Монументы Марса (сборник) - Кир Булычев

Коля вернулся с небес на землю. «Много еще во мне мальчишества, – подумал он с некоторым осуждением. – С тобой разговаривают как с серьезным человеком, а ты думаешь неизвестно о чем».

– А вам ваши фирменные конденсаторы нравятся? – спросил Коля у встрепанного, сделав ударение на слове «фирменные». – Тоже мне, фирма.

Встрепанный хихикнул, а толстяк обернулся с переднего сиденья и спросил:

– Широнин, я хотел задать вопрос, хорошая ли у вас успеваемость в школе?

Вопрос к делу не относился и Коле не понравился.

– Успеваемость как успеваемость, а что?

– Имеет прямое отношение, – сказал толстяк. – Надеюсь, вы не вводите меня в заблуждение.

– А зачем вводить?

– Бывают различные варианты, – загадочно сказал толстяк и отвернулся.

Завод располагался в Черемушках, в здании, в котором было много стекла и алюминиевых конструкций. Широнина провели в большую комнату, похожую на холл в санатории. У стены стояли кресла, а посередине лежал разноцветный ковер.

– Подожди, Коля, – сказал встрепанный. – И познакомься пока.

В креслах сидели еще два человека. У них был скучный вид, как на приеме к зубному врачу. Коля сел рядом с худым лохматым мужчиной, до самых глаз заросшим черной бородой.

– Широнин, – представился он.

– Туманян, – ответил бородач. – Вы тоже насчет мотора?

– И что он им сдался? – удивился третий человек, совсем пожилой, лет сорока, не меньше, в модном костюме и галстуке «бабочке». – И так ухлопал на него весь отпуск.

И тут в комнату вошли встрепанный, толстяк и незнакомый старик в синем халате.

– Здравствуйте, – сказал старик высоким голосом. – Я рад вас видеть. И надеюсь, мы достигнем взаимопонимания. – Потом он обернулся к толстяку и спросил потише, показывая глазами на Колю: – А это Широнин?

– Да, – ответил толстяк, будто Широнин был виноват во всех страшных грехах.

– Ну-ну, – сказал старик весело и уселся в кресло. – Я, – продолжал старик, – то есть академик Беккер, Сергей Петрович, и мой друг профессор Столяров, – он указал на встрепанного, – пригласили вас сюда потому, что именно мы изобрели мотор «Бурун-45».

Академик сделал паузу и поглядел на гостей, словно ждал, что они накинутся на него с проклятиями. Но гости молчали и ничего не понимали.

– Вопросов нет? – спросил Беккер. – Отлично. Вы все выдержанные и упрямые люди. Итак, я повторяю, что мы изобрели мотор-сказку, мотор завтрашнего дня. И по договоренности с торговыми организациями пустили его в продажу. Мы продали восемнадцать тысяч шестьсот дешевых моторов «Бурун». Так вот, на сегодняшний день в магазин возвращено восемнадцать тысяч пятьсот девяносто шесть моторов. Один мотор утоплен с горя его хозяином. Три мотора приведены владельцами в порядок и отлично работают. О чем это говорит?

Ответа не последовало.

– А говорит это о том, что мотор мы изобрели никуда не годный. Потенциально – это замечательная машина. На практике довести его до рабочего состояния невозможно. И чтобы не было случайностей, об этом позаботился весь наш институт. Я не шучу: мотор запустить нельзя, хотя он и лучший из существующих сегодня лодочных подвесных моторов.

– Теперь я ничего не понимаю, – сознался Туманян.

– А мы понимаем. Мы понимаем, что среди тысяч людей, большая часть которых любит технику и обладает смелостью, чтобы купить совершенно незнакомую марку мотора, нашлись три человека, которые настолько нелогично устроены и упорны, что не согласились с логикой и привели моторы в отличное состояние.

– Так зачем? – решился спросить Коля.

– Я отвечу. Только сначала объясню, почему мы выбрали для нашего эксперимента именно лодочный мотор. Могли бы сделать автомобильный. Но ведь если бы мы снабдили такими уродцами, скажем, партию «Запорожцев», их владельцы отправились бы в мастерские, а оттуда моторы тут же вернулись бы к нам. Владельцы лодочных моторов занимаются своим делом вдали от городов, в свободное время, в одиночестве. Они знают, что их моторы капризны и требуют личного, гуманного отношения. Водники привыкли полагаться на себя, потому что, если мотор заглохнет в десяти километрах от населенного пункта, мало шансов, что мимо проедет добрый умелец и все за них сделает. Именно поэтому лодочный мотор – идеальный полигон для отыскания и испытания технических талантов. Наш эксперимент удался. Он стоил государству очень дорого, но надеюсь, что вы окупите наши расходы.

– А я думал, вас судить будут, – сказал Туманян.

– Так что же дальше? – спросил Коля.

– Дальше что? С Туманяном и Песковским, – академик кивнул в сторону пожилого франта, – все ясно. С сегодняшнего дня они зачисляются в наш институт. Мы начинаем работать над новым универсальным двигателем, который, к сожалению, изобрести невозможно. Все вы прошли испытание на моторе «Бурун» и выдержали его.

– Но как же… – начал Туманян.

– Все согласовано, – ответил академик. – Даже ваша жена согласна. Что касается Песковского…

– А что обо мне говорить, – улыбнулся пожилой франт. – Я всю жизнь мечтал заняться невозможным делом.

– Труднее всего с Колей Широниным, – сказал солидный толстяк, который оказался заместителем академика по хозяйственной части. – У него впереди десятый класс.

– А он не виноват, что моложе всех нас, – запротестовал профессор Столяров. – Он будет учиться и работать. Ведь Широнины упрямые.

Коля догадался, что Столяров ездил в Городище и услышал эти слова от бабушки.

– Уж наверно, это будет не труднее, чем чинить «Бурун», – сказал Коля.

– Гарантирую, что труднее, – ответил академик.

Глаз

1

Когда Борис Коткин оканчивал институт, все уже знали, что его оставят в аспирантуре. Некоторые завидовали, а сам Коткин не мог решить, хорошо это или плохо. Он пять лет прожил в общежитии, в спартанском уюте комнаты 45. Сначала с ним жили Чувпилло и Дементьев. Потом, когда Чувпилло уехал, его место занял Котовский. Дементьев женился и стал снимать комнату в Чертанове, и тогда появился Горенков. С соседями Коткин не ссорился, с Дементьевым одно время даже дружил, но устал от всегдашнего присутствия других людей и часто, особенно в последний год, мечтал о том, чтобы гасить свет, когда захочется. Он даже сказал Саркисьянцу, что вернется в Путинки, будет там преподавать в школе физику и биологию, а Саркисьянц громко хохотал, заставляя оборачиваться всех, кто проходил по коридору.

Коткин не ходил в походы и не ездил в стройотряд. На факультете к этому привыкли и не придирались: он был отличником, никогда не отказывался от работы, собирал профсоюзные взносы и отвечал за Красный Крест. А на все лето Коткин непременно ехал в Путинки – его мать ослепла, жила одна, ей было трудно, и нужно было помочь.