Фаза боя - Владимир Добряков

— Даже так?

— Именно так. Давай, брат Андрей, отдохнём и наберёмся сил. Завтра они нам потребуются в полной мере.

Глава 20

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки как раны зияют.

Обнаженные нервы земли

Неземное страдание знают.

Анатолий первым обращает наше внимание на то, что почва у нас под ногами полностью лишена растительности и носит следы воздействия крайне высокой температуры, почти ядерного порядка. Песок и камни местами оплавлены, а кое-где даже сварены в сплошную стеклообразную массу.

Почти сразу за этим Лена заявляет, что она обнаружила радиоактивный фон.

— Не опасный, но весьма приличный.

Еще через несколько минут Пётр указывает чуть левее нашего курса. Там темнеет какое-то возвышение явно искусственного происхождения.

— Смотрите! Что это?

— Не надо показывать туда рукой, — тихо говорит Лем и болезненно морщится при этом. — Таких штук вы сейчас увидите больше, чем хотелось бы.

Немного погодя на горизонте вырисовывается еще несколько сооружений различной формы. По мере нашего продвижения вперёд их становится видно всё больше и больше. Теперь уже ясно: это какие-то машины. Скорее всего, боевые. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на Лену, у которой на поясе висит работающий прибор радиационной разведки. Лена отрицательно качает головой.

— Нет. Фон не возрастает. Здесь, скорее всего, фонит сама земля.

— Что здесь было, брат Лем? — спрашиваю я.

— Война, — кратко, но выразительно отвечает наш проводник.

Мы подходим еще ближе и останавливаемся в десяти метрах от первой машины.

— А ведь это что-то вроде танка, — определяет Пётр. Действительно, машина чем-то напоминает танк. Низкий и широкий корпус прямоугольной формы покоится на многочисленных шаровых опорах, наполовину зарывшихся в оплавленный грунт. Этих опор по четырнадцать с каждой стороны машины. Над корпусом возвышается такая же прямоугольная низкая башня. Она начинается прямо от носа (или кормы?) машины и составляет не менее трёх четвертей длины всего «танка». С той стороны, где башня не доходит до конца корпуса, из неё торчит широкий, примерно полметра в диаметре, и короткий, около метра, тонкостенный раструб. Надо полагать, это орудие.

— Можно подойти поближе? — спрашиваю я Лема.

— К этим можно. Можно даже внутрь залезть, если вам так интересно. Мы в них были, но ничего не поняли.

Мы забираемся на машину. Забираемся с трудом: броня у машины гладкая, и на ней нет никаких скоб, выемок или выступов. Пётр уже стоит на башне перед двумя треугольными отверстиями. Каждая сторона правильного треугольника составляет более полуметра. Люки закрывались крышками, сдвигавшимися в сторону. Сейчас крышки сдвинуты, можно залезть внутрь. Сергей с Анатолием переглядываются и непроизвольно ёжатся. Им явно не хочется лезть в эти тёмные дыры. Но Пётр, бывалый танкист, не колеблется ни секунды.

Он снимает ранец и с одним автоматом и фонарём спускается в башню.

—Хм! Интересно, — слышится через минуту его голос. — Андрей, спускайся сюда. Может быть, ты что-то поймёшь.

Башня внутри совершенно пустая. Если не считать двух желобов радиусом около полуметра и длиной метра полтора. Желоба проходят вдоль башни и покоятся на тонких, но прочных ножках. Расположены они ближе к тому краю башни, с наружной стороны которой имеется раструб. Против каждого желоба в стене башни смонтирована панель. Это что-то, напоминающее экран монитора овальной формы. Под экранами — по четыре треугольных клавиши, совершенно не выступающие над поверхностью. Вот и всё.

Пётр обследует пол и скоро находит закрытый треугольный люк.

—Как его открыть? — бормочет танкист.

—Стоит ли, Петро? Одно Время знает, что там.

Но Пётр не сдаётся. Он рукояткой ножа выстукивает кромку люка, пытаясь обнаружить хоть какую-то щель. Неожиданно люк приподнимается — видимо, Пётр случайно ударил по какой-то защелке. Мой напарник сдвигает люк в сторону и спускается в тёмный провал. Мне ничего не остаётся, как последовать за ним.

