Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом был второй тост, и второй бокал.
А потом они снова танцевали — медленный фокстрот, который сыграли как по заказу — вернее, именно по заказу все того же Шалвы Георгиевича.
А потом они допили шампанское.
А потом Паша с Люсей беспомощно-гневно наблюдали, как их почтенный родитель, ведя под руку молодую женщину, не слишком твердым шагом покинул ресторанный зал.
На воздухе Алексей Павлович несколько поостыл. В прямом и в переносном смысле. И нерешительно оглядывал улицу в поисках выхода из сложившейся ситуации. А Наташа весело щебетала:
— Какой вечер, какой прелестный вечер! Я бы с удовольствием прогулялась…
Он воспринял это как подсказку и вновь загусарил:
— Позвольте проводить?
— Конечно! Я вас дома кофе напою — бразильским.
Он опять дал слабину:
— Спасибо, но кофе на ночь глядя…
— Ну тогда чай. У меня индийский — «три слона», подружка из кондитерского снабжает!
Но в результате было — и не кофе, и не чай, а бутылка благородного «Цинандали» — тоже, наверно, продукт снабжения очередной Наташиной подружки из гастронома или другого заведения сферы торговли или сферы обслуживания, живущих нынче по принципу «Пролетарии всех сфер, объединяйтесь!».
«Цинандали» — наполовину осушенное — стояло на столике, возле магнитофона. Из аппарата неслась обволакивающая мелодия, и вновь Алексей Павлович с Наташей танцевали. Она расслабленно уткнулась лбом в его плечо и прикрыла глаза. Он бережно вел ее, млея от восторга. Кудрявый завиток на виске Наташи был так близок, так неотразимо манил к себе… Но за стеной раздался детский плач.
— Ой, Тамарочка проснулась!
— К-кто? — заикнулся от неожиданности Алексей Павлович.
Наташа выключила магнитофон и убежала в другую комнату.
Алексей Павлович постоял, огорошенный таким поворотом событий. Огляделся. Комнатушка была маленькая, по-деревенски увешанная семейными фотографиями. Внимание Алексея Павловича привлекла одна: молоденький курносый паренек в солдатской форме минувшей войны.
— Это мой дедушка… — Наташа неслышно появилась позади него. — Смех, да? Если он дедушка, так я уже бабушка, верно?
Алексей Павлович задумчиво глядел на фотографию. И сказал неожиданно для себя самого:
— Верно… дочка.
Но она не заметила смену его настроения, щебетала свое:
— Бабушка не бабушка, а мамка я никудышная — даже не сказала вам про Тамарочку! Она у меня умница: пять лет, а сама спать ложится.
— А-а…? — замялся Алексей Павлович.
— Отец? — Наташа весело махнула рукой. — Отец-молодец! — И закончила неожиданно: — Но — подлец!
Алексей Павлович хотел еще что-то сказать, но Наташа явно не желала развития этой темы и потащила его к столу.
— Чего ж мы не пьем?
Она плеснула вина в бокалы.
— За что? — спросил он.
— А за то… Ну, за то, чтоб лето не кончалось!
Тост не слишком вдохновил Алексея Павловича, но он выпил.
Наташа опять включила магнитофон, только убавила громкость.
— Потанцуем? — и положила ему руки на плечи.
Алексей Павлович уже менее решительно повел ее.
Магнитофон пел на непонятном языке, но все равно понятно — о любви. И снова ее локон маняще подрагивал у его губ. И снова Алексей Павлович сомлел, прошептал:
— Ей-богу, сон! Я здесь… И ты со мной, с таким…
— С каким с таким? — удивилась Наташа. — Вы надежный.
— Ну-ну… Вокруг вон сколько молодых…
— Кузнечики! — презрительно усмехнулась она. — Попрыгунчики безмозглые. Сейчас бы такой молодой тут, знаете… А вы — все красиво… Нет, солидный мужчина — берег надежный.
Это ему начинало как-то не нравиться, но он еще улыбнулся.
— Чего это ты все про надежность? Как в сберкассе…
— А что? Вот наша завсекцией за пенсионера вышла. Ну лет на двадцать он ее старше, так что? Она за ним как за линией Маннергейма.
— За чем? — изумился Алексей Павлович.
— Ну это чего-то военное, я не знаю, она так шутит — за линией Маннергейма. Надежно, значит. Он не пьет, не курит даже, а насчет женщин, сами понимаете, тем более…
Алексей Павлович споткнулся в танце и резко помрачнел. Однако Наташа ничего не замечала, продолжала мечтательно травить ему душу:
— Ас нее какие хлопоты? Ну, кашку ему сварит, на скверике прогуляет… Ни скандалов, ни загулов, тишь, благодать. Телевизор поглядели — и зубы на полку.
— Чего?! — Алексей Павлович встал как вкопанный.
— Ну это она тоже так шутит: зубы на полку. В смысле, он на ночь свою челюсть в стакан на полку кладет. Да вы танцуйте, танцуйте…
— Спасибо, натанцевался!
Алексей Павлович рухнул в кресло. Наташа забеспокоилась.
— Что? Сердце прихватило?
— Зубы! — Он вскочил. — Зубы у меня прихватило, зубы! И пошагал из комнаты.
Дело уже шло к полуночи. Алексей Павлович мрачно брел по обезлюдевшим улицам и мысленно пригвождал себя к позорному столбу: «Козел! Старый козел! Козел драный!» Он поймал себя на соображении, что в последнее время козлиная тема как-то становилась доминирующей в его сознании. Но не стал подыскивать иной формулировки, а продолжал в том же духе: «Козел! В чей огород полез — травку щипать! Поздно, чересчур зеленая для тебя уж травка, козлище поганый!»
Так он шел, попрекал и где-то даже клеймил, но вдруг поймал себя на еще одной мысли: а ведь, похоже, он попрекает и даже клеймит не без некоторого удовольствия. Ибо козел-то он, конечно, козел, а все же есть, явно есть еще порох в пороховницах!
Неизвестно, до чего бы довели его подобные скользкие размышления, но ноги уже привели его в свой двор. И он увидел в темноте на скамейке две тоненькие фигуры. Пригляделся: внук Лешка и девчонка его же лет — по-мальчишески стриженная, в джинсах и свитерке. A-а, это ж Машка, Лешкина одноклассница и дочка бывшего одноклассника папы Пахли — Николая Ветрова, ныне доцента пединститута.
— Вы чего тут делаете?
— Ничего, дед, уже по домам идем, по домам, — торопливо сообщил Лешка.
— Вовремя же вы, тезка, по домам собрались! А…
Дед только рот открыл, чтоб о чем-то спросить, но внук опередил его, коротко бросив прощание-приказ:
— Машка, пока!
Девчонка молча кивнула и молча растворилась во тьме, будто ее и вовсе тут не было. Дед так и остался с открытым ртом, с недосказанным словом. А Лешка, не давая ему опомниться, затараторил:
— Понимаешь, дед, у меня задачка не получалась, и я пошел к Машке, потому что она сочинение взяла чтобы на химии биологию передрать, и у нас с ней было тут очень важное дело, понимаешь?
— Чего не
