Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!» - Василий Журавлёв

В том же романе Финка есть занятный персонаж — мадам Зюльма — «не очень молодая, но крепкая и еще свежая женщина». Мужа ее уже три года носит по фронтам. Огород пришел в полный упадок. К ней теперь часто наведываются легионеры: мадам приторговывает вином. А однажды невольно она подводит итог всей романтической эпопеи со вступлением русских в легион в 1914 году. Эти слова стоят томов военных историков:

 — Вы, в легионе, большие дураки, чем все прочие. Даже французу незачем было соваться на эту проклятую войну. Но чтоб иностранцы, да еще добровольцами поперли — этого я себе совсем не представляю! Вот вы, мсье Самовар! Вы русский и студент! Неужели вы полезли в огонь добровольцем? Ваша мама могла бы зарабатывать большие деньги, если бы показывала такого дурака в цирке!..

А уж тем более мадам Зюльма было не понять, что Самовар не русский, а еврей и «своим поступком хотел протестовать против дурацких антисемитских законов России».

Трудно точно подсчитать — до 1934-го точный учет рекрутов в легионе не велся, — но ряд сравнений различных источников показывает, что на 32 тысячи добровольцев-иностранцев, вступивших в легион в Первую мировую войну, около четырех тысяч были русские, точнее, подданные Российской империи, то есть десять процентов от общего числа волонтеров.

Многие, как Зиновий Пешков, отказывались служить в русской армии, но еще не созрели до большевистского желания поражения царизму. Как пишет В. Лебедев в своих воспоминаниях на французском языке о службе в легионе, вышедших в Париже в 1917 году: «…у русских не возникали близкие отношения с другими легионерами: у тех не было души. К тому же многие русские были противниками царского режима и не желали победы России над Германией».

Напряжение между «кадровыми» легионерами и добровольцами военного времени достигло предела к 1915 году, во время ожесточенных боев в Шампани и Артуа. Из рапортов командиров рот Маршевого батальона, сохранившихся в архиве легиона в Обане, ясно, что русские «левые» на фронте держались сплоченной группой. Порой доходило до неповиновения: 24 июня 1915 года два батальона Второго пехотного полка должны были сменить на позиции зуавов, но русские отказались идти «на убой». В результате опоздали на полчаса и выступили только после того, как прибыл младший лейтенант русского происхождения Ефронов. Дела на фронте были так плохи, что их даже не стали отдавать под трибунал по стандартному обвинению в «попытке мятежа». К тому же слава русских боевиков-эсеров бежала впереди них… Кому из «комманданов» хотелось бы однажды не проснуться, как не проснулся один из начальников Бутырской тюрьмы, нарушавший «режим» в подведомственном заведении? Его изрешетили из трех «наганов» в собственной постели, но ни одной из 21 пули — в супругу.

В одном из своих рапортов, который сохранился в архиве легиона, полковник Бушес сетует: «Никаких попыток к бегству не замечено, но русскими нужно командовать жестко. Во время артобстрела русские забились в воронку и прятались в ней весь день, оставив соседей без прикрытия. Их товарищи — старые легионеры сильно обозлились на них за это. Русским нельзя доверить автоматическое оружие — они не приучены беречь патроны. Их нельзя сделать связными или телефонистами — они плохо понимают французский язык. Увеличение их числа в подразделениях может привести к катастрофическим последствиям в связи с их готовностью сдаться. Это не только мое мнение, так же думают командиры батальонов и рот». Командование легиона даже было вынуждено принять решение: все иностранцы-добровольцы могут покинуть Иностранный легион, но с тем условием, что они вступят в свою национальную армию или иной полк французской армии. В результате 334 русских изъявили желание вступить в русскую армию, а 375 — во французскую. Сто пятнадцать русских к тому времени было уже убито. Все остальные остались в легионе.

Революционная ситуация в России не могла не отразиться на русских легионерах, не говоря уж о «бравых ребятушках» из Русского батальона. Русским расхотелось воевать. И французам тоже. Как говорила все та же мадам Зюльма: «Солдатам и огородникам война не нужна! Я всю жизнь мечтала иметь сережки с голубыми камушками и не имела, и обходилась. Обойдусь без Эльзас-Лотарингии!»