В нижней части корпуса расположены две пары таких же лотков. Рядом с каждым из них — небольшие возвышения с такими же овальными экранами и треугольными клавишами. Один из лотков заполнен какой-то трухой. Видимо, это всё, что осталось от погибшего члена экипажа. Остальные успели выбраться. Но почему они тогда задраили за собой люк? А может быть, он закрывается автоматически? С опаской смотрю на отверстие. Нет, слава Времени, пока не закрылся.

Пётр прикидывает, что размер нижнего отделения не превышает размеров башни.

—Тогда, — говорит он, показывая на переднюю стенку, — здесь должен быть двигатель. Интересно, какой? А! Вот и люк. Попробуем открыть.

—Я бы на твоём месте не стал этого делать, — говорю я, бросив взгляд на дозиметр. — От этой стенки порядочно фонит. Представляешь, какой там уровень?

—Вряд ли слишком большой. Стенка не очень толстая и не удержит мощного излучения, — отвечает Петр, выстукивая люк по периметру.

—А ты знаешь, из какого материала сделана эта стенка? Может быть, это что-то вроде нейтрида?

—А что такое нейтрид? — интересуется Пётр и продолжает выстукивать стенку в поисках клавиши.

—Расскажу, если ты немедленно отойдёшь от этого люка и прекратишь попытки открыть его. Вот так. Нейтрид, друг мой Петруччио, это ядерный сверхматериал. Сверхплотный, сверхпрочный, сверхизоляционный и так далее. Ядерным он называется потому, что состоит сплошь из атомных ядер. В нём нет даже промежутков для электронных орбит. В высокоразвитых цивилизациях из такого материала делают корпуса звёздных кораблей и кожухи аннигиляционных двигателей. Так что если эта стеночка сделана из материала, имеющего свойства нейтрида, и если сквозь неё проникает такой фон… Мы с тобой не успеем и «мяу» сказать, если ты приоткроешь этот лючок. А наши друзья, подождав нас, полезут сюда нас вытаскивать. Они не дойдут дальше башни. За ними сюда полезут Лена с Наташей. На этом наша экспедиция и завершится. Согласись, обидно будет, избежав стольких опасностей, загнуться от собственного любопытства. Да даже если там и нет такого смертоносного уровня радиации, что мы там сможем понять? Ничего. Кроме того, что этот двигатель ядерный. Или аннигиляционный. Но это мы знаем и так. Принципа его действия мы всё равно не поймём.

—Почему?

—А потому, что эту машину строили не люди.

—Но это же были разумные существа.

—Ну и что? Они же мыслили совсем по-другому. Не так, как мы с тобой. Посмотри. Ты смог бы с такого пульта управлять этой машиной? А наводить орудие и стрелять из него? Единственное, что мы можем, это приблизительно представить себе внешний вид таких существ.

—И как же они выглядели?

—У них было змееподобное или цилиндрическое, возможно, с хвостом, тело. Оно венчалось несколькими щупальцами. Могу предположить, что щупальца были треугольными. Не знаю, были ли у них глаза. Скорее всего, были.

—Понятно. Экраны.

—Это ни о чем не говорит. Возможно, что это вовсе и не экраны. Какие-нибудь преобразователи оптической информации в акустическую или тепловую. Да мало ли какую. Стоит ли гадать? Пошли отсюда. Мы сможем здесь понять немногим больше, чем Лем.

Поднявшись на крышу башни, мы осматриваемся. Повсюду до самого горизонта хаотично расставлена различная техника. Самая разнообразная. Есть и такие же «танки», на котором мы стоим. Но есть и совсем непонятные сооружения. И сферы, и пирамиды, и конусы, и какие-то похожие на гробы призмы. Более или менее понятны подобия пусковых ракетных установок на гусеничном ходу. Но это явно не ракетные установки. Решетчатые направляющие достигают тридцати метров в длину. Ракетам такие направляющие не нужны. Всё это разбросано в живописном беспорядке. Только «танки» стоят в боевой линии, и раструбы их нацелены в сторону скопления брошенной безжизненной техники.