Изгои - Эльмира Нетесова

Ну! Ты долго тут звенеть будешь? Давай деньги, сама за жратвой схожу!

Иди! Вон из дома! Чтоб ноги твоей тут не было! — указал на дверь, зажав сотенную в кулаке. Дай деньги! — потребовала баба.

Муж, отмерив по локоть, ответил, осклабясь:

Выметайся, подстилка! Мне после тебя жилье отмывать от заразы надо! На хлорку и мыло вдесятеро больше уйдет.

Алкаш! Дешевка! Меня лаешь, а сам чем лучше? — разъярилась баба и впервые решилась, подняла за шиворот к самому потолку, бросила на пол с размаху.

Сашка, крякнув, тут же стих. Лежал, не шевелясь, не ругаясь. Любка выдавила из его кулака сторублевку и, взяв сына, пошла с ним в магазин. Вернулась через час. Дверь в квартире оказалась закрытой.

Баба долго стучала, колотилась кулаками и ногами, просила, уговаривала, но в ответ ни слова. Никто не открыл двери, и Любка пошла к окну. Занавески плотно задернуты, сквозь них ничего не видно. Она стукнула в стекло, но Сашка не выглянул.

«Ладно! Сам виноват, коль так!» — вернулась к двери и с размаху высадила ее. Мужа дома не было. Любка увидела распахнутый настежь шкаф. В нем ни одной ее вещи. Словно ветром все сдуло. Баба выронила сумки, расплакалась навзрыд. Сын молча разделся, нежно обнял мать, уговорил закрыть дверь, вставив в петли.

Любка понемногу успокоилась, навела порядок, сварила пельмени и ждала, когда вернется Сашка. Тот заявился к ночи. На четвереньках. Долго пытался вставить ключ в замочную скважину. Потом понял, постучал. Любка открыла. Муж ввалился весь в грязи.

Ну, что сука? Сколько кобелей привела? — начал с порога.

Баба, ни слова не говоря, схватила его за душу, затащила в ванну, сунула под холодную воду головой, не дав ни раздеться, ни разуться.

Сашка выкручивался, пытался вырваться, он кусал, царапал Любку, но та не отпускала, держала мужика под холодной водой, приговаривая:

Я с тебя дурь вышибу, козел облезлый!

Вытащила, лишь когда мужик не только кричать не мог, задыхаться начал.

Он мигом выскочил из мокрого тряпья, прыгнул в постель, дрожа всем телом, стучал зубами. Весь хмель как рукой сняло. Ох, и досадовал мужик на последнее обстоятельство. Ведь совсем не так хотел. Думал, вернувшись домой, проучить бабу, избить дочерна и примириться лишь после долгих уговоров, если она отдаст ему все деньги. А потом до самой смерти попрекать бабу, чем она зарабатывала, при том хвалиться, что кроме него, никто бы ей такого не простил. Но Любка опередила и даже не думала предлагать деньги. Наоборот, подошла к постели и спросила:

Сказывай, говнюк, куда мои вещи дел?

У Сашки в горле заклинило от бешенства. «Она еще с него смеет требовать отчет? Ну, это уж слишком!».

Только откинул одеялко, чтобы вскочить, Любка коленом к постели припечатала. Надавала по морде, по спине, пригрозила придушить, если не вернет барахло.

Сын, никогда не видевший мать, избивающую отца, от страха боялся выйти из кухни, лишь изредка выглядывал в комнату, ожидая, когда все закончится.

Сынок! Сережка! Заступись! — увидел сына Сашка, но мальчишка не хотел вмешиваться.

В свои годы он частенько получал от пьяного родителя ни за что. Сколько раз хотел уйти из дома. И лишь мать удерживала. Ее мальчишка жалел.

И ты меня продал, выблядок? Чей ты есть? — орал Сашка. Любка вдавила его мордой в подушку, не давая кричать, дышать. Она разъярилась не на шутку.

Лишь чудом мужик сумел повернуть голову, глотнуть воздуха.

Отпусти, паскуда! Хана! Не стану больше жить с вами! Завязываю! — вывернулся из-под колена и, вскочив на ноги, стал одеваться.

Чтоб без возврата! Слышишь?

Я за милицией! Пусть вас власти вытряхнут отсюда! Обоих! Насовсем! Я — хозяин квартиры! Вы — халявщики! Никто! Нехай выбросят! Я квартиру закрыл. Как посмели вломиться сюда? У меня другая баба имеется! Ее приведу! Она — не блядь, заразу не принесет, как ты! — выскочил за дверь.

Любка не поверила в услышанное. Ну, кто всерьез воспримет алкаша? А через час в квартиру вошли двое милиционеров, следом за ними — Сашка.

Любка ушам не поверила, что ее муж написал на нее заявление в милицию. Уж в чем только не обвинил, опозорил с ног до головы. И потребовал немедленного выселения.

Мы не знаем за ним ничего плохого. Если он дебоширил, издевался, почему никогда не обращались к нам за помощью? Вот у него имеются следы побоев свежие! А на вас — ни царапины!

