Капкан (СИ) - Брикс Амелия

Смотрю на этого разбитого парня и невольно задаюсь вопросами. Что это за любовь такая? Человек идет на подлость ради нее. А любовь ли это или это эгоизм?

– Вот скажи мне, Марк, любила меня жена или это прихоть ее была? А? – поднимает голову и озвучивает вслух мои мысли Влас.

– Не знаю, – признаюсь ему.

– Вот и я не знаю. Она говорит всё из-за любви, а мне ее убить хочется за это, – сжимает челюсть так, что зубы скрипят.

– Алена подсыпала мне лекарство в спиртное. А я-то думал с чего вдруг у меня глюки начались, – усмехается. – Меня трое суток продержали в КПЗ. Запугали, что пострадавший в коме. Срок грозил немалый. И вот тут появляется мой благородный тесть и помогает мне разгрести это дерьмо. Сказал, что на время мне надо свалить из страны. К слову, мы вернулись из Германии три месяца назад. Наспех сыграли фиктивную свадьбу, чтобы визу оформить. Чтобы не было проблем с оформлением, взял фамилию жены, – его всего передергивает. – У Алены там тетушка живет. Вот и пришлось на свадьбу согласиться, – трет лицо руками и тяжело вздыхает, – чтобы свою задницу спасти. Признаюсь, я растерялся тогда и струсил. Да лучше бы я гнил в тюрьме.

Вот влип парень. Остается только посочувствовать его невезению.

– Как после всего, что она сделала, относиться к Алене по-человечески, скажи? – орет он.

– Это подло, – соглашаюсь я.

– О! Это только начало истории. Мы уехали за границу. Уже оттуда я все время пытался дозвониться своей любимой. Но мне говорили, что абонент вне зоны, потом абонент не обслуживается. Я места себе не находил. Несколько раз порывался на все плюнуть и вернуться. Алена меня успокаивала, мол надо еще немного потерпеть, и папа все уладит, и ты вернешься к ней. И знаешь что? Я как дурак верил. Верил, что они искренне хотят помочь мне, – хватает бутылку и делает глоток прямо из горла. – Алена пыталась клеиться ко мне несколько раз, но я отшивал. Я был уверен, что моя девочка ждет меня, а она… а ее … – всхлипывает, сжимает руку в кулак и кусает, чтобы сдержать рыдания, часто моргает, пытаясь остановить выступившие слезы.

– Несколько месяцев назад я созвонился со своим другом, и он мне сообщил, что ЕЕ больше… НЕТ… – взвывает в голос, обхватывает себя руками, качается взад-вперед. Его всего трясет. Слезы катятся по щекам, падая крупными каплями на его рубашку. В этот момент я словно перенесся в свое прошлое, почувствовав ту самую тупую боль.

– В тот день я напился до чертиков, – продолжает он свой рассказ, – в буквальном смысле этого слова. В меня словно бес вселился. Крушил все подряд. Я выпил столько, что у меня глюки появилась. Везде мерещилась моя девочка. Алена меня успокаивала. Даже села со мной выпить, сожалела о случившемся, слезу пустила. А я дурак… Не знаю, как это тогда произошло, просто не помню, все было, как в тумане или в дурмане, – всхлипывает и шмыгает носом, – в итоге она воспользовалась моим состоянием и подлезла под меня.

Сука! Решила, что ребенком удержит, – рычит он.

И это мне знакомо. Сколько раз я забывался с другими женщинами, думая, что это Наташка. Сердце сжимается. Какая же это невыносимая боль.

– Потом, чисто случайно, я подслушал ее разговор с отцом. Алена отчитывалась ему, что мы переспали, что все идет по плану, что этой девки нет на свете. Знаешь, как эта лживая тварь была рада моему горю?

Отрицательно машу головой.

– Цитирую, – усмехается, – “вчера Влас узнал, что эта дурочка деревенская покончила с собой”, а потом ее смех. Такой ядовитый, с привкусом злорадства.

У меня голова идет кругом от его истории. Не знаю, как он еще держится после всего, что случилось в его в жизни.

– Тогда я и решил копать дальше о своей аварии. Начал подслушивать дальнейшие телефонные разговоры Алены с отцом, где она спрашивала не пора ли нам вернуться. Она всегда говорила своему отцу “этой дурочки нет в живых, нашему семейному счастью уже ничего не угрожает. Теперь Влас у меня на крючке из-за ребенка”.

