Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

Арина тоже задумалась — вспомнился давний случай из семейной жизни с Фомой. Она тогда неожиданно открыла новую радость — выбор обновки для себя, но на самом деле для любимого мужчины. Случайно, заранее об этом и не думая, присмотрела на торгу головной платок с необычным узором и впервые (даже сама себе подивилась) подумала прежде всего не о том, как этот платок ей хорош будет, а о том, как этому зрелищу Фома порадуется.

Еле дождалась в тот день возвращения мужа, встретила его на крыльце вся в ожидании его слов про обновку — и как об стену ударилась: не заметил! И чувствовала же, что рад Фома ее видеть, что любуется своей красавицей женой, а вот платка ну прямо в упор не зрит! Спросила тогда: «Ничего не замечаешь?», и получила в ответ недоуменное: «А что такое?» И, вот досада, глазами по двору зашарил, непорядок в хозяйстве высматривая.

«Да платок же у меня новый!» — возопила Арина, словно о пожаре извещала. «А, и верно! — дошло наконец до Фомы. — Красивый». И тут же окончательно все доломал и испоганил: «У кого брала? Почем?» Лучше б ударил!

Ох и обиделась она тогда! Улучила время, когда муж разговором со свекровью отвлекся, заперлась в кладовке да наревелась вдоволь. А как выплакалась, так и вспомнила матушкины слова, забытые по молодости и легкомыслию: «Не должно знать мужам, как и чем мы свою красоту и привлекательность усиливаем. Не поймут и не оценят трудов наших! Коли рождается у них понимание, чем мы исхитряемся их в соблазн ввести, тут же волшебство этого соблазна и разрушается. Больше того, скажу тебе, Аринушка, отвратить мужа от тебя это понимание может. Береги секрет обольщения, даже в самой малости береги, и радуйся мужниной радостью от лицезрения тебя — без понимания того, из чего та радость проистекает! Просто в удовольствие ему на тебя смотреть, и все. В этом высшая степень искусства женского!»

Вспомнила те слова Арина, и сразу стало понятно, что не виноват ни в чем Фома — сама она своим разговором о платке все порушила. Вышла из кладовки, а тут и муж: «Да что ж ты закручинилась, отрада моя? В платке, без платка… да какая разница! Я ж тебя люблю, а не тряпки эти». И сразу радость вернулась!

Никогда больше не слыхал Фома от Арины вопроса: «Ничего не замечаешь?» Заметил обновку — хорошо, не заметил — еще лучше! Значит, ничто мужа от нее самой не отвлекает. Даже не так — если заметил, то плохо! Не слилась обновка с ее образом, торчит, будто нитка из гладкого полотна — как говаривала старая ворожея, разрушена гармония!

И снова Аринкины мысли с Фомы на Андрея перескочили. Вспомнила, КАК он глядел на нее утром, когда она вышла, приодевшись для поездки в церковь… А ведь она же для него только и прихорашивалась, впервые с тех пор, как мужа похоронила… Да что ж это за наказание-то! Не о том думает, наставница, называется!

«А ведь Илья-то именно об этом толкует, только со своей, мужской точки зрения! Вот и повод еще для одной беседы с девицами, а то и не для одной, пожалуй…»

Размышления Арины прервал голос старшего наставника, прикрикнувшего на отроков, собравшихся вокруг телеги:

— Чего сгрудились? Держать расстояние! Урядники, куда смотрите?

Девицы дружно проводили глазами проезжающего мимо Алексея, и Галка неожиданно спросила:

— Так что же, дядька Илья, Продька для НЕГО тоже неумелой оказалась?

— Ну почему же? — Илья, похоже, был совсем не прочь продолжить беседу. — У Продьки-то как раз с этим все в порядке. Хотя Леха таких Продек наверняка перевидал о-го-го сколько. Да и почище ее тоже. Понимаете, девоньки, кроме телесного интереса есть ведь еще и умственный. Это, знаете ли, такая вещь… Что сказать, как сказать, на что при этом намекать, а что в голове держать, да чтобы и тебя правильно поняли, и ты ответ правильно поняла. Вот ты, Анюта, когда на меня падала, чего сказать-то пыталась? Я ведь и не разобрал ничего. А, девонька? Да не смущайся ты так! Урок же, учеба. Ну неказисто вышло, так первый блин, как известно…

Анька громко шмыгнула носом и отвернулась, глядя невидящими глазами на проплывающие мимо деревья.

— Да что ж ты убиваешься-то так? — продолжил уговаривать Аньку Илья прямо-таки отеческим тоном. — Ты ж самой смелой оказалась. Эти козы облезлые только подзуживали, а сами-то даже и шевельнуться боялись. Пусть только попробуют теперь над тобой насмехаться — мы им такое ученье устроим, взопреют крутиться! Так, Аринушка?

