Птенцы Виндерхейма - Алина Лис

– Они не будут сплетничать, сержант, – пообещала Альдис. – Я поговорю с Фридмундом, чтобы он не болтал.

– Хорошо. Я благодарна вам, курсант Суртсдоттир. Но в следующий раз постарайтесь не приближаться к дому во время моего отсутствия. Скёггир не доверяет незнакомцам.

Очень хотелось спросить про рысь или выпросить разрешение погладить хищницу, но злоупотреблять терпением командира было опасно, поэтому Альдис только по-военному щелкнула каблуками, поклонилась и вышла.

Intermedius

Сигрид Кнутсдоттир

Сержант Сигрид Кнутсдоттир запалила свечу и снова вынула письмо.

Большой солнцегриб в банке на столе недавно получил обильную подкормку и теперь жарил вовсю, источая потоки бледно-желтого света. В комнате можно было читать, не напрягая глаз, но Сигрид все-таки запалила свечу.

Совсем не для того, чтобы стало светлее.

Хрипло мяукнула Скёггир и ткнулась лбом в колено. Рысь чувствовала, что хозяйка чем-то расстроена.

Взгляд еще раз обежал мятые страницы. Плотная бумага вся покрыта разводами от морской воды. Не используй отправитель заряженные соматиком нерастворимые чернила, и до Виндерхейма добралась бы сплошная синяя клякса.

Но текст читается легко. На ровные строчки, как бусы на нить, нанизаны изящные руны с характерными, почти каллиграфическими завитушками – мода последних десятилетий, введенная чжанами, требовала от аристократов подлинного мастерства во владении кистью, и наставники академии железным молотом вдалбливали чистописание в курсантов.

«Дорогая наставница, – приветствовали Сигрид руны. – Прошло уже почти десять лет с тех пор, как я видела вас последний раз, но надеюсь, что вы еще помните Иду, вторую дочь эрла Ивара родом со Штормового Берега…»

Сигрид усмехнулась. Она помнила Иду Иварсдоттир. Помнила худенькой девочкой, впервые ступившей на берег Виндерхейма. Помнила решительной тренированной девушкой, когда Ида, бесстрашно выполнив серию смертоубийственных трюков, получила высший балл по пилотированию. Помнила счастливой молодой женщиной, выпускницей академии и будущим пилотом.

Она помнила их всех. Неудачниц и отличниц, глупышек и умниц, робких и самоуверенных, мечтательных и прагматичных, дочерей эрлов и дочерей знатнейших родов Мидгарда.

«Уже десять лет, как мы с вами не виделись, и почти год, как я не писала, не рискуя отвлекать Вас от Ваших занятий. Не стала бы тревожить и сейчас, если бы не крайнее горе, в котором пребывает моя семья. Мне совестно просить Вас об услуге – мой долг перед Вами и так безмерен, как безмерен Мировой океан. И все же я прошу, поскольку Вы – единственный человек на Виндерхейме, которому может быть небезразлична моя просьба.

Речь идет о моем младшем брате – Рагнаре. Возможно, Вам известно, что семь лет назад он захотел пойти по моим стопам. Подобно многим мальчишкам, он бредил небом.

Рагнар успешно сдал экзамены и приступил к учебе. Я хотела бы написать, что он неизменно радовал свою семью блестящими оценками, но, увы, это было не так. Боги наградили моего брата немалыми амбициями, но недодали прилежания и усердия. Успехи его на ниве постижения наук были не блестящи, и не единожды само обучение брата в академии оказывалось под угрозой. И все же ему удалось дойти до выпускных экзаменов. Все мы лелеяли надежду, что Рагнару доверят управление «валькирией». Сажать мальчика на сухопутный турс было бы насмешкой над его мечтой.

Увы, надежды не оправдались. Рагнар получил назначение на северные острова, и мы надолго потеряли его из виду. Моих родителей бесконечно опечалило, что их сын после столь долгой разлуки даже не заехал навестить родной фордор, но они понимали, каким ударом для его гордости стал крах всех его надежд.

В течение более чем шести месяцев мы лишь изредка обменивались письмами. Брат ничего не желал рассказывать о своей службе и категорически воспротивился намерению нашей матушки навестить его. Мы смирились с его нежеланием видеть родных и полагали, что время исцелит раны, нанесенные его тщеславию.

И вот пять месяцев назад пришла горестная весть. Рагнар героически погиб, защищая мирное поселение от монстра, извергнутого Северным Обрывом. Летающий кит полностью уничтожил турс, которым управлял мой брат. Он не оставил даже тела, чтобы оплакать и достойно похоронить бедного мальчика.

