Убийства, в которые я влюблен - Алфред Хичкок

Бенруд сел на кушетку и залпом выпил свой виски. Не для того, чтобы наораться храбрости — в этом он уже не нуждался, — а чтобы успокоиться. Хорнер устремил на него пристальный, как у охотника, взгляд.

— Зачем ты меня позвал? — поинтересовался он.

— А аа… Разное. — Бенруд указал на нож, лежавший на телефонном столике. — Я одолжил его, когда был у тебя на днях.

— Да?.. — Хорнер был поражен. — Но это мой любимый. И ты не спросил меня?

— Извини. Я неважно себя чувствовал. Как-то забыл.

— Ты не прав, Гарри, — сказал Хорнер. Он помолчал, потом медленно проговорил:

— Почему ты не расскажешь мне, что сказал доктор?

— Я же объяснил…

— Ерунда. Для Мойры это годится. Но я твой партнер. Мы вместе основали Научную лабораторию по изучению свойств металлов. Я вложил капитал в твое здоровье, Гарри.

Бенруд мысленно вспомнил два десятилетия их знакомства. То были хорошие годы, его и Джима. Женитьба на Мойре, остановившей на нем свой необъяснимый выбор, не разлучила их. Лаборатория, которую они основали сразу же после войны, процветала; и, что более важно, работа была одним долгим путешествием в мир кристаллов; их дружеские бифштексы, поджаренные на бунзеновской горелке в три часа утра, когда долгожданная реакция только что закончилась… Что бы ни было теперь, этого у них не отнять.

— Ты сможешь обойтись без меня, — сказал он.

— Ну конечно, теперь-то, когда все идет так гладко, и с молодыми талантливыми сотрудниками. Давай, бери отпуск. — Хорнер смял сигарету в пепельнице и посмотрел на него сузившимися глазами. — Но мне бы хотелось, чтобы ты мне рассказал, что же с тобой такое.

— Честно говоря, — сказал Бенруд, — именно за этим я и позвал тебя сегодня.

Хорнер ждал.

— Отравление бериллием, — сказал Бенруд.

— Что? — вскричал Хорнер, резко выпрямившись, так что чуть не перевернул пепельницу.

— Смертельная доза, — сказал Бенруд. — Легкие полностью поражены, и процесс распространяется быстрее, чем когда-либо было зарегистрировано в подобных случаях. Так мне было сказано.

— О нет, — прошептал Хорнер.

— Очевидно, несколько месяцев назад я вдохнул дьявольское количество бериллиевой пыли, — сказал Бенруд.

Он допил свой виски, встал и пошел к бару, чтобы налить еще. В течение нескольких секунд единственными звуками в комнате были звяканье, плеск и бульканье; а за окном, там, где мерцала бухта, почему-то наводил тоску шум проезжавших автомобилей.

— Но — бога ради, дружище!

— Естественно, доктор хочет, чтобы я лег в больницу, — сказал Бенруд. — Я не понимаю этого А ты, Джим? Никакого лечения не существует. Просто лежать там, кашлять и тратить тысячи долларов.

— Христа ради, Гарри! — Хорнер вскочил и стоял, расставив ноги, будто готовясь к схватке. — Если тебя это волнует, то, Христа ради, у меня есть деньги!

— И у меня тоже, — признал Бенруд спокойным тоном. — И лаборатория может позволить себе заплатить за меня. Но может ли себе позволить это моя семья в течение месяцев, может быть, года или двух, пока я буду умирать? И могу ли я?

— Гарри, — пробормотал Хорнер, — ты уверен? Доктора ведь могут ошибаться. Я не могу понять, как…

— Я тоже сделал анализы своей мокроты. — Бенруд вернулся на свое место. Бессонница осталась сейчас только привкусом во рту, мозг работал с обостренной чувствительностью. Но спина болела, и сесть на кушетку было облегчением.

— Садись, Джим.

Тот опустился в кресло. Они молчали. Хорнер, очевидно, почувствовал тлеющую между пальцами сигарету; он выругался себе под нос и глубоко затянулся. Свободной рукой поднял стакан с виски и с шумом глотнул.

— Я никогда не был сентиментальным или религиозным, — улыбнулся Бенруд. — Наша жизнь есть результат некоторых случайных химических реакций миллиард лет назад. Это все, что мы имеем, и мы не обязаны держаться за нее, если в результате другой случайности она потеряла смысл.

Хорнер облизал губы.

— Мост через Золотые ворота? — спросил он резко.

Бенруд пожал плечами.

— Я найду подходящий способ.

— Но… Я хочу сказать…

— Давай теперь поговорим о деле, — сказал Бенруд. — Поболтать мы сможем потом. Мойра, естественно, наследует мою долю, но у нее совершенно нет делового чутья. Ты позаботишься о ней и о детях, да?

— Да, — прошептал Хорнер, — боже, конечно, позабочусь.