— Да не станут они насмехаться! — убежденно произнесла Арина не столько для Ильи, сколько для самих девок. — Совсем-то дурами их не считай. Всему еще научатся — погоди, сам рот раскроешь, как через пяток лет после замужества приедут наши боярыни да купчихи к родне в гости. — Она подмигнула девчонкам. — Вот тогда не только отроки, но и мужи наши, что сейчас их и видеть не видят, станут локти кусать — как это они таких красавиц проморгали!

— Ну так для того и учим! — кивнул ей Илья. И снова обернулся к Аньке:

— Так чего сказать-то хотела, Анюта?

— Не знаю, — пробурчала под нос Анька, — нечего было говорить… вроде бы…

— А и правильно! Нечего! Все ж уже заранее сказано было: «Готовься, дядька Илья, сейчас я тебя обольщать стану!» А ну цыц, кобылы необъезженные!

Попытавшиеся было захихикать девки мгновенно затихли.

— Да! «Сейчас я тебя обольщать стану!» — повторил Илья. — Так ведь Продька-то Алексею возле церкви то же самое сказала! Иными словами, но то же самое! Или вы не поняли? — Илья обвел девиц строгим взглядом. — Вижу, что поняли. И наплевать, что она там про духоту в храме, да про подвернутую ногу толковала! Смысл был тот же: «Я тебе, значить, предлагаю… это самое, а ты давай, не теряйся! Или я тебе не хороша?» Вот о чем речь шла! Ну и что, что рядом с храмом божьим. Ну и что, что людей вокруг полным-полно. Слова-то сказаны самые невинные! А смысл… сами понимаете. Вы, хихикалки, так можете? А ответ, так же сказанный, понять смогли бы? Вот то-то и оно! Впрочем, это как раз наука нехитрая, быстро обучитесь говорить одно, подразумевать другое, а думать третье. Да и на посиделках уже пробуете наверняка. Ведь пробуете же, а?

«Э-э-э, нет… Не то ты им сейчас говоришь, дядька Илья… Вернее, не совсем то. Ну да ладно, это я им еще потом объясню… Самим речам они как раз быстро обучатся, а вот понять, ХОТЯТ ли с тобой об том говорить, намного сложнее. Продька так не поняла, оттого и бежала потом по улице как ошпаренная. Для таких разговоров иное нужно, слова тут — не самое главное…»

…Случалось время от времени, что Фома заглядывал домой в неурочное время, ни с того ни с сего, когда Арина и не ждала. Когда такое случилось впервые, она удивилась — Фома ни бездельником, ни лентяем не был — и даже чуть было не обиделась: а не вознамерился ли муж застать ее за чем-то непотребным? Но ни удивление, ни обида не успели вызреть, потому что шальной взгляд Фомы прямо-таки не говорил, а кричал о том, ЗАЧЕМ он явился домой, бросив дела. И хотя столь явно выраженное желание мужа, чего греха таить, было Арине приятно и почти сразу же породило ответное желание, но она растерялась. Среди бела дня… и вообще… Только и хватило ее на неразборчивые охи и ахи, да беспокойное оглядывание — не видит ли прислуга или свекровь, как Фома влечет в горницу, где устроено у них супружеское ложе.

И там, в горнице, тоже повела себя бестолково — не знала, куда сунуться: то ли дверь поплотнее притворить (еще и пожалела, что засова на двери нет), то ли икону завесить, то ли постель разобрать, то ли… и сама не знала. Неуклюжей какой-то сделалась, неловкой и не заметила, как смахнула на пол глиняный светильник. Нагнулась собрать осколки и…

С тех пор у них с Фомой так и повелось — глянет он этаким одновременно и хитрым, и шальным глазом да скажет: «Что-то, Аринушка, в спальне у меня сегодня под ногой хрустнуло… осколок, что ли, какой? Пойти поглядеть…» А она в ответ: «Ой, и правда, глянуть надо, а то наколешь ногу ненароком». Ну и шли… осколок искать. А если не отвечала… что ж, случается и так, что потерпеть мужу надлежит денек-другой без обид и упреков.

Засов же на той самой двери появился уже на следующий день, и прислуга знала, что соваться к хозяевам, коли заперлись, не след. Даже и свекровь, несмотря на весь свой насквозь вредный характер, в запертую дверь никогда не ломилась, только зыркала потом укоризненно да бормотала что-то себе под нос про любострастие да плотский грех.

Одного лишь так и не смогла понять Арина — бросает ли Фома ради нее дела, являясь домой в неурочное время, или просто пользуется случаем, когда в делах перерыв образуется? И еще одно: отчего так сладок плотский грех, если творишь его тогда, когда добрым христианам о том и думать невместно?

«Да, порой для такого разговора и слов-то никаких не надо. Мне с Андреем и взгляда единого хватило, только бы позвал. Зачем нам слова? А ведь бабка с матушкой про то же самое говорили, когда учили не в слова вслушиваться, а смотреть. Словами обмануть можно, глазами — никогда. И нет в этом никакой ворожбы — иные сами с возрастом и опытом постигают эту науку, мне просто повезло, что учиться было у кого… Ой!»