Варяжский сокол - Сергей Шведов

– Пятьсот мало будет, – покачал головой Никифор.

– Ну хорошо, возьми тысячу, – поморщился топарх, хотя совершенно точно знал, что тысячи конных Константиносу не поднять, от силы семьсот.

– Сделаем, – подозрительно бодро отозвался Константинос.

– Если русов окажется слишком много – отходи на рысях, – строго сказал топарх.

Начальник конницы круто развернулся и почти бегом бросился выполнять полученное задание. Его показное рвение не ввело, однако, в заблуждение ни Алексоса, ни Никифора. Оба слишком хорошо знали отчаянного гуляку, мота и потрясающего лентяя. В то, что Константинос сумеет до вечера добраться до Смирны, не верили ни иеромонах, ни топарх. Но, в конце концов, нельзя же требовать с человека более того, что он может сделать, да еще в такую изнуряющую жару.

После того как за Никифором наконец закрылась дверь, Алексос обернулся к Азарию:

– Ну веди, что ли.

Утруждать себя днем разомлевший топарх не собирался, но почему бы не полюбоваться на благоухающий цветок, когда выпала свободная минутка в бесконечной текучке важных дел. Евнух аж вспотел, демонстрируя новую наложницу заинтересованному Алексосу. Девушка была хороша. Увидев ее обнаженное тело, топарх даже заерзал в кресле. Давненько ему не попадались женщины с такими крутыми бедрами и упругими грудями.

– Надеюсь, товар не порченый?

– Как можно, высокочтимый топарх, – вскинул подкрашенные брови Азарий. – Сам проверял.

Кобыла, однако, попалась с норовом. Отмахивалась руками от назойливого Азария и на топарха смотрела большими зелеными глазами без всякого почтения. К тому же еще и ругалась последними словами, как уличная торговка. Алексос, понимавший славянскую речь, только посмеивался. Ему и не таких доводилось объезжать. Пара ударов плетью, две-три золотые побрякушки – и красавица будет обмирать при виде высокочтимого топарха.

– Уведи ее, Азарий, и поторопи Константиноса, по-моему, он еще со двора не съехал.

Во время обеда топарха никто не потревожил, и это можно было считать несомненной удачей. А уж свой послеобеденный сон Алексос не позволил бы прервать никому. Тем не менее все хорошее в этом мире рано или поздно кончается. И проснувшемуся топарху пришлось допоздна разбираться в купеческих дрязгах и принимать доклады своих нечистых на руку помощников.

– Императорский обоз готов? – спросил он небрежно у Азария.

– Готов, высокочтимый топарх, – согнулся в поклоне евнух.

– Придержи пока, – приказал Алексос. – Не приведи Господь, попадет он в руки русов, придется по второму разу налоги собирать. Что слышно от Константиноса?

– Со стен доложили, что конница возвращается.

– Закройте за ними ворота, – распорядился Алексос. – И цепь в бухте прикажи поднять. Во избежание неожиданностей.

Встречать Константиноса топарх вышел на террасу. Не из уважения, естественно, к пьянице, а из любопытства. Впрочем, Константинос ныне проявил несвойственную ему прыть и обернулся быстрее, чем от него ожидали. Вид с террасы всегда навевал на Алексоса скуку. Его предшественник был, судя по всему, настоящим глупцом, если не придумал ничего более умного, как развернуть дворец фасадом прямо на Торговую площадь. Днем от несущегося оттуда ора у топарха звенело в ушах. Впрочем, с наступлением сумерек торг практически опустел, и Алексос мог с наслаждением вдыхать аромат цветников, разбитых перед дворцом. Шум, несущийся от ворот, оторвал топарха от размышлений. Черт бы побрал этого Константиноса с его буйными конниками. Даже в родной город не могут въехать без шума и гама.

– Что там происходит? – обернулся Алексос к евнуху, застывшему в недоумении за его спиной.

– Вероятно, конники передрались с городской стражей.

