Красный Марс - Ким Робинсон

— Но Генеральная Ассамблея не будет в восторге от того, что вы дадите первую концессию старому производителю оружия из Южной Африки!

Гельмут пожал плечами.

— «Армскор» теперь имеет очень мало отношения к тому, с чего начиналась его история. Осталось одно название. Когда ЮАР стала Азанией, компания переехала в Австралию, а затем в Сингапур. И сейчас, конечно, она стала кое-чем гораздо большим, чем просто воздушно-космической фирмой. Она транснациональна в полном смысле слова, это один из новых тигров, с собственной банковской системой, и она владеет контрольными пакетами акций примерно пятидесяти компаний из «Форчун 500»[62].

— Пятидесяти? — переспросил Джон.

Да. И то «Армскор» — наименьший консорциум среди всех транснационалов, и именно поэтому мы его выбрали. Но все равно его экономика больше, чем у любой страны не из первой двадцатки. Когда старые мультинационалы сливаются с транснационалами, то становятся по-настоящему мощной силой и могут влиять на Генеральную Ассамблею. Когда мы дадим эту концессию, выгоду от этого получат двадцать-тридцать стран, которые смогут отправить своих граждан на Марс. А для остальных это послужит прецедентом. И давление на нас ослабнет.

— Угу. — Джон размышлял над этим. — А скажи мне, кто договаривался об этом соглашении?

— Ну, нас было много.

Гельмут невозмутимо набил рот едой и принялся пережевывать, не обращая внимания на пристальный взгляд Джона.

Джон сжал губы и отвел глаза. Он вдруг осознал, что разговаривал сейчас с человеком, который, хоть и был функционером, но считал себя гораздо более важным на этой планете, чем Бун. Радушный, чисто выбритый (и кто же его брил и стриг?), Бронски откинулся на спинку стула и заказал послеобеденные напитки. Его помощница, служившая в этот вечер их официанткой, поспешила ему угодить.

— Кажется, меня на Марсе еще никогда не обслуживали, — проговорил Джон.

Гельмут спокойно встретил его взгляд, но лицо его покраснело. Джон едва не расплылся в улыбке. Представитель УДМ ООН хотел выглядеть грозно и продемонстрировать: эта организация так изощренна, что Джон, чье мышление сопоставимо с уровнем сотрудника маленькой метеостанции, не способен даже ее постичь. Но Джон уже давно обнаружил, что пары минут его поведения в режиме Первого Человека на Марсе достаточно, чтобы свести такое отношение на нет. И он стал смеяться, пить, травить байки, намекать на разные секреты, известные лишь первой сотне, дал понять помощнице-официантке, что главным за этим столиком был именно он, и так далее. Он казался беззаботным, понимающим, высокомерным, и ко времени, когда они покончили с шербетом и бренди, Бронски уже вел себя громко и буйно, скрывая таким образом тревогу и осторожность.

Функционеры. Джону хотелось смеяться.

Но его донимало любопытство по поводу главной цели их беседы, которая по-прежнему оставалась загадкой. Вероятно, Бронски хотел своими глазами увидеть, как новость о концессии подействует на человека из первой сотни, — чтобы оценить по нему реакцию остальных. Но это было бы глупостью, потому что для общей оценки необходимо проверить реакцию хотя бы восьмидесяти из них. Впрочем, пусть это и глупость, но вполне возможная. Раньше, бывало, Джона приглашали представлять всякие новинки — ведь он был символом. И теперь Бронски мог считать, что мнение Джона формирует мнение колонистов, но в этом случае он заблуждался, попросту теряя время.

Задумавшись по пути в свой гостевой номер о том, может ли этот вечер принести ему хоть какую-нибудь выгоду, Бун спросил:

— Ты когда-нибудь слышал о Койоте?

— О животном?

Он усмехнулся и ничего не ответил. У себя в комнате он лежал на кровати, включив «Мангалавид», и размышлял. Почистив зубы перед сном, он посмотрел в зеркало и нахмурился. Затем широко взмахнул зубной щеткой.

— Хорошо, — произнес он, непохоже изображая легкий акцент Гельмута, — это бизьнэс, знаещь ли. Бизьнэс, как фсегда!

