Огонь в его ладонях. Без пощады - Глен Кук

— Некоторые из них ведут себя так, словно во всем виноваты мы. Мы сделали все, что в наших силах. Чего же они еще хотят?

— И это тоже свойственно природе человека. Человек рождается узколобым, близоруким и неблагодарным негодяем.

Гарун покосился на учителя и, саркастически улыбаясь, произнес:

— Ни разу не видел тебя в столь кислом состоянии духа, Мегелин.

— Пребывание здесь преподнесло мне довольно много горьких уроков. И я боюсь, что уроки эти применимы и к так называемым цивилизованным нациям у меня дома.

— Что там происходит? — спросил Гарун, увидев какую-то суету около отцовского шатра. У нескольких человек были щиты со знаками королевского дома.

— Пойдем посмотрим.

Около шатра им повстречался Фуад. У дяди был несколько растерянный и изумленный вид.

— В чем дело? — спросил Гарун.

— Это Ахмед. Он пригласил твоего отца и Али разделить с ним трапезу сегодня вечером. Там же будет и король.

— Ты удивлен? — фыркнул Радетик.

— Да, очень. Особенно после того, как они игнорировали нас вот уже столько вечеров.

Гарун похолодел и обвел взглядом окружающие столицу холмы. До заката оставалось совсем немного времени. Им овладели дурные предчувствия.

— Скажи Юсифу, чтобы тот держал свои взгляды при себе. Они сейчас здесь неприемлемы. Абуд — старик, мыслит он медленно, и ему требуется время, чтобы до конца осознать потерю южной пустыни.

— Он бы понял все быстрее, если бы этот идиот Ахмед не болтался под ногами.

— Возможно, Гарун! В чем дело?

— Не знаю. Происходит нечто странное. Мне кажется, что приближающаяся ночь будет очень необычной.

— Провидческие мысли, мой друг? Берегись тех снов, которые посетят тебя этой ночью. Фуад, убеди Валига не наседать на Абуда. Чтобы добиться успеха у Абуда, он прежде всего должен стать приемлемым членом придворного общества.

— Скажу непременно, — ответил Фуад и отбыл, унося на лице одну из самых зловещих своих улыбок.

— Пойдем, Гарун. Ты сможешь помочь разобрать мои бумаги.

Плечи Гаруна уныло опустились. Бумагам и заметкам не было числа. И все они находились в полнейшем беспорядке. На то, чтобы их рассортировать, потребуются годы. К этому времени наберется новая гора записей.

Он еще раз взглянул на холмы. Они показались ему недружелюбными и какими-то холодными.

Лалла была жемчужиной в гареме Абуда. И хотя ей едва исполнилось восемнадцать и в число жен короля она не входила, юная красавица, вне всякого сомнения, была наиболее могущественной женщиной в Аль-Ремише. Столица полнилась песнями, восхваляющими ее красоту и грацию. Абуд был от нее без ума и выполнял малейшие прихоти. Ходили слухи, что он готов взять ее в жены.

Много лет тому назад девочку подарил королю один из мелких валигов с побережья моря Коцум. Но внимание Абуда она привлекла совсем недавно.

Абуд вел себя как ослепленный страстью, неумный и упрямый мальчишка. При каждой возможности он выставлял напоказ прелести Лаллы, которые только он познал до конца, искушая весь двор своей любимой игрушкой. Каждую ночь он вызывал ее из сераля и заставлял танцевать перед собравшейся знатью.

Юсиф не мог оторвать глаз от ее гибкого тела. Как и всякому мужчине, Лалла ему нравилась, но временами его мысли уплывали куда-то вдаль, и он начинал ощущать чувство необъяснимой вины. Его сердце не желало принимать доводы разума. Он не мог стряхнуть с себя чувство отчаяния, вызванное тем, что ему пришлось покинуть дом своих предков.

Он и его сын Али были гостями кронпринца Ахмеда. Ахмед остался единственным человеком в окружении короля, которому еще не опротивели попытки Юсифа организовать большой поход против Ученика.

Юсиф не находил себе места. В Аль-Ремише творилось нечто странное и неправильное, хотя ничего конкретного Валиг не видел. Чувство беспокойства усиливалось всю неделю и этим вечером достигло такой силы, что по его коже поползли мурашки.

Что-то очень нехорошее присутствовало и в Ахмеде. И это нехорошее особенно ярко проявлялось в те моменты, когда он смотрел на Лаллу. В его глазах была видна откровенная похоть. Но не только она одна. Он казался слишком возбужденным, и на его губах блуждала алчная и зловещая улыбка, которую он был не в силах скрыть. Юсиф опасался, что улыбка эта предшествует большому несчастью.

Лалла подошла ближе, извиваясь всем телом. Ее роскошные бедра были в каких-то дюймах от него. Опасения Юсифа несколько рассеялись. Когда танцевала Лалла, даже его заботы отходили на второй план. Ее красота одурманивала, словно сильнейший наркотик.

А как на нее взирал Ахмед! Создавалось впечатление, что он уже испытал все прелести этой женщины и настолько одурманен ими, что готов на убийство ради того, чтобы она принадлежала ему одному. Во взгляде кронпринца читалось безумие.

Нервное напряжение, испытываемое Юсифом, обострило все его чувства, и он всем своим существом ощущал подспудные течения, наполняющие помещение. Параноидальная подозрительность, увещевал он самого себя. На Лаллу с вожделением пялился не только Ахмед. По меньшей мере дюжина лиц кричала о том, что их обладатели — дикие Дети Пустыни готовы на убийство ради того, чтобы заполучить танцовщицу.

Беспокойство снова стало овладевать Юсифом. Даже мелодичные колокольчики на пальцах Лаллы не могли успокоить его сердце. Это был отвратительный день. С юга наконец поступили новости, но они оказались скверными.

Эль Мюрид взбирался на Рогатую Гору, и там произошло нечто зловещее. Пламя в небесах можно было увидеть с расстояния в сотни миль. Эль Мюрид спустился вниз преисполненный решимости. Он созвал под свои знамена племена пустыни, чтобы с их помощью изгнать роялистское зло. Согласно слухам, на его призыв ответили многие тысячи воинов, потрясенных внушительным зрелищем над Рогатой Горой.

Говорили также, что Бич Божий покинул свои войска на побережье. Он собрал Непобедимых и пустился в путь. Лиса снова оказывается в курятнике, но в Аль-Ремише это, судя по всему, ни кого не волнует.

Магическая стена, воздвигнутая на фундаменте добровольного ослепления, полностью изолировала долину в форме чаши, в которой стоял Аль-Ремиш. Реальность не могла пробиться через нежелание видеть истину. Военачальники роялистов, отгородившись от внешнего мира, предались наслаждениям. Даже самые закаленные из них, самые трезвые, самые практичные — и те в своем беспутстве уподобились кронпринцу.

Юсиф был потрясен. Большинство этих людей он знал вот уже много десятилетий. Здесь, без сомнения, работали темные силы, иначе происходящее объяснить было невозможно. Создавалось впечатление, что все здесь бегут от реальности, пытаясь урвать напоследок как можно больше удовольствий.