесу.
— Мой пикник будет не просто праздник, — сказала она Луи. — Папа придет в костюме турка, с тюрбаном на голове, мама будет, как она есть, полковник наденет форму полковника и будут ваши родители. Придут лучшие мои друзья, всего семнадцать человек и вы будете сидеть рядом со мной. Гости соберутся в сумерках: ведь именно в сумерках вы впервые пришли ко мне. Время быстро бежит, когда люди любят друг друга. Три года! Подумать только!
— Я ношу тебя не только в сердце, но и в душе, — ответил он.
— А что вы мне подарите на день рождения?
— Мою мысль.
— О, мысль, это слишком много.
Она гордилась тем, что ее любит взрослый мужчина, ей нравилось в шутку командовать им, и она добилась от него обещания, что он будет помогать ей принимать гостей. Ничто так не восхищало Луи Дювиля, как подчиняться ей, и в семь часов он уже был у нее под окном. Она появилась на балконе с черной лентой на шее, в старинном платье, темном и смелом, подчеркивавшем светлые краски ее юности. «Подождите», — сказала она и минутой позже была в его объятиях. Гости, с цветами и подарками, явились все вместе. Начались объятия, толкотня, поцелуи, смех. Отец Леопольдины, облачившийся в костюм турка, прыгал вокруг нее, а мать ее без конца повторяла: «Семнадцать лет, семнадцать лет, Боже мой, как дети быстро растут. Кто бы мог подумать?»
По обе стороны дороги, ведущей от дома к озеру, где был организован пикник, лежали горы роз. Леопольдина единолично повела колонну своих гостей. Они шли за ней, образуя настоящий кортеж, и она провела их куда следовало. Обычно погода в конце июля в расположенных на континенте странах бывает тихой, если, конечно, не случится гроза. Лунный свет превращал озеро в зеркальную поверхность, и только карпы время от времени разбивали это зеркало. Было тепло. Разложенные на листья каштанов розовые, голубые и лиловые тарелки походили на большие цветы. Стояли салаты и блюда с птицей, фрукты в вазах; а графины с вином кольцом окружали непременный пирог с семнадцатью зажженными свечами. Во всяком творчестве присутствует то или иное предсказание, и художники, оповещая нас об истинах, которых они сами не осознают, внушают нам либо страх, либо желание жить.
Пикник Леопольдины был в сговоре с вечностью. Он словно с неба явился, был полон грации и каждый из гостей вдруг почувствовал, что он является тенью какого-нибудь праведника. Отец Леопольдины, слегка захмелев, во время десерта стал кричать:
— Музыканты, где вы? Где вы, музыканты?
Поднялись юноши и девушки, и с ними встала Леопольдина, плечо которой касалось плеча Луи Дювиля. Молодые люди взяли свои гитары и скрипки, и она запела песню, которую сама сочинила:
У всех пиратов ВостокаКумир — дева волоока,Пленница в монастыре,У всех пиратов Востока.
Девочка-школьница утромО будущем дне рассуждает,Бедная школьница утромО ласковом ветре мечтает.
Ширму она вышивает,Для одного из пиратов Востока.На ширме птица летя не летает,У одного из пиратов Востока.
А метрополии ветерСмех ей на крыльях приносит,Душу безумную просит,С вышитой ширмы срывает.
Для одного из пиратов ВостокаШирму она вышивает,Где птица о чем-то мечтает,Волоокая, долго она вышивает.
Послышались возгласы одобрения, аплодисменты, и Леопольдина после настойчивых просьб спела песню на бис.
— Пират Востока? И откуда она взяла это? — спрашивала мать.
— Да, в самом деле, что это такое, пират с Востока? — спросила г-жа Дювиль.
— То, что не удается понять сразу, чаще всего необъяснимо, — ответил ей муж.
— Я не буду тушить свечи на праздничном торте, — заявила Леопольдина. — Ведь как только свечи гаснут, праздник кончается.
Она вынула свечи из торта, вставила их в подсвечники, разрезала торт, всем раздала по куску, а последний кусок дала Луи Дювилю.
— Откройте руку. Вот ваша мысль, — сказал он ей тихо и положил в ладошку сапфировый цветок «анютины глазки» [6]; она не выпускала его из кулачка всю ночь.
Два дня спустя г-жа Зарагир получила письмо от Луи Дювиля. Она только что пришла домой и сидела, разговаривая с г-жой Даже.
— Я падаю от усталости. Уф, уф, пойду прилягу, — сказала она.
— Завидую тебе. А мне еще надо одеться и ехать на званый ужин, да еще какой ужин!..
— У меня лицо… краше в гроб кладут, — заметила г-жа Зарагир.