Французское командование чутко уловило русское настроение. Это был уже не «кафар», а кое-что похуже… После ожесточенных боев на реке Сомме французы предложили перевести солдат из Русского батальона на строительные работы в Алжир или на службу в легион, на что получили ответ генерала Лощицкого, «как последнего командующего русской армией», что этого не будет! Война до победного конца и верность союзническому долгу и т. д. и т. п., как говорят в таких случаях французы, «патати-патата», то есть «болтовня».

Интересно, что когда зрел бунт в лагере Ля-Куртин, где были расквартированы части Русского батальона, который просто хотел домой, главный инспектор легиона подполковник Ролле обращается в ноябре 1917 года к генералу Игнатьеву с предложением расформировать Русский батальон и отправить желающих в экспедиционный корпус Иностранного легиона. Предложение так и осталось без ответа, а восставшие солдаты были жестоко наказаны. Представителю царского, а затем и Временного правительства в Париже, господину Игнатьеву, было уже не до устройства судеб своих соотечественников: он метил в «товарищи». Вскоре и переметнулся на сторону советского правительства, внеся как вступительный взнос средства, выделенные на военные поставки, которыми ведал.

В России — большевистская революция, а в Европе — мир. Тридцать процентов мужского населения Франции лежит в земле, а стране нужны солдаты и строители. В 1918 году по сообщению полковника Бушеса из Маршевого полка, из 694 русских 265 отказались служить. Тогда в том же году появляется новое правило: в легион могут вновь поступить те, кто находился в его рядах только в период войны, то есть те самые, что пережили войну и оказались нищими эмигрантами без России. При вступлении им сразу выдают по 500 франков. Служба предлагается в Марокко или в Алжире. Полковник в своем рапорте продолжает: «Есть две категории русских — одни готовы сражаться, а другие — только строить, однако они не знают, что работы в Алжире крайне тяжелые в наше время». С марта по июль 1918 года 664 человека вступают в легион. Их распределили на шесть групп и разбросали по ротам.

Французы очень любят русских, когда у них есть деньги, а свое прошлое они оставляют на стойке паспортного контроля. И уж точно не выносят тех, кто появляется без приглашения, да еще просит взаймы, к тому же неизвестно, когда вернет долг.

После эвакуации Вооруженных сил Юга России под командованием генерал-лейтенанта Деникина из Новороссийска в феврале 1929-го, а в ноябре того же года — Русской армии под началом генерал-лейтенанта барона Врангеля из Ялты и Севастополя во Франции оказалось 400 тысяч беженцев, из них военных — 100 тысяч. Спустя полгода, подсчитав в Министерстве по делам войны, во сколько же обходится содержание вчерашних союзников, а теперь нищих, — французы ужаснулись. Целых 40 миллионов франков в месяц! Под гарантии русского командования в залог было предоставлено имущество в виде кораблей и других материальных ценностей, но французами было потрачено еще 200 миллионов франков из собственного кармана…

В архивах легиона я натолкнулся на любопытный документ командования французской армии от 1920 года. Он начинается так: «Без французской помощи беженцы из Крыма в ноябре 1920 года были бы обречены на смерть от голода и болезней. Без всякой политической подоплеки, только с точки зрения человечности, в течение пяти месяцев Франция предоставляет кров русским беженцам».

Французы больше не могут содержать русских. Им придется зарабатывать на жизнь своим трудом. На выбор предоставляются варианты:

 — они могут жить во Франции, но будут предоставлены сами себе. Им разрешается покинуть лагеря, где они находятся, им будут оформлены паспорта («нансеновские», разумеется. — В. Ж.) или «разрешения на проживание»;

 — они могут вернуться в Россию. Будут организованы пароходные рейсы до Одессы и Новороссийска. По заверениям большевиков казакам, рабочим и крестьянам, которых заставили сражаться с Советами, не воспрещается вернуться домой. Их не будут преследовать со стороны властей;

 — они вправе принять предложения, которые последуют от правительства страны их пребывания. Принять русских беженцев готовы Бразилия, Перу, Мадагаскар и Франция.

Одним из предложений правительства Франции было вступление в Иностранный легион. Так началось «второе пришествие» русских в легион, и в тот период в нем отслужило не менее 10 тысяч наших соотечественников. Призывные пункты работали в Константинополе и в Софии, что было отклонением от правил, но в послевоенной ситуации стало позволительным (также открыли пункты набора в легион в западной зоне оккупации в Германии после победы над нацизмом).