Это горе сломило матушку. Отец тоже сильно сдал, но нас поддерживала и утешала мысль, что Рагнар умер как герой, спасая сотни жизней. Мы верили в это – письма его командира не давали повода сомневаться.

Думаю, мне никогда не пришло бы в голову подозревать обман, если бы не случайная встреча с сокурсником Рагнара. Я разговорилась с этим молодым офицером, и он упомянул, что видел Рагнара в Йелленвике незадолго до того дня, как нам пришло известие о его гибели.

По словам сокурсника, брат был в странном расположении духа – то мрачен, но излишне весел – и легко впадал из меланхолии в буйство. Они выпили, и Рагнар признался, что место его службы совсем рядом с академией, на Маркланде, а эта увольнительная – первая за те полгода, что прошли после окончания обучения.

К сожалению, офицер не запомнил всех деталей разговора. Но он утверждает, что брат постоянно возвращался к теме риска, предопределенности и бренности существования, словно знал, что судьба немного отмерила ему и роковой час уже близок.

С того дня, как я услышала это известие, надежда если не увидеть снова моего бедного брата, то хотя бы узнать правду о его смерти не оставляет меня. Надежду на лучшее, которую я храню в своем сердце, нельзя назвать пустой, ведь тело так и не было предъявлено семье. Вы всегда учили меня, что хоронить товарища, прежде чем видел его кончину, – трусость и подлость. Не следовало забывать Ваши уроки.

И все же в своих попытках выяснить судьбу Рагнара я наткнулась на неожиданное и почти непреодолимое препятствие. Старые знакомые забывали о знакомстве, должники принимались юлить и изворачиваться, болтуны замолкали, стоило завести разговор о событиях, происшедших на Маркланде в марте этого года. Я отправила больше двух десятков писем и официальных запросов. В лучшем случае приходили официальные сообщения с вежливым и уклончивым ответом.

Только Вам на Виндерхейм за прошедшие месяцы я отослала пять писем. Зная Вашу прямоту и обязательность, я не сомневалась, что получу хотя бы несколько слов, разъясняющих Ваше отношение к моим осторожным вопросам, но ответа не было, и постепенно подозрение, что Вы не получали моих посланий, переросло в уверенность.

К огромному моему сожалению, старания разузнать о судьбе Рагнара не остались незамеченными. Опасаюсь даже упоминать чин и имя человека, который приказал мне прекратить расспросы. Я дала клятву, которую он потребовал, и да – признаюсь Вам, я солгала. Оставить это дело выше моих сил. Я должна выяснить все, что возможно, о жизни и смерти своего брата.

Теперь моя карьера и честь в Ваших руках. Доверяюсь Вам, ибо всегда находила в Вас поддержку и помощь. Я полностью сознаю, сколь рискованно дело, в которое я ввязалась, и знаю, что не вправе требовать от Вас ставить на карту все, чего Вы добились за эти годы. Однако если у Вас будет возможность хоть что-то сообщить о Рагнаре, прошу и умоляю не молчать! Это известие снимет тяжкий камень с моей души и, возможно, утешит в старости наших родителей.

Остаюсь Вашей верной ученицей.

P.S. Ответ можно отдать тому же человеку, что вручит это письмо. Это друг, его имя Йолаф. Корабль, на котором он ходит, приписан к интендантской части и часто бывает на Виндерхейме».

– Ну и что нам делать, Скёггир? – задумчиво спросила Сигрид у рыси.

Большая кошка потерлась тяжелой, лобастой головой о бедро хозяйки, выпрашивая ласку.

– Долг есть долг. Так, девочка? – продолжала женщина. Изуродованная половина ее лица странно дернулась. – Наши ученики остаются нашими учениками. Знать бы еще, кто такой этот Йолаф?

Она поднесла письмо к свече и не разжимала пальцев, пока оранжевое пламя не пожрало бумагу целиком.

Альдис Суртсдоттир

Вверх-вниз. Вверх-вниз. На себя – от себя. Нагнуться – откинуться.

Одежда давно была мокрой от соленых брызг и пота. Перед стартом Альдис показалось, что спасжилет болтается, и она перетянула завязки; теперь кругляши из пробкового дерева впивались в ребра. Весла, поначалу почти невесомые, налились свинцовой тяжестью…

А до финиша оставалось еще не менее мили.

Последний участок пути оказался самым сложным. Спокойное, ленивое в начале пути море потемнело и всхолмилось кудряшками белой пены.

Четырехвесельный ял яростно рыл носом темную воду. Выиграть сантиметры, выиграть секунды. Волны с размаху бились о борт, раскачивая и без того неустойчивый кораблик. Будь волны немного сильнее, ял вполне мог бы перевернуться.