Наследница - Елена Невейкина

Отряд двинулся тихой рысью, осматриваясь по сторонам. Через час они увидели уходящий вправо широкий след.

— Вот, где они свернули, — уверенно сказал Морозевич. — Теперь понятно, куда направилась панна Элена.

— К охотничьему домику, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс Буевич.

— Да.

— Если проехать ещё немного вперёд, туда будет хорошая дорожка. Зачем же она свернула здесь?

— Не знаю. Может, случайно проскочила, или место не сразу узнала, а назад вернуться было уже нельзя.

— Как двигаемся: до дорожки и по ней или здесь, по следу?

Войтек прикинул и ответил:

— Я бы пошёл по дорожке. Так будет быстрее.

— Согласен. Вперёд! — скомандовал Янош, обернувшись к остальным.

Дорожка была довольно ровная, хоть и припорошенная снегом. Лошади скакали легко. Оставалось ещё примерно три четверти пути до домика, когда вдали раздались хорошо слышные в морозном воздухе выстрелы.

— Слышите? Это не охотники. Это там, на озере! — и Буевич хлестнул коня, который рванулся с новыми силами вперёд. Но тут же его схватил за повод и остановил догнавший друга Войтек.

— Только не прямо! Так мы сразу попадём на берег озера, на открытое место. И людей положим и панну не спасём! Давай — через лес, и зайдём с тыла.

Янош кивнул и погнал коня прямо по лесным заносам. Вскоре сквозь деревья стало видно озеро, лежащее чуть ниже. Они обходили его параллельно ближнему берегу. На льду темнела неподвижная человеческая фигура, остальных пока видно не было…

— Ну, остальное ты уже знаешь, — закончил свой рассказ Гжесь. Потом, помолчав немного, спросил: — Элена, а как тебе удалось свалить тех, на льду? Ведь одного ты убила.

Элен уже успокоилась, а вместе со спокойствием к ней вернулась привычка слегка подшучивать над приятелем.

— Очень просто, — она говорила серьёзно, но чуть прищуренные глаза смеялись. — Берёшь пистолет. Прищуриваешь один глаз. Прицеливаешься. Нажимаешь на спуск и стреляешь. Потом берёшь другой пистолет…

— Да ладно тебе. Я ведь серьёзно.

— Серьёзно?.. Не знаю… Само как-то вышло.

Окончание школы

Если не считать этих бурно проведённых дней, Элен не пропустила ни одного дня в школе. Шёл второй год её обучения. Строго говоря, второй год начался для неё лишь с января, так как впервые она вошла в зал прошлой зимой. Теперь успехи её были бесспорны. Уровень её мастерства стал если не высоким, то надёжно средним. А то упорство, с каким она этого добивалась, заставил насмешников оставить пренебрежительный тон в адрес «мелюзги». Особенно заметно изменилось отношение к ней Юзефа. Он не только соблюдал договор и был по-прежнему корректен. Элен чувствовала его интерес и какое-то уважение. Не раз она ловила его взгляд. В нём не было ни насмешки, ни раздражения, зато было что-то, чего Элен никак не могла понять. Как будто он хочет задать вопрос, но никак не может решить, стоит ли. Его поведение изменилось и во всём остальном. Юзеф заметно повзрослел, перестал задирать всех подряд. Он имел успехи и раньше, учитель его хвалил, но поначалу для него это была как бы игра. Теперь к занятиям он относился серьёзно, во время поединков больше не болтал всякую чушь, чтобы вывести противника из себя.

Остальные ученики тоже продвинулись в своём мастерстве, каждый достиг чего-то. Результаты Гжеся, к сожалению, не радовали ни его, ни его отца. Нет, он не был плохим учеником, он так и оставался где-то в середнячках, но пан Морозевич рассчитывал на большее. Кстати, в школу Элен с Гжесем теперь ходили порознь. Её сопровождал лишь старый слуга дяди Яноша Штефан, который был посвящён во всё.

Это происходило как-то постепенно. Гжесь всё больше мрачнел, они перестали разговаривать с Элен запросто, как бывало раньше. Его тяготило то, что он не мог оставаться с другими юношами, пойти с ними куда-нибудь. Вместо этого он был вынужден сопровождать Элен. К этому добавилась досада по поводу того, что успехи Элен не шли ни в какое сравнение с его собственными. На каком-то этапе Гжесь просто остановился и не мог добиться большего. Справедливости ради, надо сказать, что так же обстояли дела и у двух обособленных учеников, а Милош и Василий и вовсе не имели шансов догнать остальных. Но Гжесь всё равно дулся на Элен, считая её в чём-то виноватой. Она огорчалась, что он воспринимал это таким образом, но сделать ничего не могла. Не прикидываться же ради него слабее, чем есть на самом деле! Успех ей дался трудно, так что она им гордилась по праву, и скрывать не собиралась. Добиваясь его, Элен обрела выдержку, научилась не давать воли своему характеру, эмоциям. Как часто хотелось сорваться, зашвырнуть куда-нибудь не желавшую слушаться шпагу, закричать или затопать ногами от обиды на саму себя, на собственную бездарность! Но мысль о том, что в таком случае больше уже она никогда не получит разрешения продолжить обучение, заставляла её успокоиться и начать всё с начала. Сначала это давалось ей с трудом. Она кусала губы, стискивала пальцы так, что эфес больно впивался в кожу, и изо всех сил делала вид, что всё в порядке. Потом это стало привычным, ей уже ничего не стоило оставаться внешне спокойной. Очень помогало Элен то, что она живо представляла брата. Как бы он повёл себя в той или иной ситуации? Стал бы он показывать всем, как взбешён чем-то? Нет. Никто не смог бы понять по его виду, что у него на душе в эту минуту. Всё это привело к дальнейшим переменам в Элен, но не внешним, а внутренним, к выдержанности и серьёзности добавилась уверенность. Но уверенность какая-то мягкая, чисто женская, идущая от сознания своей женской силы, основанной не на физическом, а на другом, древнем и непонятном превосходстве. Этот взгляд завораживал, стоило его только заметить. Только вот замечали его далеко не все. Для домашних образ Элен был столь привычен, что перемены смог бы заметить только тот, кто их ищет, или тот, кто давно не был дома. А для чужих людей Элен всё ещё оставалась слишком молоденькой, чтобы воспринимать её всерьёз, видеть в ней женщину.

Зато в школе сразу двое заметили странный взгляд невысокого стройного юноши, который с таким трудом в прошлом году начинал учиться. Заметили и, заинтересовавшись, стали наблюдать внимательней. В конце концов, у них сложилось мнение, что здесь не всё так просто, как кажется на первый взгляд. К такому выводу они пришли совершенно независимо друг от друга. Первым был месье Андрэ, а вторым — Юзеф. Оба они наблюдали, задумывались, догадывались, но вида не подавали и вслух ни о чём не говорили, не допуская даже намёка. Месье Андрэ разглядел в своём ученике девицу раньше Юзефа, но оставил свою догадку при себе, так как ему явно не светило навлечь на себя недовольство, а может и гнев пана Буевича. Тем более что, давно изучив характер хозяина школы, француз знал: попадись он со своими неуместными, на взгляд пана Буевича, вопросами и выводами под горячую руку, можно было потерять место. А местом месье дорожил.