Возвращение - Анатолий Гончар

— Подъем! Хватит дрыхнуть, пора смываться, а то, не дай бог, наши преследователи появятся.

— Как же, появятся! — лежавший ко мне ближе всех Клементий слегка приоткрыл один глаз. — Они вчерась, поди, так накупались, что сегодня до обеда отплевываться будут! — В его голосе не слышалось и капли той дрожи, что с ног до головы сотрясала моё бренное тело. — Бодрит! — он сел и, разинув рот в широком зевке, лениво потянулся.

— Ага, с самого вечера! — двинувшись в темноту ближайших кустов, я наступил правой ногой на нечто скользкое и, взмахнув руками, шлёпнулся в мокрую от ночного дождя мураву. — Мать вашу! — слов, окромя этих, не было. Как всегда, в голове роились одни лишь мысли… "лирические". Неудачное падение отозвалось тупой болью в отбитых почках, правая рука ныла в ушибленном локте, в глазах летали ласковые утренние аврорки. Лёгкое шуршание травы, раздавшееся у моего уха, вывело вашего покорного слугу из столь поэтического состояния. Нечто холодное, шершавое коснулось моей щеки. На ноги я вскочил как пятнадцатилетний акробат. Взгляд упёрся в траву под моими ногами — там ничего не было, во всяком случае, ничего такого, что могло бы представлять очевидную опасность. По трезвому размышлению я пришёл к обнадёживающему выводу: "Если бы кто-то хотел моей смерти, он бы меня уже ужалил или тяпнул". Так что можно было не бояться. Я опустился на корточки и осторожно (вывод выводом, а умирать от случайного укуса какого-нибудь гада ползучего как-то не хотелось) раздвинув мураву руками, пристально всмотрелся в её заросли. Средь переплетшихся меж собой травинок на меня пялился, вытаращив свои бусинки, самый настоящий, обыкновенный речной рак. Правда, рак здоровенный, но в остальном ничем не отличимый от российских собратьев. В его растопыренных клешнях трепыхалась слегка приплюснутая виновница моего падения — полукилограммовая серебристая рыбина. Я едва не шлёпнулся от такой неожиданности. Снова слова Яги вспомнились: "Когда волшебить начинаешь, думай о том, что больше всего хочется, оно и получится". Неужели наш маг в такую минуту ещё и о рыбе думал? Вечернее сумасшествие продолжалось, хотя… Может, думы мага здесь и не причём? Я ведь где-то что-то подобное уже слышал. Рыбный дождь, апельсиновый град и прочие сюрпризы природы — это когда смерчи выхватывали из ручьёв огромные массы воды или ящики с апельсинами и переносили их на большие расстояния. Может, и здесь было нечто подобное? А кто сказал, что чародейство противоречит закону сохранения веществ? В конце концов, вода откуда-то берётся. Магия черпанула озерцо — другое да под грохот молний и опрокинула их на землю. Да так оно, наверное, и было, недаром потоки льющейся с небес воды показались мне такими мутными. В глубине травы показался хвост ещё одной рыбины, яростно отбивавшейся от двух раков, попеременно пытавшихся ухватить её клешнями. Что ж, так это или иначе, но, во всяком случае, завтраком мы на сегодня обеспечены. И это, я вам скажу, не самое последнее дело.

К своим никак не желающим просыпаться товарищам я возвратился минут через пятнадцать, неся в руках несколько серебристых рыбин приличного размера и трёх здоровенных раков, всеми своими силами стремящихся ухватить меня за что-нибудь съедобное. Ну, уж тут, извините, дудки…

Не первый день блуждания по болотистым низинам закончился ничем. Веленье генеральское, впрочем, было выполнено, местность разведана, тропы осмотрены, ничего подозрительного не замечено. Ратники только что выбрались из болотистой трясины и теперь с радостью шли по сухой, бежавшей по кромке болота, тропиночке.

— Браточки, браточки! — хриплый голос, раздавшийся из середины болотины, заставил вздрогнуть. Идущий в замыкании Витясик аж присел, остальные отступили с тропы под защиту толстых древесных стволов.

— Мирон Милославович, чё это? — спросил Сенька, молодой да удалой ратник, оказавшийся подле самого сотника. Левая рука ратника медленно вытягивала из-за спины лук, а правая уже тянулась за торчащей из колчана тяжёлой, в необычном разноцветном оперении, стрелой.

— Чё, чё, а я почём знаю, сейчас увидим! — сердито огрызнулся Мирон, покусывая завернувшийся ко рту ус.

— Браточки! — вновь донеслось из болотины, на этот раз голос звучал ещё тише.

— Заманивает! — прошептал кто-то из ратников.

— А если впрямь свой? — возразили ему откуда-то из-за ближайших кустов.

— Свой? Ну, если ты так думаешь, сходи, может, с болотной ведьмой познакомишься.

— А мож и не свой, — неохотно согласился всё тот же голос.

— Браточки… — на этот раз голос звучал едва слышно.

— Так что, так и будем сиднем сидеть? — голос сотника прозвучал излишне громко. — Любомир, отряди двоих, пусть посмотрят, кто там голоса подаёт. А вы сиднем не сидите, чуть что — стрелами прикроете. А ты, Лесовик, со своей десяткой чуть что — мечи вон, своим поможете.

