По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При первом появлении китов, увидали их штук шесть разом; так как кит, доставленный на китобойный завод, дает, в среднем, около двух тысяч рублей, то подле судна плавал маленький капиталец. Капиталец этот встретился у самого начала пути по Ледовитому океану и представлял собой красивое зрелище. В последние годы киты держатся недалеко от горла Белого моря, и нашим китобойным пароходам, находящимся почти подле границы Норвегии, приходится выезжать за сотню, другую миль.
С полночи северо-восточный ветер крепчал все более и более. Помимо тех неприятностей, которые он причинял путешественникам, разрушил он и последнюю надежду побывать на Новой Земле. Если еще недавно слаба была надежда пробраться туда, то теперь, после появления северо-восточного ветра, погасла она совершенно, потому что, по мнению опытных моряков, подобный ветер обязательно нагонит льдин и уставить их по берегам острова плотной массой. Может быть, говорили эти люди, ветер и изменится, но достаточно и теперешнего его бушевания, чтобы быть уверенным в невозможности пути; льды, говорили они, находятся теперь отсюда милях в 300, и при попутном ветре движутся очень быстро. Новая Земля, посещение которой, по-видимому, состояться не могло, остается до сих пор с восточной стороны своей почти совершенно необследованной. Новая Земля, — это спасительница нашего
Севера; если Гольфстрим, теплое течение идущее от запада, обогнув Норвегию я направляясь вдоль нашего Мурмана к Новой Земле, обусловливает сравнительную мягкость температуры и незамерзание нескольких гаваней, то Новая Земля задерживает движение к нам от северо-востока вечных, колоссальных льдин; не будь этого острова, очень может быть, что белый медведь существовал бы и в Белом море, а в Петербурге и Москве было бы значительно холоднее.
К утру, часам к трем, на пароходе сделано было распоряжение «найтовить» разные грузные предметы, т. е. для прочности прикрепить их особыми добавочными канатами; затем вдоль палубы протянули «леера», веревки, за которые при ходьбе по палубе можно бы было держаться. Это было совершенно необходимо, хотя от канатов, протянутых поперек, ходьба была крайне затруднительна, да и вообще особенного удовольствия в ходьбе по наводненной палубе, при пошлепывании с боку на бок, при необходимой в этом случае широкой расстановке ног, не предвиделось. Буря крепчала; кренометр, висевший в рубке штурманского офицера, показывал 30° качки, т. е. 60° в обе стороны, по килю. Было холодно, всего 8°, и сырость пронизывала насквозь. Мгла — так казалось, по крайней мере, — только сгущалась, а между тем необходимо было видеть берег к тому времени, когда судно подойдет к ближайшей цели пути — к Териберской губе, чтобы войти в нее; до сих пор «Забияка» оказывался удивительно точен в своем пути; будет ли он таковым сегодня? Будет ли он около восьми часов утра подле Териберки?
Непростительно, испытав порядочную бурю в Ледовитом океане, не полюбоваться ей вполне, т. е. не взойти, и не раз, на тот или другой мостик. Палуба скоро пригляделась. Матросы в желтых кожаных куртках, шапках и штанах, таких жестких, что глядеть на них было жестко, заняты каждый своим делом: «поправь то, да прикрепи это, да полезай туда!» Эти кожаные куртки на частных пароходах называются «олеофраками», в насмешку, конечно, и надо быть достаточно ловким и сильным, чтобы при лазанье погнуть как следует упругую, неподатливую желтую кожу. Зато эта кожа отлично защищала от соленой воды, перемахивавшей из-за бортов на палубу, а также и от той, что подливалась снизу из так называемых «шпигатов», этих отверстий хорошо всем знакомых, расположенных по краям палубы для стока воды. Очень занимательно было видеть, как при сильном крене судна океанская вода, бурля словно в котле, проникала в шпигаты ключом и тотчас же разливалась по палубе, чтобы убраться туда же, откуда пришла. Эти посещения волны снизу и разливы её были бы равномерны, если бы не неожиданные притоки воды через борт в большем или меньшем, но совершенно неожиданном и разнообразном количестве. Вода сверху попадала самым неприятным образом то за шею, то в рукава, и составляла для путников, если можно так выразиться, самую непривлекательную особенность бури при 3° тепла в воде.
Вид с мостика на океан был чудесен. Необозримыми легионами двигались исполинские волны по следам парохода, как бы нагоняя и подгоняя его. Здесь, на мостике, высоко над палубой, чувствительнее были размахи качки, и можно было наблюдать, сколько сажен по всяким кривым выписывали в воздухе вершины мачт. Кто не знает, кто не слыхал, что существует в народном поверье так называемый «девятый вал», гораздо более крупный, чем все остальные? Может быть, это и так; может быть, это подтверждает и наука, но простому, непосвященному в морское дело наблюдателю это кажется немного иначе. Самые судорожные, самые неожиданные вздрагивания и колебания, захватывающие дух, испытывает судно вовсе не от видимой волны. Если вы смотрите на эти надвигающиеся, изредка перебитые шеренги их, вы приблизительно верно определяете, в какую сторону и насколько накренит вас. Но вот, совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, на полпути уже совершающегося крена в одну сторону, качнет вас с титанической силой в другую, вы как будто куда-то глубоко опуститесь и как-то очень высоко подниметесь, вас повалит на бок, как бы потянет опрокинуться. Нет никакого сомнения в том, что это — работа волны, но отнюдь не той, видимой, хотя бы и девятой, а какой-то другой, идущей глубоко под волнами, какая-то совокупность этих волн, сила, не имеющая вида, очертания, имени, но бесконечно большая всех остальных в отдельности!
Был седьмой час утра, когда на мостике стало заметно особенное оживление. По расчету, судно должно было находиться недалеко от входа в Териберскую губу; надо было распознать, отличить вход в нее. Это было нелегко по многим причинам. Во-первых, сам Мурманский берег в этих местах настолько однообразен скалистыми своими очертаниями, что и в светлый день вход в бухту особенно резкими признаками не отличается. Во-вторых, туманная мгла, завеса дождя, облегала берег серой, сомнительной теменью; идти к берегу ближе 11/2 — 2 миль при ветре, сильно наваливавшем к нему, было опасно, а на этом расстоянии от очертаний Мурмана виднелись как бы клочья, то и дело задвигавшиеся туманом и вновь открывавшиеся. Вдали, сквозь туман, местами прорывавшийся, двигались перед глазами будто какие-то осколки, клочки берега. За долгий путь, вследствие вечной,
