Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия - Александр Зиновьев

— Когда это сочинили, а они до сих пор показывают, — говорит Нытик.

— Неужели им не надоело?

— Совратил пару девиц, а шуму не оберешься, — говорит Циник. — У нас в школе был учитель физкультуры. То, что он целый педагогический совет совратил (у нас почти все учителя были женщины), это не в счет. Он совратил больше сотни несовершеннолетних девочек. И что же? Даже в стенгазете ни строчки об этом не напечатали. Даже из партии исключили лишь с банальной формулировкой «за морально-бытовое разложение». Здесь о таком человеке все газеты и журналы трубили бы. По телевизору показали бы. Кино сняли бы. А у нас…

— Выключите эту муть (это относится к «Дон Жуану»)! — орет Энтузиаст. — Может, по другой программе что получше идет.

По другой программе показывают американский детектив. Все в один голос выражают удовлетворение и одновременно возмущение по поводу того, что проглядели начало. Кто включил эту дурацкую оперу?! Вешать таких мало!

Допрос

— В советской системе наверняка есть уязвимые места, ударив в которые можно разрушить всю систему.

— Есть, конечно.

— Вот именно! Например, советское общество максимально централизовано. Там все решает небольшая кучка высших руководителей. Уничтожить ее, и…

— И через пять минут на ее месте появится точно такая же «небольшая кучка высших руководителей».

— Что же делать?

— В советском обществе очень много уязвимых мест. Но удар ни в одно из них не смертелен для него. Только удар во все уязвимые места может дать желаемый эффект. А к ним надо подобраться. Это — задача для истории, а не для кучки диверсантов.

— Вы уклоняетесь от ответа.

— Вы в самом деле думаете, что такая огромная страна управляется «небольшой кучкой высших руководителей»? Хорошо, пусть «небольшая кучка». А где и когда она собирается? Вы уверены, что советские власти не приняли во внимание существование таких… мыслителей, как вы? Советское общество обладает мощной системой власти и управления и удивительной способностью быстро восстанавливать разрушенные органы и звенья власти. Если вы даже уничтожите половину населения страны, то первое, что в оставшейся части будет восстановлено, — это система власти и управления. Там не власть создается для народа, а народ создается как материал для функционирования власти.

Мы

«Когда я начинал свою деятельность в КГБ, — говорил Вдохновитель, — мой начальник не уставал вбивать нам в голову одну идею: все, что угодно, только не терроризм! Мы можем допустить на какое-то время даже небольшие политические организации. Но не должны проглядеть ни одного террористического акта. Если это дело уйдет из-под нашего контроля, на завоеваниях революции можно будет ставить крест. Вот почему дело индивидуального террора мы должны крепко держать в своих руках». — «Ну а как же вы прошляпили попытку покушения на Брежнева?» — спросил я. «Мы все подготовили наилучшим образом, — сказал он. — Но в последний момент… Эта операция — пустяк. Вот то, что мы чуть было не прошляпили „армянскую группу“, — это посерьезнее. А тут сработала чистая случайность…»

Запад

По телевизору показывают женщину. Ей семьдесят пять лет. В шестьдесят пять лет начала заниматься каратэ. Цель — защититься от возможных насильников (в их районе много случаев изнасилования женщин). После года занятий была в состоянии защититься от одного насильника, после пяти лет — от двух, а теперь может обороняться от трех. Надеется через десять лет достичь такого совершенства, что и пять насильников с нею не справятся. Все в восторге. Никто не поинтересовался, была ли у нее возможность применить свои навыки в каратэ на деле.

Идея «Центра»

Поговаривают о создании «Центра», объединяющего эмиграцию. «Старая идея КГБ, — говорит Шутник, — а тут с ней носятся как со свеженькой. Создали бы лучше ресторан по советским образцам. Допустим — „Ильич“. Удобно говорить: пошли к „Ильичу“, были у „Ильича“. И неясно, какой Ильич имеется в виду. Нынешнему Ильичу приятно. Велит помочь на первых порах. А обслуживать по-советски. По стенкам — лозунги: „Жри, что дают!“, „Не нравится — не ешь!“, „Вас много, а я одна!“, „На всех не угодишь!“, „Ишь, чего захотели!“, „Сам дурак!“, „От хама слышу!“. Но если без шуток, то советскую эмиграцию можно объединить только на просоветской основе». — «Вы думаете, — сказал я, — что тут только мы такие умники? Думаете, те, кто идею „Центра“ внедряет в массы, хуже нас это понимают? Готов пари держать, что эту идею основательно обсудили на Лубянке в Комитете интеллектуалов, прежде чем пустили ее в оборот». — «А что это за Комитет интеллектуалов?» — спросил он. «Плод моего воображения», — сказал я.

