Звездная вахта (сборник) - Александр Громов

В полночь мозаичные куски сложились в картину.

Наутро Геннадий Родионович не пошел в школу. Он собирал барахлишко – деловито, без торопливости, но быстро.

Оделся потеплее. Покряхтев, навьючил на себя рюкзак. В каждую руку взял по тяжелой сумке.

Запер квартиру. Вздохнул.

Доведется ли когда-нибудь вернуться?.. Бог весть.

У подъезда встретился Рыбаба, собиравшийся, судя по снаряжению, на зимнюю рыбалку.

– О, сосед! Куда это ты собрался?

– В деревню к брату.

– Погостить, что ли?

– Как получится. Может, и насовсем.

Оба проводили взглядом очередного бродячего сельхозавра. Еще не уничтоженный доблестными войсками, тот пересекал двор, и сейчас Геннадий Родионович заметил туманную струю, вьющуюся вокруг туши макронаномеханизма, являющуюся, по-видимому, его частью, но в то же время живущую как бы отдельно. Заметил он и то, как струя отделилась от сельхозавра и тонкой змейкой скользнула в канализационный люк.

– Видал? – спросил Геннадий Родионович.

– Ну, видал… И чего?

– А того, что прав ты был тогда. Ну, насчет того, что наностудень этот захватит подземные пустоты под городом и тогда нам крышка. Можешь поздравить себя: ты пророк.

Было очевидно, что ничегошеньки Рыбаба не помнит, но кому не лестно оказаться пророком? Рыбаба осклабился:

– Да уж…

Но сейчас же принял вид недоуменный и озабоченный.

– И чего? – вновь вопросил он тревожно.

Геннадий Родионович посмотрел на часы. Немного времени в запасе еще имелось. Если только электричка не придет раньше расписания… Хотя с какой стати? Не пришла бы позже на час или два… А если вообще не придет, если движение замрет повсюду – значит, уже началось… Тогда влип, пожалуй. Пешком уходить?..

Но несколько минут еще оставалось в запасе, и не предупредить по-соседски Рыбабу было бы свинством.

– Зачем сельхозавры лезут в город? – спросил Геннадий Родионович и сам же ответил: – По двум причинам. Обе элементарны. Первая: города удобны как сборные пункты для всего, что желает собраться воедино из рассеянных частиц-монад. Дороги сходятся к городам. Было бы желание – а точка сборки найдется. Вот она. Город. Второе: здесь для сельхозавров нет проблем с питанием. Одни электромагнитные поля чего стоят, а не хватит их – подкормятся от сети. Особый вопрос: как сельхозавры осуществляют связь между собой? Отвечаю: через отдельных нанороботов, переносимых ветром. Точнее, это не отдельные элементарные нанороботы, а полуавтономные агрегаты из сотен нанороботов, способные к длительному существованию. Еще десять лет назад умные люди писали, что это возможно, да никто не верил. Идиоты. Остается последний вопрос – о мотивации. Зачем сельхозаврам объединяться, а? Тебе интересно?

– Да, – внезапно охрипнув, вымолвил Рыбаба.

– Тогда слушай. – Геннадий Родионович оглянулся и понизил голос. – Еще толком ничего не известно, но… понимаешь, есть гипотеза, что они как-то эволюционируют – по-своему, не так, как животные. У них ведь нет тканевой несовместимости, они могут объединяться. Ты спросишь: чего ради? А я тебя спрошу: чего ради из безмозглых комочков слизи произошли высшие животные и мы с тобой? Зачем нам мозг, если комочку слизи и без него жилось неплохо?

– А…

– Погоди. Я тут поговорил вчера кое с кем… неофициально. И вот что получается… Под городом в коллекторах – масса этого студня. Каждый сельхозавр внес туда свою долю. Даже сожженные успели что-то внести. Самое-то главное, что у них есть и зачем они в город пришли, они берегут до последнего. А мы, дураки, и рады: ура, сожгли еще одного! А он всего-навсего носитель чего-то большего, квинтэссенции своей какой-то. И вот теперь она – под нами. Выжечь ее уже пробовали, да под землей не очень-то это получается. Притом и ведет она себя совсем по-другому – отвечает на агрессию. Это новый и совсем особый организм, точнее – новый мозг. Он занял свое место. Думаю, еще немного – и он осознает себя. А пищи ему хватит. Под землей, конечно, нет солнечного света, зато электричества хватает, одно метро чего стоит…

Геннадий Родионович вновь взглянул на часы. Пора. Не опоздать бы.

Ухватился за ручки сумок. Крякнул, приподнял.

