Дитя Феникса. Часть 2 - Барбара Эрскин

– Я спала, и мне снилось, что я слышу музыку, а потом проснулась и гляжу – я на полу. Прости, я, должно быть, ужасно напугала тебя; она всеми силами старалась собраться, взять себя в руки. Ронвен теперь знала, что Элейн посетил король, но представить себе, что он мог, как живой мужчина, держать ее в объятиях… Это было потрясением для старухи. «Значит, он остался мужчиной и может еще любить, как живой», – в смятении думала она. Кряхтя, она доковыляла до очага.

– В комнате ледяной холод, сокровище мое, – дрожащим голосом пожаловалась она.

– Потому что сейчас полночь, – ласково ответила ей Элейн. – Я провожу тебя в твою комнату и помогу лечь в постель. – Наклонившись, она подбросила дров в очаг. Огонь ярко разгорелся. Тогда Элейн зажгла от него свечу, и комната вдруг вся осветилась, не оставляя темных уголков даже за пологом кровати. Тени исчезли.

Глава двадцать третья

Прошло три ночи, и Александр вернулся. Ронвен продолжала следить за своей госпожой, при каждом удобном случае подкарауливала ее и потому сразу поняла, что он снова с Элейн. Притаившись под стеной замка, в тени, она наблюдала, как Элейн медлительной, ленивой походкой женщины, отведавшей любовной услады, с затуманенными глазами пересекла двор, направляясь в конюшню.

Тогда, решительно стиснув зубы, Ронвен поспешила вверх по винтовой лестнице к ней в спальню. Как она и ожидала, там никого не было. Проскользнув в дверь, старуха захлопнула ее и задвинула засов. Огонь в очаге ярко горел, разведенный на весь день. Ставни были открыты, и занавеси раздвинуты. Шел дождь, и в комнату сочился тусклый свет. Он падал косой полоской на пол и на тяжелые занавеси полога над кроватью.

Ронвен посмотрела в ту сторону, где она видела в тени полога высокую мужскую фигуру, и заставила себя приблизиться к ложу. Оно было аккуратно убрано служанками, которые каждое утро расправляли простыни и покрывала, умело орудуя длинными палками, – только с их помощью можно было добраться до середины высоченной, необъятной кровати. Сверху на постель было наброшено небольшое, богато расшитое покрывало. Но друга Элейн, того самого, что посетил ее в ту незабываемую ночь, в комнате не было.

– Ты здесь? – громко, с запинкой выговорила она не совсем уверенным голосом. Потом помолчала, немного пугаясь, но все же с некоторым облегчением. Сама не понимая того, она надеялась, что в комнате никого нет. – Ты где? – Она снова помолчала, оглядываясь по сторонам. – Слушай, я на твоей стороне. Я знаю, как сильно ты ее любил. Я всегда это знала. Она еще может родить тебе ребенка. – Старуха медленно опустилась на колени. – Я помогу тебе. Я исполню все, что ты хочешь. Эинион Гвеледидд не обманывал, верно ведь? Он был прав во всем. Элейн принадлежит тебе. Она понесет от тебя ребенка. Твой сын умрет, не произведя на свет наследника, и тогда тебе нужна будет Элейн, мое сокровище. И она родит тебе сына, а я буду растить его и заботиться о нем. Я воспитываю всех детей Элейн, как своих собственных. Если бы я тогда была при вас, малютки, что родились у нее, не умерли бы.

Дневной свет тонкой белесой полоской лежал на полу. Дрова в очаге дымили. В спальне никого не было.

– Послушай меня! – закричала она. – Послушай, прошу тебя!

Ронвен с трудом поднялась с колен и кинулась к ларцу с драгоценностями, стоявшему на столе. Подняв крышку, она стала рыться в украшениях Элейн. Руки ее мерзли, скрюченные ревматизмом пальцы не слушались. Наконец, подвеска с фениксом была найдена. Старуха с победным воплем схватила ее и, повернувшись к ложу, заговорила:

– Видишь, он у меня, феникс. Так она вызывает тебя, да? И тогда ты приходишь к ней. Это ваш талисман. Элейн не известно, что я про него знаю. Думает, я глупая старуха. А я вовсе не глупая. – В ее глазах засверкали хитрые искорки. – Я все вижу. И жду. Я ваша покорная слуга, мой милостивый лорд. – У нее замирало сердце, было трудно дышать: там, у стены, у толстых колонок, поддерживающих полог над ложем, как будто шевельнулось что-то… Кряхтя, она упала на колени, продолжая говорить: – Я все буду делать, что ты захочешь. Ради тебя я убью графа. – Она заговорила тише, как будто хотела, чтобы то, что она скажет, осталось тайной между нею и призраком. – Я знаю такие яды, которые никому не ведомы, и никто даже не догадается, отчего он умер; я пользовалась ими раньше, и все ради нее. Она ничего не поймет, но зато станет свободна. Она будет твоей, навсегда. – Ронвен поглядела на золотого, расписанного эмалью феникса, которого держала в руке, и даже с некоторым кокетством произнесла: – Моя прелестная птичка! Ты ведь поможешь нам, да? Ты должна сделать так, чтобы король и его любимая соединились навсегда. – Умильно склонив набок голову, старуха быстро залепетала: – А теперь я должна положить тебя на место. Не надо, чтобы кто-нибудь узнал наш секрет, так ведь? Об этом будем знать только мы: ты, я, король и моя милая, любимая госпожа. Хорошо? – И она неуклюже поднялась с колен.

За дверью Хильда еще плотнее припала глазом к замочной скважине. Она ясно видела, как старуха стояла на коленях у кровати, но слышать, что она говорила, девушка не могла, – та была слишком далеко от нее. Только раз она повысила свой голос. «Послушай меня! Послушай, прошу тебя!» – крикнула старуха на всю комнату. Должно быть, она просит кого-то о чем-то, размышляла про себя Хильда. Девушка сильнее прижалась к двери. Кто там с ней? С кем она разговаривает? У Хильды Ронвен вызывала самые серьезные подозрения. Мэг сообщила ей до этого, что третьего дня ночью старая дама пряталась в спальне госпожи, и Хильда сразу начала за ней следить. Сомнений быть не могло: старая безумная ведьма что-то замышляла.

Служанка вдруг заметила, что в поднятой руке у Ронвен что-то блеснуло. Она держала руку так, как люди держат распятие или образ святого, чтобы оградить себя от зла. Но разве среди драгоценностей у госпожи было распятие? Хильда никогда не видела такого. У миледи был один резной крестик, который та иногда носила с бусами, и все. Девушка перекрестилась. Жаль, что никак не получается подсмотреть, с кем Ронвен разговаривает. Хильду пробрала дрожь, и она на всякий случай оглянулась назад. На уходящей вниз и вверх винтовой лестнице, похоже, никого не было; стены тонули в полутьме, и только внизу у входа в башню горел тусклый фонарь. В тишине оттуда доносился вой ветра.

Когда Ронвен наконец вышла из покоя Элейн, Хильда уже успела подняться на следующую площадку и стояла там, притаившись в темноте. Она подождала, пока звук шаркающих шагов старухи не замер в тишине, и тогда на цыпочках спустилась вниз. «Из комнаты вышла только Ронвен, – думала Хильда, – так что тот, с кем она разговаривала, остался там».