Путешествие вокруг света - Адельберт Шамиссо

Я с возмущением прочитал в «Путешествии» Коцебу («Reise». II, с. 132) следующие строки о лоцманах Каролинских островов: «Тех, кто принадлежит к низкому сословию, за их заслуги часто переводят в дворянское сословие... и лоцман в награду за свои заслуги становится благородным человеком — тамоном».

Если с такими утверждениями выступает человек, обладающий безупречной репутацией, призванный быть объективным свидетелем, то чего же можно ожидать от людей, которые, ничего не видев собственными глазами, переписывают вкривь и вкось, компилируют высказывания очевидцев? Мальтебрун{194} в краткой заметке о «Живописном путешествии» Хориса именует моего дорогого друга Каду «антропофагом Южного моря» и пишет о том, что на Эапе, где на самом деле пьют только воду, люди каждую ночь пьянствуют. Однажды где-то напечатали очевидный вздор, и он кочует, не меняясь, из книги в книгу, он — первое, за что хватаются те, кто «пекут» книги. До тех пор, пока их пишут, в каждой, где бы они ни появлялись, будет теперь повторяться нелепое утверждение, будто жители Марианских, или Ладронских, островов впервые научились использованию огня от европейцев.

Могу ли я во второй и в последний раз проститься с Сандвичевыми островами без того, чтобы мое перо не написало тех слов, которые ищешь ты, читатель, с любопытством просматривая страницы этой книги? Вопрос о миссиях, которые на этих островах обосновались уже после моего отъезда, стал теперь предметом споров между разными группировками, а я не принадлежу ни к одной из них. Пусть тебе, читатель, предоставят факты, и не слушай тех, кто, ничего сам не видев, вмешивается в спор и только вносит путаницу. Я не читал никаких документов. Народность, народные традиции, которые погибли в результате распространения христианства! Я видел это собственными глазами,— скажу откровенно, сожалею о них. О том, что я за прогресс и высоко чту дух христианства с его благами, наглядно свидетельствует, думаю, мое стихотворение «Судный день на Хуахине». Даже благочестивый Эллис{195} («Роlynesian researches»), как мне кажется, упустил из виду две вещи: ему следовало, полагаю, самому стать таитянином, прежде чем начать перевоспитывать таитян; он должен был лучше понимать свою святую миссию и умнее претворять ее в жизнь. Моряки, ищущие на Сандвичевых островах женщин и удовольствий, могут неодобрительно относиться к деятельности миссий; но и я думаю, и все свидетельствует о том, что миссионерская деятельность на Оваи [Гавайях] ведется неразумно, не говоря уж о том, что ей можно предъявить более серьезные обвинения. Отсутствие прогресса в общественном устройстве на этих островах показывает, что там нет и речи о торжестве разума. Праздник субботы и вынужденное посещение церкви и школы — это еще не христианство.

Так или иначе, раньше или позже, но в итоге исторического прогресса главные острова Великого океана приобщатся к миру нашей цивилизации. На Отаити [Таити] уже выходит газета на местном языке, авторы которой — в основном местные жители! Послушайте, послушайте! Газета на Отаити! Вы, кто ратует за развитие прессы, периодической печати на островах, перестаньте же у себя дома бороться против нее и ужасаться! Не сокрушайте ветряные мельницы! Ваши удары бьют мимо цели. В Европе — свобода прессы. Тори Вальтер Скотт пишет в своей «Жизни Наполеона», что «Германия с давних пор обязана политической раздробленности своей территории тем, что она пользуется таким благодеянием, как свобода прессы»{196}. То, что он говорит о Германии, может быть отнесено ко всему миру. Хотя пресса — это только эхо, она бессильна там, где не выполняет своей роли. Общественное мнение стало большой силой. Будьте же благодарны прессе и учитесь у нее.

Однако все эти отступления ни к чему. Готовясь к отплытию, я вспомнил, что, находясь на Оваи вторично и часто общаясь с островитянами, ни разу не отведал собачьего мяса; европейцев на Оваи принимают и обслуживают в соответствии с их нравами и обычаями и для чужеземца запекают в печной яме свинину, которую он любит, а не собачье мясо, которого он терпеть не может. Слишком поздно я узнал, что упустил эту возможность у себя на корабле, ибо наш назначенный королем проводник ежедневно питался жареным собачьим мясом. Так часто мы упускаем удовольствия, которые могли бы и не упустить.

Едва забрезжило утро 14 октября 1817 года, как якорь был поднят, и баркасы с американских кораблей вывели нас из гавани. Каремоку прибыл к нам прямо из мараи и передал рыбу и фрукты. Мы обменялись с фортом традиционными залпами и сердечно распростились с друзьями. Ветер наполнил паруса «Рюрика».

От Сандвичевых островов к Радаку

14 октября 1817 года мы покинули острова Оваи, и наши мысли и сердца, как и развевающиеся флаги «Рюрика», устремились к островам Радак. Мы весьма тщательно отобрали полезные и нужные вещи для подарков своим дорогим друзьям. Последнее прощание с ними означало и прощание с чужой землей, хотя и такой далекой, но всегда имеющей для нас огромную притягательную силу. За Радаком начинались известные уже колонии европейских держав. Они лишь задерживали нас на пути к дому, да и вообще наше обратное путешествие напоминало возвращение усталого путника, идущего вечером в родной город мимо бесконечных предместий.

Мне хотелось бы несколько продлить расставание с полинезийцами, побыть с ними еще немного, чтобы рассказать о них побольше. Я охотно коснулся бы и других сюжетов, которых еще не касался, если вы согласитесь слушать меня и дальше. Например, я хотел бы дать автору «Сартор резеартус»{197} материал к разделу «Философия одежды».

Мы не упускаем случая с позиции эстетов судить о внешности и брюзжать по поводу того, что теперь забыты кринолины, высокие каблуки, греческие прически, пудра, косы, прически под «голубиное крыло» — все, что во времена моего детства казалось красивым. Мы не стыдимся покроя наших фраков и всего, что так искажает человеческий облик, чем мы усердно занимаемся, призвав на помощь моду.

Мне довелось видеть, как признанная красавица мадмуазель Зонтаг{198}, чье имя могло бы стать символом того периода истории, который предшествовал обнародованию законов Полиньяка{199} на загородной прогулке до такой степени исказила свою внешность, хотя ее ничто к этому не понуждало, что возмущенный художник вынужден был отвернуться от этого идола времени.

Вы, улыбаясь, спросите меня, имею ли я в виду и полинезийцев? Я нахожу красоту в естественной, ничем не искаженной природе и не вижу иного способа воздать хвалу полинезийцам, чем противопоставить им тех,, кто разительно искажает ее.