Жорж - иномирец 3 - Сергей Анатольевич Панченко

— Он хоть не сильно страшный?

— Мам, он совсем не страшный. Он очень милый. У него большие глазки, которые меняют цвет в зависимости от времени суток. Он агукает, как обычный ребенок. Я даже не помню, сколько секунд мне потребовалось, чтобы перестать видеть в нем кого-то иного. Он мой сын. И ты можешь стать ему бабушкой, если захочешь.

— Знаешь, что мне отец сказал? Обидно было, но он прав. Он сказал, что я всю свою жизнь тем и занималась, что выравнивала кувалдой свои извилины. Он ведь прав, я ничего не приемлю, что отличается от придуманных мною правил.

— И в какой момент ты осознала, что неправа? — Меня крайне удивило ее признание.

— Дня два назад, ночью. Чего-то мне не спалось. Думала про тебя, про жизнь твою. Почему у тебя все так, не как у людей. А потом, бац и мне пришла мысль, что это я, как коза на веревке всю жизнь у одного столбика простояла и только завидовала, у кого веревочка наряднее, чем у меня. Утром проснулась другим человеком. Хочу тоже мир посмотреть.

— Мама. — Потрясенно произнес я. — А что сказал отец?

— Я с ним не говорила на эту тему. Скажет, что с катушек съехала на старость лет.

— Попробую узнать у Антоша, может он в курсе уже, как можно жить, к примеру, на два мира, не становясь полноценным иномирцем. Вы не потянете тот путь, который совершил я со своими друзьями, по возрастным ограничениям.

— Даже в корсете?

— Даже в корсете, мам.

— А вот и аптека. — Мать кивнула в сторону мигающей вывески с зеленым крестом.

Мы вошли в помещение, пахнущее лекарствами. Мать сразу направилась к нужной витрине.

— Девушка, нам надо для новорожденного подобрать все, что нужно.

Минут через десять в моих руках едва помещались пакеты со всем необходимым для нормального развития ребенка. Мы вышли на улицу.

— Отец, конечно, будет в шоке. — Заключила мать.

— Скажи, что я скоро верну и добавлю ему сверху. Внук — дело святое.

— Он поймет, хоть немного и побесится. Ты запомнил, что и куда я положила и с чего начать?

— Вроде? От температуры свечки, от газиков порошок, от поноса… забыл. Жаль, что у нас нет телефонной связи.

— Приходи чаще, не сложно же.

— Ладно, мам, спасибо тебе. — Я поцеловал ее в щеку. — Пойду, Ляля там заждалась уже, наверное.

— Куда ты, люди вокруг. — Она ухватила меня за край куртки в последний момент. — От меня же шарахаться начнут, если ты вот так исчезать у всех на глазах будешь.

— А, черт, совсем отвык в своем Транзабаре от этих условностей. В подъезде уйду.

— И в подъезде нельзя. Ты же с подгузниками. Мои подружки сразу поймут, что ты отцом стал, а я бабкой. Задолбают с вопросами. Они уже и про корсет начали подозревать и коситься на меня.

— Не бабки, а детектор лжи. — Посокрушался я, вынужденно подчиняясь нелепым условностям родного мира. — Отправь их на йогу, пусть растягиваются.

— Они только язык могут растягивать. Идем за гаражи, оттуда отправишься.

— Да, место дремучее, батя там не раз исчезал. — Согласился я с материным предложением.

Когда мы полезли в заросли лебеды, выросшей за гаражами вровень с крышей, нас проводили удивленными взглядами мужики, ковыряющиеся под капотом старых «Жигулей». Мне уже, честно говоря, было совсем не до того, чтобы скрываться. Я уже чувствовал, как Ляля ждет моего возвращения и не находит себе места.

— Ладно, мам, пока. — Я обнял ее и поцеловал в щеку. — Не знаю, как и благодарить.

— Сделай нам безвиз в ваш Транбазар и все. Мы с дедом хоть чем-то, кроме этой дачи будем заняты.

— Обещаю, мам. Пока.

Я сделал шаг назад и вышел возле дома в Транзабаре. Забежал внутрь и нарвался на детский крик. Наш малыш ревел во все горло. Ляля, была не в себе, взъерошенная, какой я не видел ее никогда, с перепуганным глазами. Она выбежала мне навстречу.

— Жорж. — Кинулась мне на плечо, громко всхлипывая. — Жорж, ему все хуже. Вдруг ему здесь не климат? Вдруг он умрет?

— Так, села муха на пятак, отставить причитания. Ребенок должен болеть и плакать, это их нормальное состояние. Мать сказала, что я был таким же. — Я полез в сумки, чтобы достать градусник.

Нашел его и протянул Ляле.

— Измерь температуру.

— Как? — Она уставилась на меня испуганно-непонимающим взглядом.

— Как, как, мамаша блин.

Я решил показать ей сам. Взял в руки градусник с ртутной шкалой, стряхнул его и попытался засунуть под мышку малышу. Не тут-то было. Он ревел и дергал ручонками. Я попытался придержать ту, под который был градусник, но это привело только к усилению рева.

— Я уже не могу. — Ляля прижала руками уши.

— А ты как хотела? Быть матерью непросто, а уж хорошей — это настоящий подвиг. Придется мерить температуру ректально.

— Как? — Ляля решила, что ослышалась.

— Сам не хочу, но как иначе. Тем более свечку от температуры все равно придется вставлять. Только давай, ты это сделаешь сама. — Я протянул Ляле градусник. — Пойду, остальные сумки разберу.

— Жорж. — Кошка сделала жалобные глазки. — Я боюсь.

— Ты определись, чего ты боишься больше, градусник вставить или … не хочу даже говорить об этом.

Это было немного подло давить таким грубым способом на совесть. Но мне хотелось, чтобы Ляля проявила решительность в таком вопросе. Это же была ее идея взять ребенка, и большая часть ответственности лежала на ней.

— Ты прекрасная мать. — Я сделал ей комплимент, чтобы скрасить сказанное прежде и вышел из комнаты.

Спустя минуту рев малыша прекратился на мгновение, а затем продолжился с новой силой. Думаю, Ляля попыталась стать хорошей и смелой матерью. Спустя еще несколько минут она вернулась с градусником, внимательно разглядывая его показания.

— Сколько это по-вашему? — Спросила она меня, из-за того, что написания наших цифр отличались.

— Ого, сорок и два.

Я видимо был слишком убедителен в своем удивлении. Кошка тихо заскулила.

— Как многооо.

— Живо свечку ему.

Я схватил пачку с лекарством от температуры и побежал с ним в комнату с малышом, зная, что если Ляля начнет мешкать, я все сделаю сам. Она приплясывала рядом со мной в нетерпении, пока я вскрывал пластиковую капсулу. А когда освободил, она выхватила ее у меня из рук и ловко вставила малышу куда следует. Тот снова затих на мгновение, а затем дал ревака с прежней силой.

— Сколько в нем этого крика. — Удивился я.

— Когда упадет температура? — Спросила