На следующее утро у него выпала пара свободных часов перед первой встречей, и он провел их с Полин, изучая все, что ему удалось найти о деяниях Гельмута Бронски за последние полгода. Могла ли Полин забраться в дипломатическую почту УДМ ООН? Бывал ли Гельмут в Сензени-На или в других местах, где совершались саботажные действия? Пока Полин следовала своим поисковым алгоритмам, Джон проглотил омегендорф, чтобы не чувствовать похмелья, и задумался, почему ему вдруг захотелось поискать записи о Гельмуте. УДМ ООН сейчас обладало верховной властью на Марсе, по крайней мере, согласно букве закона. Но на деле, как показал прошлый вечер, ООН была, как всегда, беззубой перед национальными армиями и деньгами транснационалов. Выполняя их распоряжения, она была беспомощна, не в силах противостоять их желаниям — и даже вряд ли стала бы пытаться. Так чего они хотели, эти правительства стран и транснациональные советы директоров? Интересно, если бы прогремело достаточно случаев саботажа, это послужило бы для них поводом усилить свою безопасность? Привело бы к усилению их власти?

Он фыркнул. Пока его расследование принесло лишь список подозреваемых, который успел утроиться за это время, тут заговорила Полин:

— Прошу прощения, Джон.

На экране вспыхнула информация. Дипломатическая почта, как она выяснила, засекречена одной из новых невзламываемых кодировок, и для того, чтобы получить к ней доступ, необходимо ее расшифровать. С другой стороны, отследить перемещения Гельмута оказалось легко. Десять недель назад он был на Пифагоре, зеркальной станции, сошедшей с орбиты. И на Сензени-На приезжал за две недели до Джона. Причем в Сензени-На никто не упомянул о его появлении там.

А совсем недавно вернулся из горнодобывающего комплекса, который сейчас разворачивался в местечке под названием Брэдбери-Пойнт. Через два дня Джон отправился туда.

Брэдбери-Пойнт находился примерно в восьмистах километрах к северу от Берроуза, на восточной границе гор Нилосирт. Это был регион со множеством холмов-останцев — казалось, будто островки южных гор выдавались среди лощин в северных равнинах. Островки останцев в Нилосирте, как недавно выяснилось, были богатым металлогенным регионом, где имелись запасы меди, серебра, цинка, золота, платины и других металлов. Скопления этих руд были открыты в нескольких местах так называемого Большого Уступа, где южные горы переходили к северным низменностям. Некоторые ареологи доходили до того, что называли весь район Уступа металлогенной областью, опоясывающей всю планету, как шов на бейсбольном мяче. Это был очередной странный факт в дополнение к великой загадке севера-юга, и состоял он, конечно, в том, чтобы привлечь как можно больше внимания. Горные работы вкупе с интенсивными ареологическими изысканиями проводились учеными из УДМ ООН и, как выяснил Джон, изучив записи о новоприбывших, транснациональных консорциумов — все они стремились найти как можно большее количество месторождений. Но даже на Земле геология минеральных образований не была до конца понятна, из-за чего в изыскательских работах по-прежнему многое зависело от везения; на Марсе же геология оказалась еще загадочнее. Недавние находки на Большом Уступе удавались в основном случайно, и только сейчас региону начинали уделять наибольшее внимание.

Открытие комплекса в Брэдбери-Пойнте ускорило поиски, когда выяснилось, что регион не уступает крупнейшим земным месторождениям и, вероятно, сопоставим с Бушвелдским комплексом в Азании. И вот — золотая лихорадка в Нилосирте. Посещал это место и Гельмут Бронски.

Место, которое оказалось маленьким и утилитарным… но это было только начало. Реактор Риковера и несколько перерабатывающих заводов, плюс останец, в котором размещались жилища. Шахты были разбросаны по низинам между останцами. Бун подъехал к жилищу, подключил марсоход к гаражу и вошел через шлюз.

Внутри его встретил приветственный комитет, после чего его отвели в конференц-зал со стеклянными окнами.

Как ему сообщили, в Брэдбери находилось около трехсот человек, все работали на УДМ ООН и прошли обучение в консорциуме «Шеллалко». Для него провели краткую экскурсию, из которой он узнал, что здесь были смешаны южноафриканцы, австралийцы и американцы — и все они радостно пожимали ему руки, — примерно три четверти составляли мужчины, бледные и чистые, больше похожие на лабораторных техников, чем на чумазых троллей, которых Джон представлял себе при слове «шахтер». Они рассказали, что большинство здесь работали по одно- и двухлетним контрактам и считали оставшееся время по неделям, а то и по дням. Шахтами управляли, как правило, дистанционно, и их не на шутку взволновало, когда Джон попросил спуститься вниз, чтобы осмотреть одну из них.

— Это же просто дыра, — сказал один.