Операция «Круиз» - Михаил Владимирович Рогожин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда же вы, граф? — забеспокоилась Пия.
Павел взял ее руку и, глядя в глаза, тихо сказал:
— Отныне я навсегда ваш друг и хранитель ваших сердечных тайн.
Элегантно поцеловал руку, заказал еще одну бутылку шампанского для своих друзей и с легким сердцем вышел из бара.
Глава четырнадцатая
Ночь поглотила море незаметно, но быстро. Оно еще тускло отсвечивало, разнося стальные блики легкими волнами, но глаз уже не мог различить линию между небом и водой. Освещенный всевозможными огнями, белоснежный лайнер «Орфей» готовился к торжественному открытию круиза. Световое пятно одиноко освещало окружающее пространство, и казалось, что корабль движется не по морю, а парит в бездне.
Дамы в легких платьях кутались в меха. Мужчины по преимуществу в ярких пиджаках развлекали их старыми анекдотами. Вокруг пахло морем и американскими сигаретами. От великолепия красок рябило в глазах.
Апостолос и Маркелов стояли, держась за поручни, на верхней палубе, наблюдали за возбужденными пассажирами и наслаждались плодами собственной организации. Кроме того, у каждого были и свои причины для хорошего настроения.
Маркелов получил большое удовольствие, выслушав рассказ Татьяны о том, как она хотела уложить жену Апостолоса в кровать графа. Особая прелесть во всем этом заключалась для Маркелова в отношении Татьяны к графу. Он перестал существовать для нее как мужчина, а превратился в одного из многочисленных «котиков».
А Апостолос был доволен сообщением о найденном следе Воркуты. Янис придумал удачный план устранения этого бандита и убедил адмирала, что никакой опасности не существует. В этих вопросах Апостолос полностью доверял своему помощнику, ценя его преданность и изворотливость. Он знал — если Янис жалеет кого-то из врагов, значит, просто еще не пришло время его убить.
Матрос подкатил коляску с сидящим в ней Лефтерисом. Он, как всегда, улыбался своей просветленной улыбкой.
— Адмирал, дал бы ты мне часа три на всю эту публику. И круиз окупился бы полностью, — с грустью в голосе заметил корсар.
— Эка, куда тебя потянуло! — рассмеялся Апостолос, перевел его слова Маркелову и добавил: — Он мне последние волосы проутюжил своим ворчанием. Не понимает, для чего я решил развлекать пассажиров за свой счет.
Маркелов подмигнул Лефтерису.
— Согласен с корсаром. На обратном пути половину можно забыть в Греции, а вторую высадить в Турции, завладеть кораблем и поднять черный флаг.
— А, что вы во всем этом понимаете, — махнул рукой старик, продолжая улыбаться.
Капитан Димитрис Папас ударил в рынду, и звуки колокола подхватил оркестр. Народ устремился в дансинг-холл, переоборудованный под огромный концертный зал с маленькими столиками, на которых стояло шампанское, вино и фрукты.
В центре внимания сразу же оказались две дамы — Пия и Татьяна. Они обе были в роскошных вечерних туалетах. Пия восхищала бежевым, драпированным под тунику свободным длинным платьем, перехваченным чуть выше талии широким замшевым поясом с орнаментом из янтаря.
На Татьяне был черный жакет из русских кружев, доходивший до колен, и короткое, почти как комбинация, атласное платье, мягко обволакивающее ее тело.
Обе дамы были на высоких каблуках и казались величественными и монументальными. К тому же на вид обе выглядели абсолютно трезвыми. Сначала Татьяна, по-русски, а потом Пия, по-гречески и по-английски, объявили об открытии круиза и поздравили с этим событием всех участников.
Собравшиеся ответили восторженными возгласами, аплодисментами и свистом.
Потом между двумя дамами появился тот самый артист, имя которого Павел никак не мог вспомнить. Оказалось, его звали Егор Шкуратов. Он долго молчал, дожидаясь, пока наступит полная тишина, и скользил тяжелым взглядом по радостным лицам собравшихся. Потом начал свою речь. Суть ее заключалась в двух коротких телеграммах, полученных от правительства Греции и Государственной думы России. Речь шла о поддержке совместного греко-российского проекта и его финансировании. За эти телеграммы Апостолос отвалил немалые деньги. Но Егор счел необходимым добавить от себя несколько фраз о российском беспределе и о том, что страна, задыхаясь в коррумпированных лапах всевозможных мафий, с нетерпением ждет, когда ей на подмогу придут такие честные, высокопорядочные бизнесмены, как господа Ликидис и Маркелов. Их деловая дружба, по его мнению, должна послужить примером всем остальным деловым людям, до сих пор пугающимся переносить свой бизнес в Россию.
Сказано все это было с душой, на хорошем нерве, с болью за страну и с верой в хозяев круиза. Оглушительные аплодисменты взорвали зал, и под их не стихающий шум в центр вышли Ликидис и Маркелов. Они улыбались и благодарили так, будто на какое-то время сами поверили в свое высокое предназначение.
Со всех сторон послышались хлопки открываемых бутылок шампанского, зазвенели фужеры, завизжали женщины, праздник начался.
Лавр прошептал на ухо Маркелову:
— Что я говорил? Умеет Егорушка отрабатывать хорошее к нему отношение.
— Если напьется и начнет учить журналистов, как спасать Россию, уберешь его, — на всякий случай предупредил Маркелов.
Оркестр исполнил русскую «Калинку» и греческий сиртаки. Потом в центре появились танцовщицы в легких нарядах из разноцветных перьев и исполнили нечто зажигательное. Их танец наэлектризовал и без того возбужденную публику.
Далее друг за другом последовали певцы, разогревавшие зал перед выступлением звезды. Народ балдел. Самые энергичные стали уже пританцовывать возле эстрады. Нравы пассажиров несколько отставали от их дорогих каталожных платьев и украшений. Они были намного проще. Собравшиеся не отличались изысканностью манер и поведения. Вскоре все стало напоминать обычную московскую тусовку. Редкие иностранцы быстро поддались безудержному русскому веселью. Оно готово было перейти все возможные границы, но в этот момент на эстраде появилась Полина.
Ее вульгарная внешность, грубый грим, оголенные полные руки, бесформенное тело, пробивавшееся сквозь какие-то лиловые и серые газовые платки были верхом эстетства по сравнению с окружавшими эстраду разгоряченными женщинами. Она запела сильным, надсадным голосом, и все прибалдели. Ее длинные, крашенные в золотистый цвет волосы беспорядочно рассыпались по плечам. В свете прожекторов из поющего рта летели капельки слюны.
Павел повернулся к подошедшему артисту, имя которого он все-таки запомнил.
— Я ее сегодня видел днем на палубе. Она произвела впечатление красивой женщины. К чему так себя размалевывать?
— Э, граф, Полина знает, на какую публику работает. В ней хотят видеть не просто талантливую певицу. Это многих раздражает. А талантливую б… Вот тогда ей все прощают. А баба она неплохая. Немного фригидная в постели, а так ничего. Пошли лучше выпьем чего-нибудь покрепче. Лично меня от шампанского только пучит.