Идти пришлось нимало не смутившемуся такому приказу Сеньке Лыкову и слегка побледневшему от такого поручения Нелюдиму — здоровому коренастому дядьке, с лёгкостью гнущему подковы и поднимающему на своих плечах лошадь.

Сенька едва не спустил тетиву, когда из-за куста осоки показалась сморщенная зелёная рука с запёкшейся под длинными ногтями кровью.

"Ведьма"! — подумал Семён, но не успел он окончательно в этом увериться, как его взору предстала свесившаяся голова очень худого, измождённого болью и усталостью человека. На его шее виднелся сковывающий её рабский обруч, на нём мотался обрывок ржавой цепи.

— Браточки… — прошептали его растрескавшиеся губы и он, в изнеможении закрыв глаза, испустил тихий, едва слышимый стон.

— Ух ты, боже мой, и впрямь человек! — Сенька облегчённо вздохнул и, увидев цепи, свисавшие с шеи измождённого голодом и тяжким трудом человека, воскликнул: — Да ты, кажись, пленник! Эй, Лесовик, давай на плечи его! На плечи, да не стой ты так! Что стоишь столбом, пужаешься, человек он, человек. А, тьфу на тебя! Лук держи, я сам! — Сенька нагнулся и, подхватив под мышки несчастного (тело, казалось, было почти невесомым), поднял его на плечи.

— Браточки… — донеслось до его уха, — погодь, браточки, не неси, сказать надобно.

— Постой, друг, постой, сейчас к своим донесу — тогда и скажешь.

— Помру я, не донесёшь ведь.

— Не помрёшь, теперь уж точно не помрёшь. Ты, брат, теперь уже сто лет жить будешь! — Семён и идущий позади него Лесовик, едва не угодив в болотную бочагу, наконец добрались до берега и с помощью других подоспевших ратников уложили бедолагу на расстеленную дерюжину.

— Воеводу… сюда мне… скорее… — каждое слово давалось ему с трудом. — Вести есть…

— Мож водицы ему испить?! — робко предложил кто-то из самых сердобольных.

— Вот водицы ему сейчас только и не хватало! Он её, поди, столько в болотах понахватался, сколь тебе и не снилося!

— А ну, болтуны, разошлись отселя! — сотник решительно отодвинул столпившихся подле бедолаги ратников. — И живо по своим местам разбежались. Тоже мне зверинец нашли.

— Говори, брат, я тебя слушаю! — Мирон Милославович наклонился к губам умирающего.

— Меч… за болотом в пещерах перековать… нам на погибель хотят. Огни из камня могильного в горнах раздувают, на крови предсказателя Повелителя Судеб замешивают… — говоривший, чуть приподняв голову, заглянул сотнику в глаза. Голос его, казалось, обрёл силу. И хоть говорил он по-прежнему шёпотом, в стоявшей вокруг тишине его, кажется, слышали все. — Поговаривают, как чёрный меч выкуют… чёрный Властитель владеть им в наш мир вернётся… гореть города наши и села наши в огне будут. Никто ему не воспротивится… — пленник, приподнявшись на локте, схватил сотника за грудки, приблизил его лицо к своему и из последних сил выдохнул: — Нельзя того допустить, нельзя! Найди витязя странного, не нашего — не заморского, передай ему всё, что я сказал, да добавь, что Радскнехт да Велень просили кланяться. Найди… воевода, найди…

— Какой меч, какой Чёрный властитель?

— Кто знает — тот поймёт… — из последних сил тихо произнёс умирающий и его веки сомкнулись, чтобы уже больше никогда не разомкнуться.

— Умер… — сказал кто-то из стоящих позади воеводы.

— Умер, — вслед за ним повторил сотник, медленно вставая. — Похоронить по- божески. Расковать цепи и похоронить. Пусть хоть в смерти своей свободным будет.

Марзула не сомневался: свежий холм, вырытый под старым буком, скрывал под собой тело сбежавшего раба. Он мог бы даже не доставать его тело, но позволить ему наслаждаться покоем могилы молодой предводитель не мог.

— Разрыть и отдать на съедение болотным жабам! — приказал он, сердито пиная ногой гнилой пенёк давно рухнувшего на землю дерева.

Тело несчастного уже погрузилось в тухлую болотную бочагу, а Марзула всё думал. Его терзали сомнения. Можно было, конечно, отрезать у покойника уши и предъявить их старейшинам в знак того, что миссия выполнена, но вдруг кто из юнцов проговорится? Что тогда? Старейшин он не боится, но что, если об этом проведает Караахмед? — Марзула почувствовал, как по сердцу заползали холодные змеи страха. К тому же существовала опасность, что этот безумец, отважившийся на побег сквозь кишащее ведьмами болото, перед смертью успел поведать о тайне тайн. Марзула почувствовал, как от этих мыслей его охватывает дрожь. Вернуться, не попытавшись остановить россов и задержать их до подхода новых сил, могло стоить ему не только карьеры, но и головы. То, что он — младший сын старейшины рода, ничего в данном случае не меняло. Отец сам послал бы такого сына в кишащую змеями пещеру смерти.