Либеральный Апокалипсис - Сергей Чекмаев

— Ничего, — примирительно произнес Рудницкий. — Я все понимаю. Но вы все же осторожнее. Одно дело — я, а другое — в магазине брякнете…

— Да не с кем мне брякать, — снова вздохнул Васильков, мимолетно подумав, что «осторожнее» и «в магазине брякнете» все же плохо сочетается с недавно провозглашенными свободами, в том числе со свободой слова и мнений. Но дальше ссориться не хотелось. — Итак, что же там с энциклопедией?

— Госдепартамент и несколько весьма крупных фондов — Рокфеллера, Форда, к примеру — проявляют большой интерес к восстановлению исторической справедливости. Поэтому мы набираем группу ученых, которые могли бы поработать над принципиально новым изданием энциклопедии Второй мировой. Да, как вы выразились, придется полностью учесть «новые веяния»… — Рудницкий развел руками. — Но это данность, без нее никак. Старой истории уже не будет, пепел ее развеян. Опять же, если не мы — то кто?!

Из стареньких часов со скрипом выбралась кукушка, истерически вскрикнула четыре раза и спряталась.

— Все это очень хорошо, — осторожно промолвил Васильков, — но какое отношение ко всему этому имею я? Ты же сам понимаешь, люстрация…

— Люстрация?! Кирилл Степанович, нам нужны в редакционной коллегии большие люди! Мамонты! Мастодонты! — воскликнул Рудницкий. — Нет, мы можем пригласить Бешанова или там Солонина, и даже, наверное, обязательно пригласим, но… Вы сами все понимаете, что я вам объясняю?!

— Нужно придать редколлегии реальный вес.

— Ну, как-то так… — Рудницкий плеснул себе коньяка и выпил. Васильков все еще грел в руках свою вторую порцию.

— Ты, Володенька, не учел одну ма-аленькую вещицу. Как я уже пытался сказать, после проведенной в России люстрации я не имею права работать по профилю. Я, собственно говоря, вообще не имею права работать, я пенсионер. А с учетом того, что я был членом ВЛКСМ, КПСС и даже принимал участие в некоторых мероприятиях в поддержку «Единой России»… И тем более не говоря о моих книгах, которые никоим образом не ложатся в нынешнее видение истории двадцатого века в целом и Второй мировой войны — в частности.

Рудницкий расслабил узел модного синенького галстука.

— Любая люстрация — это прежде всего разумный подход, Кирилл Степанович. В Германии через десять лет после капитуляции парламентская комиссия приняла решение, которое открывало доступ в бундесвер всем офицерам СС вплоть до оберштурмбаннфюрера, причем каждому из них сохранялся прежний чин. Если бы не этот шаг, разве бундесвер был бы тем, чем он является сейчас?! Или группенфюрер Райнефарт? Подавлял Варшавское восстание, а после войны — многолетний мэр города Вестерланд, депутат ландтага… Обергруппенфюрер Вернер Бест — консультант по правовым вопросам концерна Хуго Стиннеса, а ведь его вначале приговорили к смертной казни в Копенгагене! Помощник Гиммлера Бехер — владелец торговой фирмы, миллионер. Оберштурмбаннфюрер Оберлендер из батальона «Нахтигаль», расстреливавший евреев во Львове, стал министром в правительстве Аденауэра, а Курт Кизингер, работавший в ведомстве Геббельса, стал даже федеральным канцлером! Ну, про штурмбаннфюрера Вернера фон Брауна, фактически создавшего американскую космическую программу, вы и подавно знаете.

Васильков внимательно слушал, кивая. Видя такое отношение к его спичу, Рудницкий воспрял духом и продолжал:

— Поэтому нынешняя люстрация — это тоже в каком-то роде фикция. Разумеется, видным деятелям хода никуда нет, с этим приходится смириться. Но такие люди, как вы… Чем вы провинились? Что сделали плохого? Да, у вас были некие взгляды и идеи, не соответствующие современности, но вас готовы простить. Всего-то и потребуется, что написать небольшую статью, в которой объяснить, что, мол, так и так, каюсь… Вы же сами видите, Кирилл Степанович, каяться нынче полезно и продуктивно. Покаялись мы перед поляками, перед прибалтами, перед украинцами — и что? Выплатили компенсации? Отдали Смоленскую область? Кубань и несколько кусков пограничных областей типа Брянской? Не умерли же. Россия большая, не убудет.

— Не убудет, — задумчиво пробормотал Васильков, продолжая кивать.

— Вот! — обрадовался Рудницкий. — Поэтому я хотел бы…

— Значит, группенфюрер Райнефарт, так? — вкрадчиво спросил старик, ставя стаканчик на стол.

— Э-э…

— Оберлендер из батальона «Нахтигаль»? Помощник Гиммлера?!

Васильков поднялся, сжав кулаки. Рудницкий опешил.

— Кирилл Степанович, вы что?! Я же…

— Вон! — выкрикнул старик, стукнув кулаком по столу. Со звоном подпрыгнули вилки, стаканчик упал набок, и драгоценный напиток пролился на стол, впитываясь в застиранную скатерть с кистями. — Вон отсюда, щенок! Сравниваешь меня с эсэсовскими ублюдками?! Пошел вон! Каяться?! Мне не в чем каяться! Каяться будете вы с вашими завиральными идеями, за то, что вы натворили!

