Страж: Спасители Камигавы - Скотт Макгоу

пытался, думал Тоши. Ирония состояла в том, что он действительно пытался сделать что-то полезное и правильное. Выпустить Похищенную, чтить желания Объятий Ночи … он искренне пытался помочь другим, помимо себя самого.

О-Кагачи взревел опять. Тоши подбросил джитту вверх так, чтобы ее острие вонзилось в землю. Вот, думал Тоши. Вот, что я получил за моральность и духовную прилежность.

Глава 23

Мичико почувствовала, как исчезла, растворившись в мире, став частью всего, и при этом оставаясь отделимой и отличимой от него. Ощущение было пьянящим, но также удушающим и подавляющим. Она чувствовала себя рыбой в сосуде, который был того же размера, что и она: перед ней был целый мир, но он начинался и заканчивался в границах ее собственного тела.

Видишь, сестра, как я жила. Голос Кёдай звенел в голове Мичико, хотя принцесса не видела ее. До того, как я была перенесена в твой мир, я была вплетена в ткань обоих миров, словно нити в твоей одежде. Древний змей олицетворяет все в какуриё и уцушиё. Многие ками, которых ты знаешь, отделились от О-Кагачи, когда им была дана индивидуальность жителями твоего мира. Ваши молитвы могут придать духам назначение, а это назначение, дает им силу, индивидуальность.

Зрение Мичико померкло. Когда оно вновь прояснилось, она оказалась парящей в огромном пустом облаке из тьмы и постоянно меняющихся образов. Она увидела безграничное пространство мелькающей энергии и дрейфующих облаков сияющей пыли… эта сцена была ей знакома. Дважды могущественные духи показывали ей мир духов, его необъяснимое течение, бурлящее в сложном ритме, постичь который, было ей не дано.

Но какуриё казался каким-то другим теперь, когда ее проводницей была Кёдай. Присутствие ее сестры успокаивало Мичико, делая странное окружение более реальным, живым, и не таким давящим.

Здесь, сказала Кёдай, не существовало «Я». Не было никакой Кёдай, отделенной от ткани О-Кагачи. Все в обоих мирах является частью древнего змея, но ничто не могло сравниться в этом со мной. Ибо я была насильно вырвана из его сущности, не молитвами многих, но высокомерием одного. Я никогда не предполагалась быть отделенной, никогда не должна была обладать собственной индивидуальностью. Тогда, у меня не было ни собственных желаний, ни воли. У меня даже не было мыслей, требуемых для осознания этих неотъемлемых аспектов существования. Я была всецело подчинена и полностью ограничена и сдержана.

- Мне так жаль, сестра. Это звучит, как адское существование.

Оно не было ни адским, ни райским. Оно просто было. Я не знала ничего, кроме этого, поэтому не могла ни любить, ни ненавидеть это существование. Как могла я жаждать прикосновения твоей руки, если даже не знала о твоем существовании? Если я не знала о существовании руки, которой можно было коснуться?

Пустота вздрогнула и начала вращаться. Мичико видела прежде, как образовывался эта воронка – визуальное отражение преступления Конды.

А потом пришел он. Голос Кёдай звучал низко и озлобленно.

Сцена перед Мичико сместилась, перенеся ее из таинств какуриё в небольшую каменную комнату в башне ее отца. Конда был там с Генералом Такено и советниками Даймё из Оборо и Минамо. Они стояли вокруг пылающей жаровни, озарявшей комнату зловещим, синим светом. Над жаровней парил каменный диск с выгравированным изображением зародыша змеи.

Он выкрал меня из моего дома, оторвал меня от всего, что я о себе знала. Он дал мне индивидуальность без свободы, так, что я осознавала свое плачевное состояние, но была неспособна изменить его. Вот тогда, сестра, и начался ад. Если бы твой отец оставил меня в покое, я никогда бы не знала ни сожаления, ни злости, ни одиночества. Если бы он перенес меня сюда полноценным ками, для служения с должным уважением и восхищением, я стала бы добровольной участницей великих событий физического мира. Я бы осыпала его таким количеством благословений, какое бы он только мог принять, на какое я была бы лишь способна. Ибо я была бы живой.

Но он не совершил ни того, ни другого. Он заточил меня в камень и оставил в сознании. Он сделал меня могущественной, но лишил выбора. Он создал меня индивидуальной сущностью, но использовал, как инструмент в своих целях.

Мичико вновь оказалась зажатой, застывшей, и неподвижной. Она смотрела сквозь искаженное окно на лицо своего отца. Залитые синим светом дикие глаза и безумная ухмылка Конды были самым страшным зрелищем во всей ее жизни.

Это лицо моего врага. Лицо твоего отца. Это то, что я видела двадцать долгих лет своего материального существования. Я никогда не позволю заточить себя подобным образом снова. Ты понимаешь меня, сестра?

- Понимаю, Кёдай. Он великий человек, но великие люди не всегда становятся хорошими отцами.

Вид изнутри каменного диска замерцал. Когда зрение Мичико прояснилось, она вновь смотрела на пустоту мира духов. Постепенно, Кёдай проявилась рядом с принцессой.

- А как насчет твоего отца? – спросила Мичико. – Мы понимаем, что Даймё Конда желает вновь пленить тебя, чтобы использовать ради славы его народа. Этого мы не допустим.

- Но что насчет О-Кагачи? Что сделает древний змей, когда отыщет тебя?

Кёдай взглянул в сторону, ее челюсть нервно подергивалась, в неосознанной имитации привычки самой Мичико. Я опасаюсь худшего.

- Тогда, как и я, ты боишься, что он не только пленит тебя, - сказала Мичико. – Он сожрет тебя. Он поглотит, и станет переваривать твою индивидуальность, пока она вновь не превратиться в продолжение его собственной. Он вернет тебя себе, чтобы залечить рану, нанесенную его миру, невзирая на твои желания. Невзирая на множество ран, которые он нанесет в процессе.

Голос Кёдай звучал мягко, едва ли не меланхолично. Я призывала его из-за страха. Но я также боюсь и его самого. Всего этого нет, она указала ладонью на губы Мичико и свои. Ни языка, никакого обмена мыслями и тому подобного. Он олицетворяет все, и потому ему ничего не нужно. Значение имеет лишь его попечительство, создание границ между мирами духовного и материального. Это единственное, что им движет. Теперь я вижу, насколько он ужасен.

Мичико взглянула мимо Кёдай, окинув взором весь какуриё. С ее ракурса ей были видны сами края мира духов, границы его пространства, вся его форма. Хотя его глубины оставались неизмеримыми, она чувствовала, что может протянуть руку и взять его, как некое редкое, экзотическое сокровище. Не это ли чувство испытывал ее отец? Видел ли он также истинную форму духовного мира, и мечтал ли о том, чтобы держать