Охотник вверх ногами - Кирилл Хенкин

Уровень! Уровень!

Вилли был, разумеется, прав, и украл альбом кто-то из «конторы», но встречу ему запретили, полагаю, не только из зависти.

Как видно из письма, которое оставил для передачи Вилли Берт Сильверман, он хотел просить у него прощения, что после ареста «Эмиля Гольдфуса» не захотел с ним переписываться.

В Москву он приехал искать ответа на вопрос: предал ли «Эмиль Гольдфус» их дружбу, простым фактом притворства, выдавая себя за другого.

Мне кажется, что произойди эта встреча, прощения просил бы Вилли. Именно из-за предательства дружбы (которую Вилли так высоко ценил), этого человеческого чувства, мой друг переживал происшедшее. Мне кажется, что в Америке и произошел у Вилли душевный перелом. Там впервые в жизни он пережил свою работу, или хотя бы часть ее, как предательство. Притворство перед бруклинскими друзьями было ему в тягость. Прежняя работа за границей не нарушала его морального комфорта, позволяя четко различать между товарищами по работе, с которыми он был откровенен и душевно близок, и людьми окружавшего его чуждого мира, по отношению к которым у него не было моральных обязательств. Но по мере того, как дома, в России, мужал и креп советский строй и постепенно исчезали его товарищи, на смену которым приходили люди ему глубоко чужие, это шаткое равновесие исчезало.

Пока не появилось чувство, что он обманывает своих ради людей ему чуждых и даже, возможно, враждебных.

Инерцию верности не так легко преодолеть, а этой инерцией Вилли был наделен в изобилии. И он сохранил формальную верность тем, кому служил всю жизнь. Формальную, но мне сдается, не внутреннюю.

Как увлеченно он говорил о своих бруклинских друзьях, как презрительно определил Фильби одним словом: «предатель», как легко понял и принял мое решение уехать из России и сохранил мою тайну.

Последние годы Вилли запоем читал Самиздат и Тамиздат, которые я ему носил. Ему было бы, разумеется, все это легко достать на работе через того же еще не умершего Агаянца, специалиста по дезинформации, с которым он дружил. Но на это Вилли не хватало — боялся показать сослуживцам свой интерес к запрещенному. Читал тайком от жены и дочери.

А после того, как я дал ему прочесть «Воспоминания» Надежды Яковлевны Мандельштам, я не уезжал из Челюскинской без собственноручно срезанного и собранного им букета, который отвозился на Черемушкинскую улицу. «Это от вашего шпиона?» — «Да, от него».

И уж совсем тайком, в лесу, на прогулке с собаками он сказал мне: «Если все до конца осознать и признать, то остается только взять веревку и повеситься».

Сыгравши до конца роль полковника Абеля, вернувшись в Москву, Вилли Фишер был уже не тем, которым отправился в путь в 1948 году.

Не случись ему сыграть «полковника Абеля», не окажись он перед выбором: верность КГБ или служба в ЦРУ, кто знает, что бы стало. И Вилли, может быть, нашел бы и для себя хитрый ход, чтобы сойти с того чуждого ему по существу пути, ведущего мимо настоящего дела и, главное, мимо искренних человеческих чувств. Но с этого пути, неосторожно избранного Вилли, уходить надо в самом начале.

Не знаю, может ли появиться сегодня новый «полковник Абель» — новый Эмиль Гольдфус или Вилли Фишер появиться не может.

— Я обязан вам своей нынешней свободой, — сказал я однажды Вилли. В саду на даче нас никто не мог слышать, кроме о чем-то совещавшихся собак.

Вилли сразу понял о чем я говорю, улыбнулся.

— Не надо только говорить об этом моему начальству.

С Бишкой случился в этот момент, как с ним часто бывало, припадок, вроде эпилептического. Он, упав на бок, забился в судорогах. Опустившись на колени, Вилли стал массировать пса по какой-то им самим изобретенной методе, что-то шепча в лохматое ухо.

Бишка наконец глубоко вздохнул, расслабился, начал лизать руку хозяина. Вскочил. Миня следил за происходящим с некоторым удивлением.

Я думал, что Вилли не вернется к затронутой теме.

— Не пойди я в свое время работать в ИНО, — сказал он, поднимаясь и стряхивая с колен еловые иглы, — был бы я сегодня художником. — И добавил, осклабившись: — Членом Академии...

Почему Вы не стали художником, а стали шпионом? Ведь трудно было придумать менее подходящее для Вас занятие?

В чем был глубокий смысл Вашего провала в Америке? В чем заключалась «проверка Шведа» — или помощь ему?

Зачем затеяна сегодня громоздкая и, надо полагать, очень важная для Москвы возня с «третьей эмиграцией»?

Какова новая роль разведки в современном мире?

Как было бы хорошо обсудить с Вами эти вопросы, дорогой Вилли. Вы поначалу заворчали бы, говоря, что я как всегда, фантазирую, а потом, глянь, как это подчас бывало, и сказали бы что-нибудь.

Под конец Вашей жизни мне, кажется, удалось помочь Вам кое в чем разобраться. Согласитесь, Вы ушли из жизни уже не тем твердокаменным большевиком, которым воспитал Вас когда-то в Англии Генрих Матвеевич Фишер.

За психологический сдвиг, позволивший Вам сказать — «остается только взять веревку и удавиться», — я охотно принимаю благодарность.

А Вам еще спасибо за то, что научили меня простой истине: хотя она и помогает кое-что яснее видеть, разведка — «не для белого человека», как Вы любили говорить. Немного в ней покрутиться, может быть, даже полезно, но посвящать ей жизнь не стоит. Не только потому, что легко ненароком сделать гадость, но еще и потому, что работа в ней деформирует характер, искажает человеческие чувства и отношения. Вы не были созданы, чтобы жить без человеческих чувств. Ваша дружба с бруклинскими художниками, Ваша дружба с Рудольфом, наши с Вами тридцать лет дружбы — тому доказательство.

Справедливо, или по крайней мере естественно, что взлетом Вашей карьеры разведчика оказался провал, исполнение роли героического, бесстрашного и холодно-расчетливого полковника Абеля, выдуманного руководителя уже несуществующей резидентуры!

Проживи Вы чуть-чуть дольше, дождись Вы моего возвращения из Монголии, когда я, наконец, это высчитал и понял, я бы всласть подразнил Вас намеками на Вашу историю. А потом, возможно, мы вместе посмеялись бы над ней. Не привелось!

Еще раз спасибо за все. И возможно, до скорого!

Ваш

Кирилл Хенкин

Иллюстрации

В.Г.Фишер (16-ти лет, в Англии) В.Г.Фишер в форме капитана ГБ (во время войны в Москве)Подмосковная дача Фишеров до перестройкиНовогодняя открытка с рисунком Р.Абеля (В.Фишера)Посмертное раскрытие псевдонима (фото с сайта moscow-tombs.ru)

Примечания

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});