В тисках Джугдыра - Григорий Федосеев

Природа продолжает отдыхать в тяжелом забытьи. Не откликаются на песню утесы. Звуки глохнут рядом с нами. Мы начинаем разбирать россыпь, бесцельно перетаскиваем камни и, немного отогревшись, снова усаживаемся на карниз с желанием хотя бы на часок уснуть. Но холод чутко сторожит наш сон.

Кажется, никогда еще мы с таким нетерпением не ждали утра, как в этот раз. Оно нарождалось незаметно, в глубоком молчании гор, без стука дятла, без шума тайги. Робкий рассвет сдирает с угрюмых вершин густой мрак. Выплывали грозные контуры скал, налетел ветер, можно было ожидать бурана. Что же делать? Возвращаться на стоянку иди, пользуясь тем, что вершины гор еще свободны от тумана, попытаться добраться до намеченного гольца? Голод упрямо напоминал о себе, уставшее тело требовало тепла и отдыха. Но мы все же решили итти к гольцу, ведь погода может надолго испортиться и задержать нас.

Василий Николаевич идет за рюкзаками, а я спускаюсь ниже по скале, хочу узнать, что сталось с круторогом. Кучум остается со мною.

На уступе, откуда упал круторог, я нашел только кровавый мазок величиною с ладонь. Ниже, на последнем снежном прилавке, была заметна глубокая вмятина от удара тяжелого тела, но барана не видно. Он скатился в пропасть, и в этом последнем затяжном прыжке, вероятно, и оборвалась его жизнь.

Серое и очень холодное утро широко раздвинуло горы. Ветер забивает туманом лощины. Слышится отдаленный гул скал. Я взбираюсь на верх террасы и с тревогой поглядываю на тучи, сплошным фронтом двигающиеся к востоку.

Место, где паслись бараны, представляет собой большой корытообразный склон с солнечной стороны отрога, пересеченный оврагами и длинными гребешками развалившихся скал. Сверху склона идет звериная тропа, хорошо заметная даже на россыпях. На глаза попадаются пучки сухой высокогорной травы да пятна различных лишайников. Задерживаюсь у лунок, выбитых копытами животных на припеке. Здесь я нахожу остатки недоеденных корешков каких-то многолетних растений. Их бараны и добывают в мелкой дресве отогретых склонов. Звери оставили следы кормежки и на ягеле, местами сплошь покрывающем россыпи. Да и сухая трава кое-где ощипана, – это тоже их работа.

Продолжаю подвигаться к западному краю ската. Тропа глубокой бороздкою пересекает снежное поле, приводит меня к скалам, беспорядочно разбросанным за изломом. На карнизах видны лежбища баранов, клочья шерсти, старый и свежий помет. Животные здесь находились, видимо, долго: может быть, всю зиму, добывая корм по склонам солнечных террас.

Кое-где на каменистых пригорках разбросаны мелкие кусты стлаников. Их корни, очень толстые и длинные, расползлись далеко по щелям и соседним уступам, – это дает возможность такому неприхотливому растению, как стланик, получать необходимое количество влаги для существования на скупой каменистой почве. Разжигаю маленький костер под навесом большого камня. Лишь только коснулось тела тепло костра, как неодолимый сон навалился на меня и я с истинным наслаждением уснул.

Василий Николаевич пришел с Александром. Тот, обеспокоенный нашим отсутствием, решил, что с нами стряслась беда, и рано утром вышел на поиски. У места, где мы оставляли рюкзаки, они встретились.

– Думал, конец вам, добегались, а оно, видно, еще протянете, – шутит Александр, усаживаясь возле костра.

– Интересно, что бы ты стал делать? – спрашиваю его.

– Я уже думал об этом по пути сюда: распишу, мол, на скале всю историю. Дескать, погибли так-то и так. Потом вспомнил: писать нечем – даже химического карандаша нет, и решил – пускай еще поживут, раз такой случай, – Александр громко смеется, и скалы, может быть впервые услышавшие человеческий смех, откликаются веселым эхом.

Пока Александр готовит чай и подогревает лепешки, мы с Василием Николаевичем отдыхаем.

Теперь, поскольку третий спутник здесь, с нами, можно иначе распределить день. Василий Николаевич хочет итти искать убитого барана.

– Мало, что сверху не видно. Скатиться зверь мог и в доступное место. Нельзя бросать убитую дичь, – говорит он с явным упреком в мой адрес. – Спущусь на табор, встану на лыжи и ущельем проберусь под ту скалу, может, и найду…

Мы все трое выходим на верх гребня и там разделяемся: Василий Николаевич с Кучумом возвращаются в табор, а мы с Александром идем дальше, к хорошо теперь заметному гольцу. Ветреная погода не предвещает ничего хорошего. Хмурятся отяжелевшие тучи, готовые упасть на нас. В тумане прячутся подножья скалистых гор. Мы идем, как в продушине, оставляя на снегу хорошо заметный след, на россыпях ставим торчмя приметные камни, чтобы не сбиться на обратном пути, если нас застигнет туман или пурга.

Гребень сплошь завален разрушенными скалами, в поисках прохода между ними извивается наш след. Приходится по нескольку раз взбираться на промежуточные высоты, спускаться на дно седловины.

Подходим к намеченному гольцу с северной стороны; теперь он представляется нам в виде провисшего стога с двумя вершинами по краям. Ветер то и дело меняет направление. Заклубился туман. Он уже перехватил последнюю седловину на нашем пути и может скоро окутать голец. Неужели придется вернуться ни с чем, а потом повторить этот маршрут? Ведь чтобы решить задачу, нам нужно побыть на вершине всего лишь с час, конечно, при условии, что мы увидим открытый горизонт.

На седловине сбрасываем рюкзаки, поднимаемся налегке. Александр идет ходко. Подъем не очень крутой, и в три часа дня нам удается взобраться на верх гольца. Он действительно представляет собою одну из значительных вершин Станового в этом районе.

Под волнистым туманом исчезли цирки и глубокие ущелья. На поверхности торчат только горбатые вершины, словно острова неведомого архипелага. Не оправдалась моя надежда увидеть с гольца хребет развернутым планом, со всей его сложной сетью отрогов, лощин и поподробнее разобраться в рельефе. Я не отчаиваюсь, ведь мы непременно посетим эти горы еще летом, тогда природа более доверчиво откроется перед нами и можно будет составить более полное представление о Становом. Но и сейчас, при беглом знакомстве с хребтом, уже ясно, что лежащее от нас на запад пространство – это очень сложные нагромождения гор и, несомненно, самая приподнятая часть хребта. Здесь еще много уголков, куда не ступала нога человека.

Гольцы, отдаляясь друг от друга, медленно погружаются в туман. Слева слабо видна знакомая вершина Джугджурского хребта. Она заметно возвышается меж двух сопок, округлая, увенчанная причудливыми зубцами руин. Эта вершина служит надежным ориентиром среди беспорядочно разбросанных гор. Мне удается, хотя и неполностью, сделать зарисовку горизонта, определить азимуты на выдающиеся вершины. Внимание привлекают горные нагромождения в юго-восточном направлении, куда, как мне кажется, должен выйти Лебедев после окончания работы на Сага и где мы должны встретиться.