— Знаешь, — сказал Бенруд, — в общем, я склонен этому верить. И ты все еще любишь ее. Почему ты не женился все эти годы?

— Но подожди, — начал Хорнер, — подожди, сейчас не время для… — Он откинулся на спинку. — О'кей, — вздохнул он, — говори, как считаешь нужным, Гарри.

Бенруд, нахмурившись, смотрел в свой стакан.

— Беда вот в чем, — продолжал он. — Я ошибался в характерах раньше. И могу очень легко ошибиться опять. Из тебя может получиться великолепный муж и изверг-отчим. Я никогда не любил рисковать.

Он бросил быстрый взгляд на Хорнера. Тяжелое лицо компаньона покраснело, и рука плотно сжалась в кулак. Но он сдержался и ничего не сказал.

— Как ты говоришь, — напомнил ему Бенруд, — наши очень знающие сотрудники сумеют вести дела лаборатории без нас обоих.

Хорнер опять выпрямился. Его голос в середине фразы сорвался:

— К чему ты ведешь?

Бенруд перекатил во рту виски. «Хороший продукт, — подумал он. — Если кельты ничего другого и не сделали, то они внесли свой вклад в цивилизацию виски, Джеймсом Стефенсоном и каноническими постулатами Гамильтона. Это наследие сделает честь любой нации».

— Я искал причину моих неприятностей, — сказал он. — Ты помнишь это, да? Я не признавался, что ищу конкретно бериллиевую пыль, но я проверил каждый сосуд, респиратор и все остальное, что только могло прийти в голову. Полезное дело в любом случае. Мы действительно имеем под рукой опасные компоненты. — Он помедлил. — Я ничего не нашел.

— Да, но это могла быть какая-то странная случайность, — сказал Хорнер. Хладнокровие вернулось к нему — если он в самом деле терял его.

— Методичные люди, подобные мне, редко подвергаются странным случайностям, — заявил Бенруд, — хотя наверняка полиция будет вынуждена принять это объяснение по прошествии столь долгого времени.

— Но что еще… Гарри, ты знаешь, я сожалею обо всем этом, но если ты настаиваешь на обсуждении причины — то что еще могло вызвать это?

— Я спрашивал себя об этом, — сказал Бенруд. — И потом я вспомнил случай семимесячной давности, когда у меня была обычная ангина и ты уговорил меня попробовать аэрозоль, с которой экспериментировал какой-то химик из Лос-Анджелеса; ты дал мне баллончик, заполненный ею. Мутная жидкость. Я не мог заметить коллоидные частицы.

Хорнер снова вскочил на ноги, стакан при этом упал, и кубики льда рассыпались по ковру.

— Что за чертовщину ты несешь? — воскликнул он.

— Я вспомнил, как ты настаивал, чтобы я продолжал впрыскивание до тех пор, пока пульверизатор не опустеет, даже если горло очистится раньше, — сказал Бенруд. — А потом ты попросил баллончик назад. На что тебе эта двухгрошовая пустяковина?

— Господи, — прошептал Хорнер. — Ты не в своем уме.

— Возможно. — Бенруд отхлебнул еще один большой глоток. Он старался не двигаться. Этот здоровяк сумеет скрутить его в два счета, если потребуется. — Зачем тебе нужен был этот пульверизатор? — спросил он. — Где он сейчас? Кто этот твой друг-химик и где он живет?

— Я… Послушай, Гарри, ты болен. Давай я помогу тебе лечь в постель.

— Дай мне имя и адрес этого парня, — улыбаясь, сказал Бенруд. — Я напишу, и, если он ответит, я униженно попрошу у тебя прощения.

— Он умер, — сказал Хорнер. Он стоял, сжав кулаки, и смотрел на Бенруда немигающим взглядом.

— Ну что ж, скажи мне по крайней мере его имя и адрес. Живой или мертвый, все равно нужно проверять. В конце концов, Джим, я хочу быть уверенным в отношении будущего опекуна моей семьи.

Хорнер ударил кулаком в ладонь другой руки. Губы его растянулись, обнажив крупные, ухоженные зубы. Хорнер всегда был необычно внимателен к своему великолепному телу.

— Я говорю тебе, ты бредишь, — сказал он. Он постоял мгновение, размышляя.

— Так чего же ты хочешь? — резко спросил он.

— Доказательств относительно химика.

— Какого химика? Никто не упоминал никакого химика. Ты болен, и ты бредишь.

Бенруд вздохнул. Он вдруг опять почувствовал себя очень усталым.

— Давай оставим этот вздор, — сказал он. — Я знаю, какие ощущения при лихорадке. У меня ее нет.

Хорнер стоял неподвижно, его свободная спортивная рубашка собиралась в складки при дыхании, незатрудненных вдохах и выдохах здоровых легких. Наконец он сказал, глядя в сторону:

— Ты вполне можешь все это забыть, Гарри. Этого нельзя доказать, ты ведь знаешь.