Рудницкий боком, словно краб, выбрался из-за стола и попятился к двери.

— Вон! Мне стыдно, что я тебя учил! Выходит, я ничему не научил, кроме как гадить под себя и вокруг!

— Я попросил бы… — несколько угрожающе начал Рудницкий, но старик схватил с тарелки соленый помидор и запустил его в Володеньку. Тот увернулся, помидор смачно шлепнулся о стенку и сполз вниз по обоям, оставляя след наподобие кровавого. Рудницкий схватил с вешалки одежду и кинулся наружу.

Васильков постоял, опираясь на спинку стула, потом взял «Камю» и поспешил за Володей. Тот уже заводил мотор своего внедорожника.

— Вон! — тонко, совсем не угрожающе, а скорее жалобно закричал Кирилл Степанович и метнул бутылку. Она врезалась в заднее стекло, тут же шумно осыпавшееся в салон. Тяжелая машина с рыком прыгнула с места, снесла хлипкий штакетник и, подпрыгивая, помчалась по раскисшей улочке. Плюнув ей вслед, Васильков вернулся в домик. Проследовал мимо почти нетронутой еды на столе, сел за ноутбук и решительно написал:

«Разгром кавалерийской дивизии и пехотного полка группы генерала Карницкого исключал угрозу флангу и тылам Первой конной. „После того как соединенными усилиями 4-й и 14-й кавдивизий мы овладели долиной Березанки, Конная армия получила прекрасное исходное положение“, — пишет генерал Ока Городовиков в своих мемуарах.

3 июня Буденный получил приказ Реввоенсовета Юго-западного фронта за подписью товарища Сталина. Реввоенсовет приказывал: „…Главными силами армии прорвать фронт противника на линии Ново-Хвастов — Пустоваровка. Стремительным ударом захватить район Фастов и, действуя по тылам, разбить киевскую группу противника…“»

— Действуя по тылам… — произнес с удовлетворением Кирилл Степанович. — Разбить противника!

И легонько шлепнул старческой ладошкой по клавиатуре. Потом накапал себе валокордина из бутылочки, принял и снова начал печатать.

В маленьком бревенчатом домике было тихо, и только телевизор в углу продолжал бормотать о том, как в Москве сегодня мэр Яшин торжественно открыл мемориал «Белая лента».

Роман Злотников

Прекрасное завтра

Сергей Тимофеевич уже давно относился к себе как к динозавру. И считал это вполне оправданным.

Во-первых, он был уже довольно стар. Нет, его восемьдесят лет были отнюдь не пределом и даже не такой уж большой редкостью. Евроазиатское сотрудничество вкладывало очень солидные средства в медицину и в рекламу обеспечения здорового образа жизни. Что было вполне объяснимо. Работник должен быть в форме, как минимум, до шестидесяти восьми — официально установленного возраста выхода на пенсию, иначе работодатель разорится на больничных листах, а вот срок пребывания на пенсии должен составлять около десяти лет. Больше — уже напряжно для экономики, а меньше… меньше тоже не слишком хорошо. Ибо пенсионеры — это самый удобный электорат. А что: на демонстрации не ходят, терроризмом не занимаются, власть ругают исключительно на кухне или, как максимум, на лавочке у подъезда, зато выборы посещают аккуратно, обеспечивая приемлемую явку в любых условиях, и вследствие возраста, состояния здоровья и сформировавшихся привычек (например, привычки часами пялиться в экран 3D TV) чрезвычайно внушаемы.

Так что средняя продолжительность жизни в семьдесят восемь лет была достигнута уже давно, и лет пятнадцать как колебалась около этого предела. Но это средняя. И, понятно, что некоторое число пенсионеров обманывало, так сказать, государство и жило несколько дольше. Так что если бы дело было в одном только возрасте, то ни на какую «динозавристость» Сергей Тимофеевич претендовать бы не мог. Но было еще несколько признаков, которые однозначно делали его абсолютным динозавром — страшным и замшелым. Так, и это было во-вторых, Сергей Тимофеевич улыбался только тогда, когда ему было смешно и весело, а не по любому поводу или, даже, без оного, как ну… ну, все современные и глубоко порядочные люди. И причем здесь честность или нечестность? Так все делают! Значит — так правильно. В-третьих, он был совершенно нетолерантен, часто шокируя, опять же современных и порядочных людей, к которым, ну естественно, относились все соседи, сослуживцы и просто друзья его детей выражениями типа «лживые подонки» или «пидоры жлобские». Ну и, в-четвертых, он совершенно не соответствовал, так сказать, «средневзвешенному образу» пенсионера, поскольку не любил 3D TV и, например, мог открыто заявить, что считает Сталина или, скажем, Путина «единственными толковыми руководителями страны за последние сто лет». Так говорить о самых кровавых диктаторах в истории территории, являющейся одной из ключевых частей Евроазиатского сотрудничества?! Да это же ужас какой-то! И вообще — какая страна? Нет уже никаких стран и народов. Все в прошлом. Он что, вновь хочет, чтобы людей разделяли границы, на которых сидели бы страшные, ощетинившиеся оружием и (страшно представить) дрессированными и обученными на то, чтобы настигать и разрывать людей собаками пограничники? Бр-р-р…