Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

– Ты не сказал мне всего. Этот человек, с которым мы собираемся встретиться, – счетовод?

– Нет. Если хочешь знать, это Адольф Стэмфли.

– Стэмфли! – Клод был потрясен.

– Да. Поэтому мы тебе и не говорили. Прости за выражение, но зачем бередить старые раны?

– Действительно, зачем?! Ведь можно нанести новые!

– Тебе ничего не придется наносить. Даже визита к хирургу. Мы с Пьеро обсудим все сами. А ты останешься с Полем.

Клод пришел в тихую ярость, вспоминая ранее придуманные сценарии отмщения. У него было достаточно времени, чтобы изобрести и продумать несколько видов акта возмездия. Некоторые проекты оставались только словесными. Например, признание хирурга виновным в женевском суде, процесс, который заканчивался снятием с руки повязки, к вящему ужасу собравшихся. Но были среди проектов и более жестокие формы свершившегося правосудия. Так, например, в своих мечтах Клод заставлял хирурга выпить всю жидкость из всех пробирок его коллекции. Или представлял себя в зловещей атмосфере «Рыжего пса» зачитывающим приговор: «Моим личным решением обвиняемый приговаривается к телесному наказанию: глаз за глаз, зуб за зуб, палец за палец!» Клод взял на себя роль судьи и присяжных заседателей, в то время как посетители таверны приводили приговор в исполнение. Друг за другом они забирали у хирурга то, что он забрал у них. Ухо за ухо, палец за палец… Сцена заканчивалась размещением руки хирурга, которой он совершил свои преступления, под хлеборезку. Клод всегда оставлял Стэмфли один глаз, чтобы тот видел, какое наказание его постигло.

Аббат прервал злобные размышления молодого механика:

– Тебе придется довериться нам – мы воздадим хирургу за все грехи.

– Я не собираюсь этого делать. Я пойду к нему вместе с вами.

– Нет, не пойдешь.

– Пойду!

Пока извозчик колесил по улицам города, спор внутри «Люсиль» разгорался не на шутку.

– Твой гнев разрушит наши планы, – говорил аббат.

– Так что же это за планы?

– Мы скажем тебе, когда все закончится.

Тут вмешался Пьеро:

– По крайней мере позволь ему присутствовать. – В глубине души таксидермист понимал Клода. – Позволь ему увидеть,

как падет империя хирурга.

– Если Клод пообещает, что не будет ничего говорить и делать, пока мы там, я соглашусь. Но только если он пообещает!

Юноша неохотно принял эти условия.

Уже смеркалось, когда аббат подошел к дому Адольфа Стэмфли и постучал дверным кольцом, выполненным в форме руки, удерживающей шар.

– Не ожидал тебя увидеть, – вот и все, что смог выдавить из себя хирург, пока аббат, прихрамывая, заходил в дом.

– Много воды утекло, – ответил Оже. – Я пришел, чтобы вновь обменяться кое-чем.

– Сомневаюсь, что моя коллекция может пополниться еще хоть чем-то из долины, – сказал хирург. – Хотя проходи, если хочешь.

– О да, хочу! У меня есть нечто, что действительно обогатит твою коллекцию. – Аббат велел Пьеро и Клоду внести обернутый в муслин предмет. Пока юноша нежно держал спинорога, хирург дважды посмотрел ему в глаза и подумал, что лицо парня ему знакомо.

Клод пришел к выводу, что хирург совсем не изменился: тот же землистый цвет лица, тот же черный плащ, говорящий о темных связях между ним и старейшинами Республики, та же самодовольная реакция на весть о страшной ночи, когда налетела Бешеная Вдова. Хирургу не терпелось увидеть особь и заключить сделку безо всяких отлагательств, если, конечно, сделку вообще стоило заключать.

У аббата имелись свои мысли на этот счет:

– Я хочу, чтобы эти парни взяли из твоей коллекции все, что им понравится. Мы положим предметы на стол и сравним. Чока они выбирают, мы можем договориться. И я давно хотел поздравить тебя с выходом твоей замечательной книги с иллюстрациями.

– Ты ее видел? – Хирург был доволен. Совсем немного людей – людей, работающих в разных областях науки, – читали «Искусство цистотомии».

– А кто не видел?! – удивился аббат.

Пока он расспрашивал хирурга о его исследованиях, лицемерно расхваливая упорство, стиль и практичность автора Пьеро и Клод носились по комнатам, где хранилась коллекция. Когда они уходили, Стэмфли разглагольствовал о пуле, которую извлек из тела в ходе операции, придуманной Чизлденом:

– Пациент проносил ее в себе с самой осады Лилля во Фландрии!!! Четыре унции, и это по английским меркам!

