Катастрофа - Сергей Тармашев

— А ты ничего не забыл! Ай да молодец! — было видно, что академик Кузнецов искренне рад встрече. — Мы не зря работали над твоей памятью. А помнишь, как ты поначалу боялся разговаривать и путал русские слова с английскими? — академик озорно подмигнул штурману, но тут же стал серьёзен. — Ты извини, Боря, но мне надо идти. Через час нам предстоит борьба за жизнь главного инженера Ноффа, и мне надо присутствовать на диагностике. Поэтому я вынужден вас оставить, господа. Спасибо, что не забыл старика, Боря. Будешь ещё у нас, обязательно заходи в гости! — с этими словами Кузнецов поднял ладонь в прощальном приветствии и заспешил к выходу. Рутт что-то сказал ему на прощание по-русски, но этих слов Нолл понять не смог. Стоящий рядом чиновник Арториус, глядя на развернувшуюся картину, с уважением произнёс:

— Ваш друг лично знаком с самим академиком Кузнецовым! Невероятно!

В этом Джим был с ним полностью согласен. Глядя на всё ещё улыбающегося штурмана, Нолл сказал:

— Сегодня прямо-таки день чудес. Ты заговорил, что моя Саманта, человек, которому под семьдесят, возглавляет бункер, а человек, которому едва тридцать пять, помнит тебя ещё ребёнком. Я долго буду помнить сегодняшний день.

Билл внимательно посмотрел на командира и спокойно произнёс:

— Я говорил тебе, что это место полно самых настоящих чудес. Старику, которому под семьдесят, было за семьдесят ещё двадцать лет назад. А человек, которому едва тридцать пять, старше тебя почти вдвое. Но самое главное чудо ещё впереди, — Рутт снова улыбнулся. — Джим, ты пробовал когда-нибудь мёд? — с этими словами штурман перевёл взгляд с Нолла на Арториуса.

Чиновник понял его без слов. Широко улыбнувшись, он протянул руку в направлении одного из выходов и произнёс:

— Прошу следовать за мной, господа!

6

— Господин Президент, ваш челнок готов, — голос помощницы даже через динамики как всегда плохо скрывал благоговейный трепет, что не переставало удивлять старика каждый раз словно впервые.

— Хорошо, помощник Латто, я буду на борту через сорок минут. А сейчас соедините меня с сенатором Моллом.

— Сию минуту, господин Президент, — Латто спешно отключилась.

Дафф подплыл к иллюминатору и взглянул вниз — на распростёршийся под ним земной шар. Сезон штормов в Южном полушарии закончился четыре дня назад, и на короткий промежуток времени над истерзанной трёхмесячными ураганами землёй воцарился штиль. Весна. Дафф вздохнул. Когда-то давно, более семисот лет назад, до Великой Катастрофы, в это время года вид на расцветающее полушарие был восхитительно красив. Президент перевёл взгляд на стену кабинета, где в мощных рамках висели оригиналы немногих сохранившихся с тех времён голограмм. Их случайно нашли в архивах Орбиты более пятисот лет назад и с тех пор берегли, справедливо полагая, что некогда простенькие голограммки сейчас бесценны. Прошло уже более пятидесяти лет с тех пор, но Дафф отчётливо, словно это было вчера, помнил свои впечатления от первого просмотра единственной в мире записи, сохранившей для потомков часть Великой Катастрофы. Какой-то Древний из числа первого персонала лунного посёлка, чьё имя история не сберегла, в течение трёх часов вел любительскую съёмку на примитивную видеокамеру, пока не разрядился аккумулятор. В школьной программе изучение этой реликвии было одним из незыблемых законов. С тех пор Президент часто просматривал эту древнюю запись плохого качества и помнил её наизусть. Фантастически красивый земной шар опоясывали тысячи летящих навстречу друг другу крохотных черточек баллистических ракет, несущих в себе смерть для всего живого и гибель для пока ещё восхитительно прекрасной планеты. Спустя пять минут на её теле стремительно начали вспухать огненные язвы, мгновенно превращавшиеся в грязно-серые гнойники, пока, в конце концов, планета не скрылась полностью в одном огромном облаке пыли и пепла. Каждый раз, снова и снова просматривая первые пять минут записи, Дафф не мог налюбоваться древней планетой. Ласковое Солнце! Какой же изумительно красивой она была в те давние времена! Какими же счастливыми были Древние, обладая подобным сокровищем. Как стало возможным убить такую красоту? Он бы отдал всё, чтобы хоть на минуту оказаться там, среди живых лесов и океанов.

Закрыв глаза, Дафф представил себе огромный земной шар, но не тот, что лежал сейчас под ним, мёртвый и угнетающе двухцветный, состоящий из блекло-жёлтых песков континентальных пустынь и грязно-коричневых вод ядовитых океанов. Нет, сейчас он смотрел на сине-зелёно-голубую планету, сошедшую с электронных страниц детских сказок. Мысленному взору старого Президента представали зелёные континенты, покрытые бесконечными лесами, состоящими из миллионов исполинских деревьев, любое из которых в несколько раз превосходило размерами баснословно дорогие и чрезвычайно редкие деревья, саженцы которых выращивали в Канаде, единственном на весь мир бункере, где существовала технология выращивания настоящих деревьев. Каждый такой саженец выращивался не менее десяти лет и обходился в огромное количество обогащённого урана. В год из Канады редко поступало более трёх саженцев, из которых под силовыми куполами Ромба приживались порой не все из них.

Президент снова вздохнул и направил мысленный взор дальше, в сине-зелёную водную бесконечность, на величественные океаны, меняющие цвет от тёмно-синего, почти чёрного, до светло-зелёного, почти бирюзового. Некоторые геологи считают, что этот удивительный феномен древнего океана связан с перепадом глубин, но сердцу Даффа была ближе теория из сказок и легенд, согласно которой океаны меняли цвет в зависимости от своего настроения, ибо были они существами почти одушевлёнными, гордыми и независимыми, и скрывали в своих глубинах бесчисленные тайны. В музее Орбиты, в котором были собраны все известные артефакты Древних, хранилась единственная в мире древняя книга, напечатанная на настоящей бумаге тех лет. Время не сохранило переплёт и часть страниц, но многое историкам всё же удалось прочесть. В ней рассказывалось об охоте на огромных морских животных древней эпохи, которых автор называл кашалотами. Историки до сих нор спорили, так и не придя к единому мнению, к какому же жанру принадлежит данная книга. Сторонники версии о техническо-технологической документации упирали на подробное описание различных способов и многочисленных орудий, предназначенных для охоты на этих древних животных и последующей обработки добычи. Приверженцы теологической версии считали книгу религиозным произведением адептов культа, получившего в современной исторической науке название «Культ кашалота». В качестве аргументов в пользу этой версии служили приводящиеся в книге тщательные описания китов, строения скелета кита, а также древние ассоциации китов с созвездиями млечного пути. Сам же Президент был сторонником третьей версии, сторонники которой считали книгу хронико-документальным отчётом об экспедиции Древних за редким представителем вида кашалотов, особо крупным самцом-альбиносом, с целью подтверждения гипотезы о его разумности.