Да он всю меня искусал! Только вот стыдно показать где, — краснела баба.

Твои хахали отделали! Я даже прикасаться боюсь! — подал голос Сашка.

Поймите верно! Мы обязаны принять меры по заявлению! Человек сообщил, что вы его душили, издевались, истязали! Осмотр подтвердил следы насилия. На человеке живого места нет. Если дело дойдет до суда, а ваш муж так настроен, вас не просто выселят, а и посадят. Кому это нужно? Оставьте его. Сумейте обойтись без суда. От него ничего хорошего не получите! — посоветовал пожилой милиционер.

А мои вещи? Он их пропил?

Суд на лечение взыщет с вас гораздо больше. Освободите квартиру, или мы доставим вас в отдел, — встали оба.

И Любка испугалась.

Она глянула на Сашку растерянно.

Ладно, я! А сын как? — спросила глухо.

Чей он сын? Во всяком случае — не мой! — отвернулся Сашка и попросил: — Помогите! Пусть очистят воздух живей! Мне отдыхать надо…

Баба поняла, что Сашка решил всерьез отделаться от нее. Она собрала документы, свернула одеяло, подушку. Связала их. Собрала в сумку продукты и, взяв сына за руку, вышла на улицу. Следом за нею покинули квартиру милиционеры. Они сели в машину, ожидавшую у подъезда, и вскоре уехали, даже не оглянувшись на бабу с пацаном, мокнувших под проливным дождем.

Куда ж податься нам, сынок? — глянула на Сережку. Тот прижался к ней, надеясь только на ее тепло и защиту.

Господи! Не ради себя прошу! Сына пощади, помоги нам! — взмолилась Любка. Она не знала, куда ей податься, кто примет их в такую ночь? Ведь ни подруг, ни знакомых не имела, к кому могла бы попроситься на ночь

Эй, бабочка! Ты чего это тут мокнешь, да еще с пацаном?

Выгнал нас алкаш! Обоих из дому выпер! — заголосила Любка.

За что же так-то?

За все доброе!

И кто ж твой муж? — вгляделся человек в лицо женщины, подойдя поближе.

Дамочкой его весь город зовет!

А-а-а! Знаю такого! Так ты его баба?

Вот уж не ожидал! — усмехнулся мужик и предложил: — Чем с таким гадом жить, лучше давай к нам!

Куда это — к вам?

А у тебя есть другой шанс?

Некуда мне идти, — опустила голову и, глянув на человека, спросила: — К тебе домой пойдем?

Домой? Нет у меня дома! Есть хижина как у всех. Нас много. Все вот также как и ты на улице оказались. Беда у каждого своя, а горе общее! Если имеется родня, какая примет, помогу добраться. Может, подруги есть? Иль хахаль?

Никого нет. Одни мы. Был муж и отец, да и тот отказался! Чтоб выгнать, даже милицию позвал, — призналась Любка.

Это ж Дамочка! — рассмеялся мужик.

Совсем промок мой мальчонка! — испугалась баба, беспомощно оглядевшись по сторонам.

Она знала, никто из соседей не примет их. Не приютит даже на ночь. У всех свои заботы, чужие горести — лишняя обуза, их никто не разделит, не поможет.

Пропадем мы здесь до утра. Пошли хоть куда- нибудь, — решилась Любка и поплелась следом за Павлом, держа сына за руку.

Вот мы и пришли, — открыл человек дверь в хижину и, пропустив вперед Любу с Сергеем, зажег свечу.

Комфорта мало, зато спокойно. И никто не станет прикипаться к вам. Живите! Переведите дух, оглядитесь. Там и решите, как дальше станете жить. Отсюда никто не выгонит и силой держать не станет! — предупредил на всякий случай и указал на матрац возле печурки; — Располагайтесь! Ваши пожитки совсем промокли. Пусть просохнут.

Это твое жилье? — огляделась Любка.

Нет! Моя лачуга рядом. Тут Шнырь дышал. Теперь в город вернулся. К своим. Упросили. Да только не очень обрадовался. Обоих детей похоронили. Жена семью просрала. Когда мужа прогнала, думала цвести будет. А судьба кверху жопой все поставила. Не то цвести, сама чуть не сдохла недавно. Если б не Шнырь, уже деревянный костюм надела б. Так-то все они смелые! И твой такой же! Да только не спеши мириться с ним. Оглядись, потом решай, — предложил, уходя.

Любка, осмотревшись, затопила буржуйку, поставила на нее чайник и усадила Сережку к теплу.

Ладно, сынок, давай переночуем. Дальше видно будет, как жить, — повесила на веревку мокрую одежду, укрыла плечи мальчонки одеялом, накормила его и, уложив возле теплой печки, прилегла рядом с сыном.

Утром они проснулись под песни птиц. Любе даже не поверилось, что утро может начинаться так тихо и спокойно, так здорово.

В тусклое оконце заглядывали яркие лучи солнца

Мам, а папка не придет сюда? — спросил Сережка, сжавшись в комок.

Нет. Сюда он не придет, Да и не станет нас искать. Он выгнал нас навсегда.