– Не может быть! По английским меркам?!

– Да, да! – ответил хирург, пребывая в несвойственном ему состоянии, близком к исступлению.

Беседа продолжалась, и вот уже двое разговаривали о почечном камне верблюда, из которого один мастер выпилил небольшой глобус.

– Я пользуюсь им как пресс-папье.

– Правда? Действительно интересно! Кажется, я видел такой в Вене.

Прошло полчаса, и Стэмфли больше не мог сдерживаться:

– Что это за предмет ты собираешься мне продать? Или на что ты хочешь его обменять?

– Это очень необычная особь, которая оказалась у меня примерно шесть месяцев назад.

– Мой дорогой аббат, вы не слишком-то точны. Я спрашиваю еще раз – что это?

– Всему свое время. Вскоре вы это увидите. Давайте лучше поговорим еще о вашем «Искусстве», пока ждем парней.

И хирург продолжил рассуждать о различных кистах, желчных камнях и других действительно интересных вещах.

А тем временем Пьеро и Клод пробирались через коллектив так быстро, как только могла позволить им скрупулезность. Владения Стэмфли помещались в трех смежных комнатах. Первую прошли довольно быстро – в ней хранились различного рода камни и минералы, в основном кварц, железные руды, магниты, несколько самоцветов, а также коллекция камней с природными рисунками на них, – сие собрание ничем не уступало собранию Манфреда Сеталлы. Вторую комнату исследовали более тщательно. В ней содержались чучела животных, коих было великое множество. Это сбивало с толку и свидетельствовало о явной неразборчивости и жадности хозяина. Комната была вся увешана полками, от пола и до потолка. Даже с потолка свисали животные, привязанные к веревкам. Пьеро собирался забрать не меньше трех особей, что оказалось совсем нелегко. Например, в коллекции присутствовало целых семь корабельных крыс, одна из них – с тремя хвостами.

Пьеро посмеялся над тем, как чучела хранились. Мех и оперение большинства из них выцвели, особенно это касалось орла с внушительным размахом крыльев, висящего над головами посетителей.

– Ужасно набит. Не удивлюсь, если все они скоро развалятся.

Чуть больше ему понравились млекопитающие. Пока Клод выбирал, Пьеро отмечал предметы на листке бумаги.

– Сухожилие северного оленя, голосовые связки африканской мартышки, гортань полосатой гиены, желательно не проспиртованные.

Собрав все это, они вошли в следующую комнату, которая называлась «Человеческие уродства». Друзья уже нашли последний необходимый предмет – раздутые внутренности человеческого уха, – когда Клод натолкнулся на шкафчик с надписью «Придатки незаконнорожденных».

Клод открыл шкафчик и начал просматривать образцы. Его охватило упорное, неконтролируемое желание увидеть. Среди образцов он нашел воспаленный лимфатический узел вместе с пораженными репродуктивными органами. Они принадлежали юристу из Лозанны. Был там и накрытый крышкой бокал, в котором покоился человеческий зародыш. Клод не смог толком разобрать латынь, но, кажется, речь шла об искусственно выращенном из семени эмбрионе. Рядом стояла банка с двухголовым новорожденным.

Хирург позвал гостей обратно. Они уже собирались возвращаться, когда Клод резко остановился. Пьеро врезался в него, чуть не уронив гортань полосатой гиены на пол. Клод достал банку, которую не заметил раньше. Размер предмета смутил юношу. Он был таким маленьким, не больше гусеницы, однако название развеяло все сомнения: «Digitus im-pudicus,[101] Турне, сентябрь 1780». Предмет, дата и место совпадали.

Подавив первый приступ тошноты, Клод схватил банку и крепко сжал ее. Впервые за много лет палец и рука вновь были вместе. Это заставило Клода вспомнить саму операцию и события, за ней последовавшие. Он припоминал зеленое сукно, на которое хирург выкладывал инструменты, кроваво-красный снег в ведре, травы и грибы, пустившиеся в пляс над головой мальчика. Заметка на банке гласила, что родинка, по форме напоминающая родинку французского короля, была заполнена черной желчью. Только Клод знал: черноту вызвали безобидные чернила, пролившиеся на палец.

Пьеро пытался убедить друга забыть о содержимом шкафчика и пошевеливаться, но ничто не могло заставить Клода двинуться с места. Он увидел, что рядом с его пальцем стояли другие банки из Турне. Клод начал сопоставлять истории о хирургических вмешательствах, рассказанные в «Рыжем псе», и части тела, которые теперь плавали в банках перед его глазами.

Он принялся опустошать шкаф.

– Положи их обратно! Ты все испортишь! – говорил Пьеро, однако Клод был непреклонен. – Ты не можешь украсть их!