Женщины

До зарезу нужна женщина! И дело тут не в физиологии. Мне женщина нужна не столько для тела, сколько для души — чтобы поговорить можно было с полным взаимопониманием, душу излить, солидарность почувствовать. Мы в Советском Союзе, между прочим, были избалованы в этом отношении. Такого количества понимающих и способных на сопереживание женщин, как в Советском Союзе, нет нигде. Я не один такой. «Найдите мне бабу, — без конца пристает ко мне Нытик. — Тоскливо одному. А бабы — они понимают». — «Здесь полно баб для тела, — говорю я. — Но баб для души нет. На этом, брат, надо поставить крест».

Сооружение

Из окна моей комнаты видно грандиозное строительство. Что строят, догадаться не могу. Потому я называю строящееся сооружение просто Сооружением. Оно состоит из множества серых бетонных угловатых блоков. Никаких намеков на окна и двери. Значит, Сооружение — не для жилья. Такую нелепую архитектуру я вижу впервые. Доразвивались, говорю я себе, ощущая некоторое превосходство над «зажравшимся» Западом. Такую чушь не смогли бы придумать даже у нас.

В собственной ловушке

В Москве мне приходилось заниматься проблемами, касающимися больших масс людей. Перед моими глазами проходили тысячи человеческих судеб, в большинстве случаев — печальных. Но я сам был устроен терпимо, и чужие драмы исчезали за колонками цифр, диаграммами, условными знаками. Процент людей, изгнанных из коллектива за пьянство и вновь устроившихся в нормальном коллективе, — таков. Процент вставших на путь уголовщины — таков. Большинство браков расторгается… Величина… Степень… И все! Теперь я на своей шкуре ощущаю, что значит быть ничего не значащей единичкой в чужих хладнокровных расчетах.

Это так просто. Загадка тут есть, но для экспериментаторов из специальных служб. А для подопытных жертв никаких загадок вообще не бывает. Итак — лишь единичка в массовом процессе, а не специальное индивидуальное задание. Обидно. Ну что же, раз так, я и буду вести себя как «единичка».

Плевать мне на ваши великие цели! Буду жить для себя, и только для себя!

Придя к такому решению, я вспомнил азы своей профессии: раз ты есть единичка в массовом явлении, то любое твое поведение, кажущееся тебе проявлением индивидуальности, учтено в расчетах организаторов этого массового явления. Ты в принципе не можешь на Них наплевать, так как и это твое наплевательство принято во внимание и вошло в твое «особое» задание. Ты можешь поступать как угодно, и все равно это будет то, что Им нужно, ибо таких, как ты, тысячи, и вы все вместе делаете то, что нужно Им. А Им нужно лишь то, что получается в результате вашей массовой деятельности. Ты попал в свою собственную ловушку. Вспомни, как ты излагал Вдохновителю план засылки на Запад нескольких десятков тысяч произвольно выбранных человек, которые сыграли бы все логически мыслимые роли для нас! Тогда это было «для нас». Ты был наивен: Они оказались способными на несколько сот тысяч человек.

Разговор с шефом

— Вы, конечно, читали призыв лидеров вашей эмиграции к объединению.

— Конечно, не читал.

— А что вы об этом думаете?

— Ничего путного из этого не выйдет.

— Как вы можете судить заранее?

— На то и наука, чтобы судить заранее. Мне известен человеческий материал и общие принципы организации.

— Ясно. Не смогли бы вы в двух словах определить, что такое советский человек?

— Смогу. Это — образованный человек. Всякий образованный человек по типу есть, по крайней мере в потенции, гомосос.

— Вы говорите загадками.

— Наоборот, решениями возможных загадок. Самые совершенные образцы гомососов порождает наиболее образованная часть советского общества. Широкие народные массы еще не доросли до уровня настоящего гомососа. Не исключено, что они до этого уровня никогда не дорастут. В этом нет надобности. Лишь бы ядро общества стало гомососным. А образованные слои западного общества мало в чем уступают гомососам.

Коллектив