Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

Атмосфера за столом царила праздничная. Королю не было нужды соблюдать правила этикета в этом мужском, солдатском обществе, и вел он себя вполне непринужденно, не щадил вина и призывал к тому же гостей. Он сам предложил тост за здоровье короля Польши и Саксонии Августа Сильного. Затем между королем-солдатом и сидевшим слева от него Мантейфелем состоялась беседа:

Король (доверительно). Он (Август Сильный. — Примеч. авт.) храбрый воин, я всем сердцем люблю и уважаю его. Прости, Всевышний, негодяев, совращавших его! Видит Бог, я никогда не был против него (в то время отношения между берлинским и дрезденским дворами были расстроены. — Примеч. авт.). Наверное, король еще исправится… Что ты об этом думаешь?

Мантейфель (иронично). Я никогда не слышал о его грехах. Стало быть, и исправляться ему не надо.

Король (смеясь). Ну, ну, говорить не хочешь! Но ты прав. Я тебя и не виню. Ты же заступаешься за своего старого господина… Но ты отлично знаешь, как там (в Дрездене. — Примеч. авт.) идут дела. Еще лучше меня…

Мантейфель, опытный дипломат, ничего не ответил, а только осторожно улыбнулся.

Король (похлопывая его по плечу). Не хочешь говорить, черт этакий! Понимаю, понимаю… Да, если бы не эти чертовы французы! Все в мире было бы прекрасно. Ненавижу этот сброд! Слышишь? Ладно, плевать на них. Я с императором и империей… Ух эти французишки! Черт бы их всех побрал.

Фридрих Вильгельм поднял кубок и провозгласил свой любимый тост: «За Германию германской нации! Собака, кто так не думает!» Потом разговор зашел о сельском хозяйстве, о строительстве крепости и, наконец, о религии.

Письмо Грумбкову Мантейфель заканчивал словами: «За столом мы провели четыре часа. После еды все вместе курили до девяти. Позже принесли свежую сельдь с луком и огурцами, затем все выкурили еще по трубке. Наконец, сказали друг другу „спокойной ночи“, так что домой я вернулся лишь около полуночи».

Смесь грубости и хитрости, наивности и напора, присущая беседе Фридриха Вильгельма с иностранным дипломатом, отличала и саму власть короля над государством. Во время десятилетия 1731–1740 гг. с наибольшей очевидностью выявились свойства личности Фридриха Вильгельма, принесшие ему славу «великого хозяина». Подобно патриарху, ответственному за порядок в доме и на дворе, управлял он Пруссией. Согласно представлениям того времени, когда господство связывалось с сиянием золотой короны и скипетра, Фридрих Вильгельм едва ли походил на «правильного монарха»: домохозяином, помещиком Пруссии он был гораздо больше, чем королем.

Следующее письмо короля-солдата — наилучшее тому подтверждение:

«Если в одном домене будет основана новая пивоварня, стоящая 2000 талеров и дающая 1500 талеров арендной платы, то за вычетом 5-нроцентного налога на капитал в 100 талеров останется доход 1400 талеров. Но если в соседнем городе налог на пиво составит 1400 талеров, прибыли не будет, а будут потеряны 2000 талеров из-за налогов и издержек на постройку, утварь и рабочих. В результате я еще и должен останусь. Но если обустроенная заново пивоварня принесет 200 талеров в год, а потеряны будут лишь 100 талеров налога, мне достанутся другие 100 талеров прибыли. С таким итогом я согласен».

Как никто в мире, этот человек хорошо понимал смысл фразы «Дьявол прячется в мелочах». 20 декабря 1722 г. он издал знаменитую «Инструкцию», заложившую основы централизованного и рационализированного управления государством. В течение следующего десятилетия токи подобного решения постепенно изменили «базис»; заложенные в «Инструкции» идеи и приказы короля сформировали особый уклад государственной и общественной жизни, получивший наименование «пруссачества». Но Фридрих Вильгельм никогда не довольствовался лишь закладыванием основ. Он постоянно проверял работу сподвижников. То, чем он истязал своего гениального сына, — а он прививал ему умение видеть большое, изучив мелочи, — являлось повседневной кропотливой работой Фридриха Вильгельма. Он не желал выслушивать болтовню арендаторов своих поместий, описывавших хозяйственные успехи в общих словах и в розовом свете. Король все хотел знать конкретно, сам задавая вопросы: «Прилежно ли расстелена солома в стойлах для коров, близко ли от хозяйств располагаются навозные кучи, своевременно ли вывозятся они на поля». Эффективность хозяйства интересовала его так же, как чистота и гигиена. Его наставления и доводы во всем и для каждого были настолько же экономическими, насколько и педагогическими.