Шума и звона металла для простой драки было, однако, слишком много. У топарха появилось нехорошее предчувствие – ночь обещала быть еще более суматошной, чем неудачно прожитый день.

– Константинос, – вдруг радостно выдохнул Азарий, указывая на появившегося всадника с разноцветными перьями на шлеме. Всадник оказался не один, за ним скакали еще несколько десятков человек. Плащи на их плечах были ромейскими, а вот лица… Лица сделал красными уж точно не продолжительный запой.

– Русы, – в ужасе выдохнул Алексос, еще не до конца веря собственным глазам. – Русы в городе!

Его вопль был услышан преданными телохранителями, и добрая сотня «бессмертных» высыпала на широкое мраморное крыльцо. Азарий подхватил растерявшегося топарха под руку и силой потащил его прочь с террасы, под крышу ненадежного дворца. Звон стали раздавался теперь по всей Амастриде, а топарх Алексос, упав в свое любимое кресло, с ужасом думал, какой ответ ему придется давать императору в оправдание за столь глупо потерянный город.

Воислав Рерик, боготур Осташ и новгородец Вадим, вошедшие вместе с сотней ротариев в город под видом простых торговцев еще до подхода основных сил, удерживали ворота казармы, не давая «бессмертным» расползтись по городу и организовать очаги сопротивления в его многочисленных каменных постройках. Однако ромеев было слишком много, и они шаг за шагом стали оттеснять ротариев, вооруженных только мечами и секирами. К счастью, конница, влетевшая на рысях в город, если и не решила исход всего дела, то, во всяком случае, здорово облегчила положение варягов и новгородцев. «Бессмертные» сначала приняли конников за своих, введенные в заблуждение их ромейскими плащами, но каково же было их удивление, когда под знакомыми шлемами они увидели чужие лица. Атака пеших ротариев, вбежавших в город вслед за конницей, довершила дело. Ромеи, не успевшие развернуть свои силы, были зажаты в казармах и не оказали сколь-нибудь значительного сопротивления. Пеший ротарий, облаченный едва ли не с ног до головы в железные доспехи, без труда опрокидывал ромейского пехотинца, прикрытого лишь нагрудником. Причем атака русов стала настолько неожиданной, что многие ромеи даже не успели взяться за мечи. Откуда же они могли знать, что своим успехом русы во многом обязаны пьянице Константиносу, который беспечно втащил своих конников в ловушку, приготовленную для них ротариями. Град стрел, обрушившихся на ромеев из-за стен домов рыбацкой деревушки, явился для них полной неожиданностью. По случаю жары конники Константиноса везли свои доспехи и щиты притороченными к седлам, что значительно облегчило ротариям задачу. Половина ромеев вылетела из седел раньше, чем осознала собственную смерть. К чести Константиноса, он попытался вырваться из смертельных объятий русов, но его пленил Трувар Рерик, который, прыгнув на круп коня, без труда обезоружил потрясенного ромея. После пленения командира все его подчиненные благоразумно сдались. Было бы большой глупостью не воспользоваться такой оказией, и атаман Огнеяр, посадив в седла часть ротариев, двинул фалангу вслед за оборотнями. Трувар Рерик никому не уступил место во главе липовых ромеев и довольно успешно сыграл роль Константиноса, даром что был едва ли не вдвое его худее. Ничего не подозревающие городские стражники и не думали запирать ворота перед конницей, а то, что вслед за этой конницей из подступающей тьмы вынырнут тысячи краснолицых русов, им даже в кошмарном сне не могло присниться. Трувар Рерик первым спрыгнул на мраморное крыльцо дворца топарха, на мгновение опередив своего брата Сивара. Братья синхронно взмахнули секирами, и двое обезглавленных «бессмертных» кулями покатились по ступенькам. Ряды телохранителей топарха дрогнули и подались назад. Устоять против плеснувшей на них со стороны Торговой площади стальной волны не было никакой возможности. «Бессмертные» оказались смяты и опрокинуты на ступени раньше, чем успели побросать оружие.