Шевалье - Синтия Хэррод-Иглз

– Оскорбительное молчание, – произнесла она. – Я могу высечь тебя. Думаешь, не смогу? Когда хозяина нет, я здесь всевластна.

«Когда хозяин здесь, тоже», – дополнил он про себя, и она, должно быть, прочитала это в его глазах, так как ударила его снова, но легче и по другой щеке. Слезы брызнули из его глаз, и он почувствовал их на своих щеках, Она засмеялась, протянула руку, вытерла одну слезу одним пальцем и поднесла его к своему рту. Это был жест такой чувственности, что вопреки себе он ощутил, как его тело вздрогнуло в ответ. Она увидела это также в его глазах, и ее голос стал похож на мурлыканье.

– Я причинила тебе боль? О, бедный Дейви. Жестокая, жестокая хозяйка! Но я могу быть и доброй. Я могу быть доброй с тобой, бедный Дейви.

Она ударила его по щеке, пунцовой от ее ударов плетью, кончиками пальцев, и они обожгли его, как тминная водка открытую рану.

– Может, мне тебя отхлестать? Я хотела бы знать. Мне кажется, когда я увижу тебя раздетым, я смягчусь. Было бы стыдно испортить такую прекрасную кожу жестокими полосами, не так ли? Когда можно заниматься более приятными вещами.

Она очень близко подошла к нему, и он мог чувствовать ее сладкое дыхание и запах ее кожи и одежды. Ее лицо было так близко от его, что он видел едва заметные складки на ее веках под слоем грима и нежный бесцветный пушок на ее щеках. Его тело горело огнем, а боль в паху помогала держать разум настороже. Она смотрела ему в глаза, и ее выражение ежеминутно менялось.

– Я не нравлюсь тебе, да? – спросила она, и это была истинная правда.

Он с трудом дышал, но ответил быстро:

– Не мое дело любить или не любить вас. Вы хозяйка. Вы жена Матта.

– Забудь об этом на минуту, – тихо проговорила она. Она медленно закрыла глаза, чуть запрокинула голову, ее рот приоткрылся и губы приблизились к его губам. Руки Дейви поднялись помимо его воли и взяли ее за плечи. Он притянул ее к себе, потом застыл, держа ее неподвижно на расстоянии дюйма от себя.

Опущенные веки приподнялись, образовав тонкую щелку, а затем глаза совсем открылись с выражением тревоги.

– Пусти меня. Мне больно. Пусти меня, я сказала!

Она изогнулась, попыталась вывернуться. Слезы от боли выступили у нее на глазах.

– Ты мне делаешь больно!

Ее голос сорвался на хныканье.

– Я высеку тебя до смерти! – закричала она бессильным криком ребенка. Он слегка разжал руки и оттолкнул от себя.

– Лучше идите, мадам, – сказал он бесстрастно, – не то не хватит времени переодеться до обеда. Вы же не хотите появиться в гостиной в амазонке, не так ли?

Она сдерживала слезы и боль и смотрела на него с яростью. Потом прошипела:

– Ты пожалеешь об этом, я обещаю!

– Нет, хозяйка, не пожалею. Надеюсь, вы также не пожалеете, – проговорил он спокойно.

Она прикусила губу, резко повернулась и выскочила из конюшни, шелестя юбками о солому.

Дейви остался один. Слышался только равномерный звук жующих лошадей. Он потянулся с отсутствующим видом и погладил ближнюю лошадь по шее. Ее уши дрогнули от удовольствия. – О, Матт, ты женился на плохой женщине.

Лошадь чихнула, потерлась мордой о свое колено и потянулась за другой порцией сена.

Глава 13

Рождество 1708 года было первым Рождеством за несколько лет, когда Индия не носила ребенка, и она решила в полной мере насладиться праздником.

– Дорогой, как тяжело это не покажется, но я не хочу больше иметь детей, – объявила она Матту. – Ты считаешь меня очень безнравственной? Но я не хочу превратиться в развалину. Ведь если я сильна и здорова, у меня будут крепкие и здоровые дети, когда я снова забеременею.

Ей не было надобности что-то доказывать Матту. Он давно привык к тому, что она управляет интимной жизнью, и не настаивал на ежегодной беременности. Слуги считали, что он по-глупому снисходителен к своей жене. Они были бы до ужаса потрясены, если бы узнали хотя бы половину правды. Как же мог Матт, который любил все создания, быть менее нежным к тому, кого он любил больше всех? Хозяйка, с другой стороны, обладала несговорчивостью, достаточной для двоих. Ей нравилось напоминать как пример ее здравого смысла замечания, сделанные ею на процедуре «надевания штанов» Эдмунду как раз перед Рождеством.

Пятилетний мальчик торжественно шествовал перед своими родителями в новой взрослой одежде. Матт, улыбаясь сквозь слезы гордости и радости, сказал:

– Теперь ты в штанах. У тебя будет собственный пони и ты научишься правильно ездить верхам.

Госпожа, однако, только заметила:

– Теперь ты в штанах. Тебя сможет наказывать отец Коул. В конце концов ты станешь мужчиной.

«Конечно, хозяин очень хороший господин, – говорили слуги, – очень чувствительный, но вполне мог бы избаловать своих детей, если бы их наставник не ругал их и не сек розгами». Эдмунд, услышав слова матери, посмотрел на отца, а затем встретился глазами со взглядом старшего брата, скорчившего ему гримасу. Побои не тревожили Джемми совсем. Казалось, порка только укрепляла его всегда смелый дух. Однако бедного Роба, тихого и нежного ребенка, все это сильно угнетало. Стало невозможным избежать порки даже добродетельным поведением, потому что Индия в одно из своих неожиданных и коротких посещений уроков объявила, что всех детей надо сечь первым делом по утрам в понедельник, чтобы заранее предупредить праздность и дурные поступки, которые они могут совершить в течение недели. Матт решился вмешаться и сказал наедине отцу Коулу, что в школе святого Эдуарда существует неписаное правило, что ни один мальчик не может быть высечен более двух раз за один урок, поэтому к его собственным детям в его собственном доме необходимо относиться с не меньшим милосердием.

Кроме Аннунсиаты, как всегда оставшейся в Лондоне в это время, вся семья собралась вместе в Морлэнде впервые за много лет. Джон и Франчес прибыли из Эмблхоупа, привезя с собой двухмесячного малютку Джека и новость, что Франчес опять беременна. Их первые два ребенка умерли. Один – через несколько недель после рождения, а другой в годовалом возрасте. Они выглядели очень счастливыми. Женитьба оказалась явно полезной для Джона, он возмужал, а свежий воздух Нортумберленда излечил его астму. Его тесть Франкомб также приехал, немного располневший, но такой же веселый, как всегда. Он отпускал ироничные, с неким тайным намеком, шуточки, которые заставляли смущаться хозяйку. Своего внука он явно обожал.

– Он наследует много земли, если доживет до совершеннолетия, – сказал Франкомб, держа ребенка высоко у самых плеч и не обращая внимания на попытки няньки потребовать обратно принадлежащую ей по праву собственность. – У моего сына Джона есть кой-какие стоящие идеи, как улучшить землю. Я гарантирую вам, что мы будем выращивать овес и рис в тех местах, где до сих пор нет ничего, кроме болотной травы и вереска. – Он дружески усмехнулся Джону, который улыбнулся и стойко вынес удар по плечу, сопровождавший комплимент. Было ясно, что необычная пара процветала. Они и Матт пользовались каждой свободной минутой, чтобы поговорить о земледелии, когда не говорили о лошадях.