Кто тут не вспомнит бабушку, Луизу Генриетту Оранскую, некогда вникавшую в каждую деталь ораниенбургского хозяйства! Внук походил на нее во всем. В 1718–1724 гг. по его распоряжению с помощью отводных каналов осушались хафельские топи у Фризака. Так получили 15 000 моргенов превосходных лугов и полей. Когда из Восточной Фрисландии пригнали несколько коровьих стад, он распорядился об учреждении в Кёнигсхорсте образцового молочного хозяйства. Теперь, к началу 1731 г., масло и сыры из Кёнигсхорста поставлялись в Берлин бесперебойно, и эта торговля ежегодно приносила Фридриху Вильгельму 14 000 талеров. И король приказывает: прислать в Кёнигсхорст «честных» крестьянских девушек из Бранденбурга и Померании для изучения молочного дела по голландскому образцу. То есть Кёнигсхорст стал первым учебно-производственным предприятием Нового времени, где изучались передовые методы ведения сельского хозяйства.

«Контрибуция», то есть ежегодный доход от королевских поместий, в 1724 г. составлявшая около 2,9 миллиона талеров, выросла до 4,5 миллиона. И такой «излишек» стал возможен только благодаря неусыпному надзору короля. Везде поспеть не мог даже он, поэтому особые комиссары Генерального управления находились в пути постоянно, из года в год. Они готовили отчеты о состоянии зданий, о доставке навоза на поля, об уходе за животными, о корме для коров, овец, свиней, лошадей и т. д. Земельный участок, предложенный королю на продажу, должен был представлять собой чуть ли не целый округ, где можно было бы обустроить крупное и эффективное хозяйство; в противном случае король отвечал: «Я не трачу денег на пустяки». Если королю предлагали нововведение, сулящее хороший доход, никакая сумма инвестиций не казалась ему слишком большой. Тем более жестко вел он себя при всякого рода провалах и неудачах. На просьбы арендаторов поместий о помощи он накладывал резолюцию: «Отказать. Следующий год будет удачным». Когда арендатор из Пирны доложил, что эпизоотия унесла у него 68 голов скота, за которые ему причитается 406 талеров из государственной казны, Фридрих Вильгельм отозвался: «200 талеров. У этого парня полно скотины. Он хочет нажиться на падеже».

Почти маниакальное желание получать прибыль приводило его к грубым ошибкам. Так, однажды он прочитал книгу с интригующим названием «Опыты об экономии». Автором книги был некий Эккарт. Среди прочего в ней сообщалось, как можно сэкономить массу дров и одновременно предотвратить образование сажи в печах. Это Фридриху Вильгельму и было нужно! Перерасход дров при отоплении дворца злил его давно, а о несовершенном устройстве каминов он постоянно слышал еще в детстве. Король тут же велел разыскать автора книги — легкомысленного прожектера, разводившего тогда фазанов в Брауншвейге, а прежде занимавшегося темными делами в Анхальте. Эккарт явился в Берлин и действительно добился более экономного расхода дров во дворце. Фридрих Вильгельм был в полном восторге. А когда Эккарт отремонтировал топку в королевской пивоварне, его доверие к решительному, бывалому человеку перешло все границы. Он сделал его членом Военного совета и Управления королевскими доменами, направлял его в инспекции в качестве королевского комиссара, доверял ему контроль кассовых книг в доменах и в городских управлениях, да и вообще во всем оказывал ему поддержку.

Вскоре Эккарт перестал сдерживать высокомерие и, вооружившись скопидомской философией короля, начал выдавать себя за его ближайшего советника и доверенное лицо. Со временем он превратился в настоящее бедствие. Обер-президенты Померании и Восточной Пруссии протестовали против наглого поведения Эккарта. В народе он получил клички «господин каминный советник» и «господин хапуга». Но ничего не помогало: доверие короля к шарлатану было непоколебимо, хотя горький опыт собственной доверчивости у короля имелся. В 1717 г. венгр по фамилии Климент убедил короля-солдата в том, что его хотят убить заговорщики императорского двора. Фридрих Вильгельм спал с пистолетом под подушкой несколько лет. Подозрительность его доходила до умоисступления. Только в 1720 г. князь Леопольд сумел доказать королю лживость утверждения Климента от начала до конца. И все же король опять оказывал безграничное доверие человеку, его не заслуживающему. Он упорно считал: аристократия просто завидует self-made man,[42] человеку из народа. Правда, он писал Эккарту: «Будь честен, поступай как должно, а также не забирай чересчур много излишков». Но Эккарт над этим письмом только посмеялся. Уж он-то видел короля насквозь и чувствовал глубинную суть своего задания: распространять по отдаленным палатам и канцеляриям прусского государства дух того самого «выжимания излишков». Чересчур много, считал Эккарт, повредить не может. И в конце концов королю пришлось плюнуть даже на самые справедливые жалобы. (Лишь сын короля, Фридрих Великий, в 1740 г. снял Эккарта со всех постов и выслал из страны.)