– Э, ты погоди! – заволновался Рыбаба. – Тормози, говорю! Я что-то не въехал… Мозг, говоришь? Из нанороботов? Ха! Нам-то что? Да может, это к лучшему, что мозг? У наших городских властей мозги, что ли? Этот хоть сообразит, в чем его выгода: мы ему – электричество, чтоб жрал от пуза, он нам – разумное управление. А откажется – отрубим ему электричество, и всего делов…

Ага, подумал Геннадий Родионович. Отрубишь ты ему. Весь город обесточить придется, а ты представляешь себе, что это такое? Нет, не представляешь. А можно не сомневаться: идеи оставить подземный нечеловеческий супермозг без питания уже обсуждаются и на городском уровне, и «где надо». Только бы хватило ума не делать этого! С супермозгом шутки опасны, даже если этот супермозг еще не осознал себя. Не нужно ведь сознания, чтобы определить, кто враг, а кто нет, – достаточно выработать условный рефлекс…

Впрочем, приходилось признать, что Рыбаба способен соображать довольно быстро: до первого, убаюкивающего умозаключения дошел в два счета.

Но не дошел до второго.

– Большой будет мозг, электронный, беспристрастный, – мечтал Рыбаба. – Может, даже и неподкупный… Порядок наведет… Чего бежать?

«Очень тебе нужен порядок», – подумал Геннадий Родионович, но вслух сказал иное:

– А ты не понял? Мозг-то большой, но несмышленый, детский. Он тут такого наворотит… «Велика фигура, да дура» – знаешь такую поговорку? Что он пока смог – склеиться воедино? Великое достижение!..

– Научится же когда-нибудь, – не очень уверенно возразил Рыбаба.

– Лет через десять? – прищурился Геннадий Родионович. – Ну-ну. А может, через сто? Это тебе не мат слоном и конем поставить – его и обезьяна поставит, если дрессировщик хороший… И чему еще он научится? Тут, прежде чем управлять, думать надо научиться! Думать! За нас, раз уж мы не можем! А как, по-твоему, эта протоплазма будет учиться? Да на своих же ошибках! Хочешь остаться поблизости от нее, когда она начнет действовать, – валяй, а мне страшно. Уезжаю я. К брату в деревню, пока еще электрички ходят. Ну, пока!

И, обогнув остолбеневшего Рыбабу, Геннадий Родионович заспешил к станции. Его провожал ехидный взгляд пенсионера по прозвищу Гулкий Пень, вышедшего то ли на поиск пустых бутылок, то ли просто так. Уж кто-кто, а Гулкий Пень явно не собирался бежать из города. Он твердо знал, что никаких сельхозавров на свете не бывает, а бывает лишь обман народа, когда народ видит то, что ему хотят показать и чего на самом деле нет и быть не может.

Бесполезно было втолковывать ему, что фора тает. Форы уже почти нет. Володя знает. Рыбаба теперь тоже знает. Петр Петрович из «откуда надо» давно знает. Никогда не полагая себя самым умным, Геннадий Родионович не сомневался: знают или вот-вот догадаются еще многие, а изустная информация распространяется по экспоненте. Очень скоро начнется исход. Если нельзя остановить катаклизм, то лучше быть в числе первых, убежавших от него. Это не трусость, а неприятие идиотского фатализма. В раскопанных Помпеях масса гипсовых слепков с таких вот фаталистов…

Прочь, прочь из города! Пока электрички еще ходят.

Слишком тесные лямки рюкзака пренеприятно врезались в плечи, а неподъемные сумки тяжелели с каждым шагом. Но Геннадий Родионович шел, стиснув зубы, и знал, что позволит себе передохнуть только на платформе.

Подошла электричка. Народу было не очень много, и беглец возликовал. В кои-то веки он, интеллигентская размазня и неудачник, не упустил свой шанс. Массовый исход начнется позднее. Прочь, прочь из города! На волю, в пампасы, к брату в глухомань, куда угодно, лишь бы подальше от новорожденного мозга! Младенцы милы именно потому, что беспомощны, но жутко оказаться во власти младенца-титана.

Народ в вагоне ехал разный. Наметанный глаз Геннадия Родионовича сразу заприметил нескольких таких же, как он, – особо тепло одетых и с грузом. Один из них по-свойски подмигнул экс-учителю: молодец, мол, вовремя. Геннадий Родионович отвернулся.

Скоро замелькали корявые пригороды, за ними пошли перелески. А вдоль железной дороги по полосе отчуждения, разумно избегая путей с проносящимися поездами, шли и шли навстречу сельхозавры, шли в город, и каждый нес в себе частичку того, с чем людям отныне предстояло свыкнуться и как-то ужиться.

Ужиться – как-то?

Как придется? Как получится?

С сельхозаврами ужиться, наверное, можно. Но как ужиться с теми, кто готов примириться с любой дрянью, только чтобы как-то жить? Кто всегда был готов действовать именно так – и выжить, и, несмотря ни на что, сохранить себя, любимого, по принципу личной ничтожности и незаметности, как мезозойский таракан?

Можно и это. Только стыдно. Гулкий Пень – и тот в большей степени человек, чем беглецы, радующиеся своей сообразительности и невеликой форе.