Зарница - Сергей Александрович Милушкин

— Когда я спохватился, — монтажер поднял руку и показал на экраны слева от Белова, — вот эти четыре экрана были залиты ярким светом… а то, что идет в прямой эфир — выводится на главном экране. Я могу компоновать изображение из этих четырех, сдвигать их, накладывать текст, в общем, все что угодно. И тогда я вспомнил про пятую камеру. Ну… делать-то что-то нужно было, все-таки прямой эфир. Чуть ниже от вас на пульте есть клавиши переключения доступных мне камер с тем, чтобы вывести их на экраны. Я в общем-то даже и не думал использовать пятую камеру. Я думал, что она пишет на бетакам, а сигнала от нее нет. Короче, я нажал кнопку пятой камеры… потому что нужно было что-то сделать. Или пускать заглушку с сообщением о технической проблеме.

— Это все и увидели. Я имею ввиду заглушку.

— Да. Потому что… когда я включил изображение с пятой камеры…

— Что? Что там было? Не тяни! — Белов вскочил, едва сдержваясь.

— Там… не было никакой вспышки. Обычное соревнование. Я даже подумал, — вот же японская техника! Но только… в наушниках я слышал одно… я слышал, как комментатор кричал, что Шаров замешкался, ослепленный светом и его тут же обошел другой парень… забыл фамилию…

— Неважно! — бросил Белов. — Дальше! Что дальше⁈

— Но пятая камера… она показывала… когда комментатор с поля сказал, что первым финишную отметку пересек… вспомнил! — Остапенко под тридцать четвертым номером, я видел… я собственными глазами видел, как это сделал Шаров — с большим отрывом, как это говорят у нас — играючи! Я, конечно, подумал, что… у комментатора проблемы, он не заметил и переспросил его. Во время прямого эфира у нас постоянная связь. Он тут же ответил, что прямо сейчас видит цифру «34», которого поздравляют тренеры и другие спортсмены. Но я-то видел совсем другое! Можете представить⁈ — парень застыл с белым от напряжения лицом и закрыл лицо руками. — Что со мной? Это… это шизофрения? Я уже две недели не сплю…

Белов медленно опустился на стул, с которого только что вскочил. Посмотрел на большой экран, где молотобоец как заведенный швырял и принимал назад свой молот. Мог ли ошибиться монтажер? Что-то напутать с техникой?

Это конечно, не исключено. Но перепутать огромные номера «1» и «34» на майках участников он не мог. Это было исключено.

— М…меня не арестуют? — всхлипнул монтажер.

Белов не ответил. Пытаясь переварить сказанное, он смотрел на экран с молотобойцем.

Парень медленно, словно в сомнамбулическом сне, встал с крутящегося стула, обошел монтажный стол, пересек комнату и подошел к шкафу, заставленному журналами, книгами и кассетами. Запустил руку куда-то вглубь и пару мгновений спустя извлек оттуда видеокассету.

— Вот, — протянул он Белову. — Если это вам поможет… Я сделал копию.

Глава 25

2010 год

— Вряд ли ты выйдешь в ближайшие лет десять! Покушение на депутата Государственной думы! Это ж надо до такого додуматься! Идиот! На что вы вообще рассчитывали — что прямо перед дверями… на глазах у всех сможете… — голос закашлялся. Кашель был застарелый, трудный, глубокий — на зоне бы сказали — туберкулезник…

Этот кашель и вывел его из жаркого полыхающего небытия.

Виктор с трудом разлепил глаза. Точнее, один глаз. Второй почему-то отказывался фокусироваться. Он попробовал пошевелить рукой и понял, что лежит на твердой холодной поверхности. Она была шершавая и даже приятная — скула, которой он прикасался к полу, так меньше болела.

— Ч-что? — не произнес, а царапнул наждаком другой голос, не похожий, но, видимо, принадлежащий ему.

— Ничего, — с трудом подавив приступ кашля, ответил человек откуда-то сверху. — Полежи немного, подумай, сейчас достанут твою бабу из машины и отвезут вас куда следует. А пока расскажи мне, нафига вы это сделали? Совсем без мозгов? Вы хоть понимаете, что за человек там был в машине? Ну как так…

Виктор услышал, как шаркнула подошва, а потом увидел носки запыленных казенных туфель прямо перед своим носом.

— Скажи спасибо, что сразу не пристрелили. Это мы добрые, а охрана Петра Евгеньевича — настоящие крокодилы! Волкодавы! Конечно, с такими зарплатами и я бы зубами мясо рвал. Но поскольку мы — люди государственные, закон чтим… — Носок ботинка плавно качнулся из стороны в сторону, вес тела говорящего над ним человека переместился на пятку, и Виктор подумал, что сейчас этот носок наверняка въедет ему в нос, чтобы, так сказать, сравнять счет с охраной. Однако носок туфли, словно передумав, вернулся на свое место и замер.

— М-м… — просипел Виктор, пытаясь повернуться, но тут же понял, что руки сзади стянуты наручниками.

— А что ты думал? — задумчиво произнес голос. — Теперь ты опасный преступник. Покушение на депутата… — снова начал он, затем немного отошел в сторону и до Виктора донеслось нервное постукивание — судя по всему, ручки по столу.

— Ну, где же они там?.. Выковырять ее не могут что ли? Эх… неучи! Дармоеды!

Он опять подошел к Виктору. На левой туфле, прямо посередине носка виднелась глубокая царапина с крошащимися рваными краями. Туфли пора было менять.

— Тебе же лучше будет, если расскажешь все чистосердечно… Кто организатор? Сколько вам заплатили? Кто эта девка, что сумела захлопнуться в машине с Петром Евгеньевичем? Если ты мне все расскажешь, я постараюсь немного облегчить твое пребывание в Сизо № 2, куда ты сейчас…

— Мне… мне нужно срочно отсюда выйти… — прохрипел Виктор. — Дайте поговорить с Петей…

Туфли вновь шваркнули о пол.

— Что? Как ты сказал? С Петей⁈ — последовала двухсекундная пауза, во время которой Виктор слышал лишь тяжелое дыхание и не мог понять — это дышит он сам или человек над ним. — Ты, я смотрю, совсем страх потерял? Тебе статья за терроризм светит, очнись, дятел! Какой он тебе Петя⁈ Петр Евгеньевич и то, если разрешат произнести. Понял? — Носок туфли снова задергался прямо перед лицом — теперь намерения полицейского были более чем ясны.

«Почему же Лена так долго?» — подумал Виктор, пытаясь пошевелить онемевшей рукой. — Если бы они ее достали из машины, наверняка она была бы уж рядом, здесь и они вместе дожидались, пока за ними приедут из полиции.

Но Лены не было. В висках у него стучало,