Севостянов наливает себе виски в бокал и выпивает. Я уже не пытаюсь его остановить. Просто не знаю какую альтернативу предложить, чтобы унять боль.

– В конце мая мы вернулись в Россию, – продолжает Влас, подкуривая сигарету. – Я все рассказал своему отцу. Обвинил и родителей во всем. Орал так, что голосовые связки думал порвал, но те действительно ничего не знали. Первым делом после возвращения в страну помчался в деканат искать домашний адрес моей девушки. До последнего надеялся… – опускает глаза, – что она жива… молил Бога каждую ночь. Даже в церковь ходил, – делает глубокую затяжку. Выпускает дым через нос и стряхивает пепел. – Я ни разу не был у нее дома. С родителями она меня тоже не знакомила. У них были сложные взаимоотношения, и она всегда переживала по этому поводу. В деканате мне ничем не помогли. Новая секретарша еще не разобралась с работой. Тогда я подкупил работника архива, но и там документов не оказалось. Это только сейчас я узнал, что тесть там все подчистил. Я нашел Риту. Она жила в одной комнате с моей девушкой, и они были подругами. Она подтвердила, что моя девочка действительно ушла из университета.

Рассказала… – у него трясется подбородок, нервно сглатывает, – что она была на моей чертовой свадьбе и видела собственными глазами, как парень, которого она любила всей душой, одевает другой на палец кольцо. Ритка кричала на меня, сказала, что ненавидит, что я убил прекрасного человека, что я убийца… – тушит окурок и прикуривает трясущимися руками новую сигарету. – Сказала, что отец моей бывшей девушки грозится придушить меня собственными руками. Это он так выразился, когда Рита звонила к ним в последний раз. Рита не дала мне ни телефон, ни адрес и вытолкала прочь, как я ее не умолял… Я даже не могу сходить к ним на могилу, – запинается и одинокая слеза скатывается у него по щеке, – проведать своих любимых… не знаю, где они похоронены, – смахивает слезу.

Охренеть. Я в шоке. Сам сижу, как на иголках. Мне жалко этого парня, ведь неплохой он. И девушку его… Какая все же жестокая и непростая судьба может быть у человека. Есть ли предел душевной боли? Хватаю пачку сигарет и прикуриваю одну. Влас делает глоток виски и продолжает свой рассказ.

– Потом я начал разбираться с семейным бизнесом и что нас связывает с отцом Алены. Как оказалось, наши папочки готовили крупную сделку, и отец Алены напросился инвестором. Меня это напрягло. Начал проверять документы и нашел подвох…

Незаконная вырубка леса, незаконный экспорт за границу минуя квоты, вообще накопал предостаточно. Когда все показал своему отцу у него случился сердечный приступ. Он отошел от дел. Пришлось за короткое время вникать во всё. Я поехал к тестю и заявил, что знаю всё о его подкупах и махинациях. Сказал, что не прощу ему смерти моей девушки. Пригрозил если тот рыпнется, то засажу в тюрьму. Большие деньги на кону – и отцу Алены было что терять. Он сперва пытался оправдываться, потом угрожать мне начал. Он так распылился, до хрипоты стал орать, типа сученок, ты еще мне смеешь что-то предъявлять… В итоге я ему показал копии бумаг, что нарыл на него. И тогда его инсульт ударил, – смеется. – Теперь лежит, как овощ, парализованный, – цедит он сквозь зубы и смотрит в одну точку.

Проходит много времени, прежде чем я решаю хоть чем-то помочь парню. Встаю и подхожу к нему. Забираю бокал у него из рук и ставлю на журнальный столик. Он смотрит на меня в недоумении. Вздыхаю.

– Я тебя понимаю, дружище. Ох, как я тебя понимаю и сочувствую. Сам еле пережил… – он не знает, сколько я пережил гребанных лет одиночества и боли. – Пойдем я уложу тебя спать, – помогаю подняться ему на ноги, шатается и едва стоит на ногах, обхватываю его за торс и веду в спальню. Он падает на кровать лицом вниз. Снимаю с него туфли. Влас переворачивается на спину и смотрит мне в глаза остекленевшим взглядом.

– И как? Как ты живешь все эти годы? Дай мне совет, потому что я готов в петлю лезть лишь бы унять боль вот здесь, – бьет кулаком в грудь.

– Прости, но ничем не могу помочь. Смирись.