Отказ - Бонни Камфорт

Ник кивнул и после этого вел себя более осмотрительно.

В своих вопросах Андербрук начал издалека, для начала придерживаясь нейтральных тем – почему Ник выбрал именно меня своим доктором, почему он вообще решил, что ему нужна терапия, как шли дела в самом начале.

Мучительное ощущение пронзило меня, когда я слушала Ника, описывающего свою жизнь: учеба, сменяющая одна другую женщины, честолюбивые планы, гордость тем, чего удалось достичь. В нас было гораздо больше общего, чем я когда-либо предполагала. Ведь он говорил об этом, а я все отрицала. Почему же я этого раньше не увидела?

Во время перерыва Андербрук вытащил меня в коридор и провел в дальний конец здания.

– О Господи! – с жаром зашептал он. – Почему же вы мне раньше не сказали, что он так красив?

– Но я же говорила, что у него необыкновенные глаза, – запаниковала я. – А чем вы так встревожены?

– Господи! Уж слишком он хорош, вот и все. Простите, доктор. С вами все в порядке? Вам дать воды?

Я засунула руки поглубже в карманы.

– Нет. Просто объясните, как все идет, и почему у вас такая реакция на его внешность?

– Я объясню позже. Пока еще рано говорить о том, как все идет. Я пока еще только забрасываю удочки.

– А сколько, по вашему мнению, это займет времени?

– Весь сегодняшний день, а может быть, и завтра. Я позвонила на службу, и мне передали, что ко мне обратились два новых пациента. Меня это особенно обрадовало не только потому, что я находилась в такой тяжелой ситуации, – деньги для меня теперь тоже были проблемой.

Страховая компания уже представила пояснительный иск о снятии с себя обязательств, в котором говорилось, что если меня признают виновной, то они выплатят судебных издержек не более двадцати пяти тысяч долларов. Судя по тому, как оплачивались присяжные в наши дни, эта сумма для меня будет каплей в море.

Когда мы возобновили работу, Андербрук прошелся с Ником по всем подробностям его детства. Идея его заключалась в том, чтобы найти какие-либо несоответствия между тем, что Ник говорил теперь, и моими записями, которые были сделаны на основании более ранних рассказов Ника.

Ник отвечал спокойно, прекрасно зная, что говорить следует только то, о чем спрашивают. Хотя он и не скрывал подробности своей жизни, но он принижал их важность. Отец его был «строгим», но не подлым, мачеха «иногда переступала черту», но все в границах приличия.

Ник все время смотрел на Андербрука, а не на меня. Говорил он ясно, убедительно и последовательно. Возможно, мои записи во время сеансов и могли доказать, что он противоречит себе, но слишком уж они были разбросаны, так что, кроме моих слов, противопоставить было нечего. Я вспомнила о Кенди; где-то она теперь была и что бы сказала, если бы мы могли ее найти?

На второй день Андербрук допрашивал Ника с пристрастием относительно его сексуальных претензий ко мне. Когда я наблюдала за лицом Ника во время его рассказа, меня не покидала мысль, что я смотрю в лицо психопата. С этим человеком никто бы не сравнился в умении лгать!

– А что произошло после того, как она села и взяла вас за руку?

– Она отвела меня в спальню и уложила на кровать. Потом выдвинула ящик тумбочки и достала презерватив. Я натянул его, и она оседлала меня.

– А когда именно вы оба разделись?

– После того, как мы вошли в спальню, я разделся полностью, а она сняла только джинсы и трусики. Лифчик она не снимала.

– А что было потом?

– Она… не отпускала меня до тех пор, пока не кончила. Когда она скатилась с меня, я еще мог продолжать, так что я попросил ее довести меня до оргазма рукой.

– А что с презервативом?

– Я его снял, завернул в салфетку и выбросил в корзинку для бумаг возле кровати. Потом мы оделись и вернулись в столовую.

Я могла только смотреть ему в лицо и качать головой.

– После этого я себя действительно плохо почувствовал, меня охватило какое-то замешательство и предчувствие дурного. Я не знал, почему она меня не остановила, и что она будет делать дальше. Мы сели за стол и выпили чаю. В тот момент к двери и подошел Сливики.

– А Сливики вас тогда увидел?

– Нет. Я сидел за столом, и меня не было видно из коридора. Я слышал, как она сказала ему, что все в порядке, а потом захлопнула дверь. Я встал из-за стола, чтобы посмотреть на него из окна.

– А зачем вы это сделали?

– Мне было любопытно, кто это был.

– Так что вы смогли бы узнать его?

– Нет. Просто я всегда хотел знать все о докторе Ринсли. Даже то, кто из соседей ей нравился.

– Но вы же следили за ним, пока он не вошел в свой двор?

– Это же было прямо через улицу, так что я волей-неволей видел, куда он направляется. Я понял главное – она просила его прийти и посмотреть, все ли в порядке. После этого я почувствовал себя мелкой дешевкой, как будто бы она боялась меня.

– А она вам когда-нибудь говорила, что боится вас?

– Нет. Но я спросил ее, зачем ей была нужна эта проверка, и она ответила, что не знала, что может произойти.

– И как же вы это поняли?

– Она боялась, что я причиню ей вред. А это оскорбило меня.

– А что произошло потом?

– Мы еще посидели за столом некоторое время и поговорили. Когда я признался, как отвратительно себя чувствую, она сказала, что больше не может меня лечить и порекомендует меня кому-нибудь другому. После этого я уже не видел никакого смысла в жизни. Я чувствовал, что мною попользовались и выбросили.

Это было только начало. Как Андербрук к нему ни подступался, на каждый его вопрос у Ника был готов ответ. На вопросы, связанные с более детальной информацией относительно спальни, моего тела или особенностей происшедшего, он отвечал, что не помнит, или же, что не заметил этого, поскольку все произошло очень быстро, а он был сильно расстроен.

За свою игру он мог бы получить премию Оскара: в ней было как раз столько гнева и отчаяния, чтобы она звучала правдоподобно. Действительно, рассказ Ника был такой мешаниной из правды и вымысла, что не оставалось ничего другого, как признать, что он вовсе не психопат и не лгун, а просто вообразил себе все это, и сам поверил… Может быть, у него на самом деле были галлюцинации.

Атуотер возражала каждый раз, когда Андербрук мог уличить Ника во лжи. Если так дело пойдет и в суде, я обречена. Найдется ли человек, который сможет не поверить Нику?

К концу дня я чувствовала себя так, как будто Ник разрезал все мои внутренности на кусочки и разбросал по комнате. Когда заседание закончилось, и он встал, все тело у меня ныло.

45

В этот вечер, зная, что у меня был тяжелый день, Умберто пришел пораньше, чтобы побыть со мной. Он застал меня в постели уже в шесть часов вечера. Я держалась за живот, а по лицу у меня текли слезы.