За Тридевять Земель - Игорь Юрьевич Скарбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случись воля Лопотова, он, как и Римма, ни на минуту не задумываясь, беспременно упек бы сего паскудного иезуита в самое Горнило Адово. Но дипломатия есть дипломатия. Ссора с соседями, да еще в такое неспокойное для россиян время, вовсе не входила в планы приставника. К тому же он пока не знал, чего, в сущности, добиваются святые отцы: выдачи Помпонио? Каких-либо иных преимуществ? Каких именно?..
Разговор так ничем и кончился. Возражения россиян сводились к нижеследующему: во-первых, гость есть гость, и на нем не написано, где он был и что делал; во-вторых, еще Христофор Колумб, приобретя для его величества короля Кастилии и Леона новых краснокожих подданных, докладывал своему повелителю, что «они не откажутся дать ничего из того, чем сами обладают, готовы поделиться с каждым и держат себя при этом столь любезно, словно и сердца не пожалеют»; зачем же вести себя подобно хорькам в курятнике. Разумеется, все было сказано с подчеркнутой корректностью, в несколько иных словах и более пространных выражениях. К слову, не худо бы святым отцам, заметил приставник, позаботиться о возвращении задержанных подданных короны его императорского величества, государя Российского, захваченных во время незаконного задержания ими «Инфанты Изабеллы». В этом месте кое-кто из патеров скромно потупил глаза: увы, так и не смогши своротить россиян в латинство, вернуть они могли теперь далеко не всех, а потому и не заикались больше о злополучном послушнике. Да, согласился Тимофей Лопотов, мальчонка, нашкодивший в храме Божием, достоин епитимий и за непотребство будет строго наказан. Но зачем было благочестивым падре зашивать его в кожи?..
— Может, ваши преподобия желают сами побеседовать с ним, выслушать его показания? — Лопотов лукаво сощурил левый глаз.— Так я теперь же распоряжусь...
Однако их преподобия любезно отклонили предложение русского начальника и, откушав, убрались восвояси...
В одном из приделов церкви во имя Триипостасного Божества, что в крепости Росс, стоял коленопреклоненный Римма, отбывая церковную епитимию, наложенную на него отцом Епимахом. Творил умную молитву и ожидал своей дальнейшей участи, которая решалась теперь за глухими стенами храма. Перед строгими ликами угодников Господних, осуждающе взиравших на послушника со всех сторон, теплились лампады, наполненные маленькими бурыми жуками-светляками.
В глазах святых стоял немой укор иноку, осмелившемуся осквернить дом Божий. Тут только уловил Римма устремленный на него точно живой взгляд одного из праведников. Он узнал Его!..
Будто наяву воскресла обветшалая избенка, притулившаяся где-то посреди молчаливых, суровых северных российских сосен. Кругом лежат громадные валуны и каменья, за что прозвали землю его «чертовой сторонушкой»: сказывали тогда старые люди, будто камнями черти заместо костей играли, но «когда преподобные Варлаам и Герман воздвигли на острове Валааме честной, животворящий Крест Господен, то черти перепугались и в воду побросались; а камни, как они играли, так и остались...».
Как сейчас помнил Римма, что день тот приходился на Покров Святой Богородицы. Совсем уже рассвело, и с монастырской колокольни далеко в округе разносился стройный малиновый перезвон, благовестивший к поздней обедне. Мать поправляла фитиль у божницы, а отец читал вслух: «Проходил чудотворец свой путь не во славе, не в почести, не в святительском величии, а в смиренном образе бедного странного человека...» В этот самый момент кто-то глухо стукнул тяжелым железным кольцом о дубовое полотно калитки. Цепной пес залился звонким лаем. Подумав, что опять то калики перехожие, коих великое множество слонялось тогда по бескрайней, многострадальной Руси, отец со вздохом отложил книгу и подался к двери. Через некоторое время Римма услышал:
— Кого Господь дарует?
— Странник я о Христе Иисусе...— отозвался из-за калитки неведомый голос.— Не дозволите ль напиться?..
Тогда Римма впервые увидел Его. В свете, падавшем от очага, стоял согбенный человек с длинной, немного вьющейся седой бородой и потухшими глазами.
Поначалу странник снял широкополую шляпу и, отставив в сторону суковатую шалыгу, поискал глазами образа; перекрестился и неслышно, как то следует, творя Господню молитву, положил к красному углу три поясных поклона. Потом, подойдя ближе к киоту, принялся внимательно разглядывать старинные иконы...
— Потрапезуй, честной отче, чем Господь послал,— пригласила хозяйка.— А там те и Никола в путь!
Пришелец строго взглянул на хозяйку — по его суровому облику видно было, что гость — человек не простой. От кушаньев отказался, но котомку снял и, развязав лопатину, подсел к столу, где испил два стакана пустого чаю. Помолившись обратно на святые иконы, облачился и совсем уже собрался уходить, как взгляд его упал на Римму. Тут он прищурился как-то странно, да и сказал те мудреные слова:
— Страшен сон, да милостив Бог. Много милостей у Бога, и во власти его чудеса творити. Будет на то воля Господня — и в лопатине деньга сыщется. А воля Господня — первей всего, потому как все мы во власти Его...
Странник пошел было прочь, да у порога остановился и вымолвил на прощанье:
— Во иноках ему бысть, в землях дальних, крест трудный, да славный несть...
Кинулась было в ноги старцу хозяйка, да тот только посохом на нее махнул. Вышел за ворота, перекрестился на все стороны и был таков.
— Царица небесная! — всплеснула руками мать и кинулась в красный угол под образа...
Дорога круто поднималась между высушенных и выжженных скал. Чик-о казалось, что еще чуть-чуть и она сможет рукой дотянуться до синевы вечернего неба, потрогать высветлившиеся на нем ласково сверкающие звездочки. Сумерки опередили всадников, въезжающих в каньон, где скромно и тихо приютился атепель о трех типи. Горы, раздвинув свою неприступную гряду и несколько смягчив суровость очертаний, вплотную подходили здесь к самому берегу Великого Восточного океана. Все вокруг пребывало в полном покое. Бледный месяц торжественно проплывал над каньоном. Тихая ночь воцарилась над землей: ни людских голосов, ни звериного крика, ни птичьего щебета...
...В наполненные ласковой прохладой предутренние часы Чик-о более всего на свете любила представлять, будто попадает она в некую волшебную, сказочную Страну Добрых Духов. Сегодня ее мечтаниям сопутствовал чудесный рассвет. Промчавшаяся где-то неподалеку ночная гроза донесла сюда лишь свежий ветерок, благодаря которому дышалось легко и весело. Одно только омрачало это прекрасное солнечное утро — отсутствие Лешека Мавра. Они теперь редко разлучались, но Чик-о печалили и беспокоили даже самые короткие отлучки
