Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

— Сударыня, мы напали на след.

— Ах, уж мне эта сакраментальная фраза!

— Да нет же, это правда. Но поймите, вы дали нам слишком скудные сведения.

— Неужели? Молодой, красивый, смуглый, черноволосый, с прекрасными глазами и звучным голосом!

— Проклятие! Мне не нравится, как вы о нем говорите, графиня. Сартин, запрещаю вам искать этого прохвоста.

— Вы не правы, государь, я только хочу кое о чем его спросить.

— Спросить о чем-то, что касается вас?

— Да.

— Но о чем же вам еще спрашивать? Его предсказание исполнилось.

— По-вашему, исполнилось?

— Конечно. Вы королева.

— Почти.

— Значит, ему больше нечего вам сказать.

— Как знать. Пускай он мне скажет, когда эта королева будет представлена ко двору. Царить ночью — это еще не все, государь, мне бы надобно немного поцарствовать и среди бела дня.

— Это не касается колдуна, — изрек Людовик XV, надув губы с таким видом, как будто разговор начинал его тяготить.

— А от кого же это зависит?

— От вас.

— От меня?

— Да, разумеется. Найдите даму, которая бы вас представила.

— Среди ваших придворных жеманниц? Ваше величество прекрасно знает, что это невозможно; все они продались Шуазелям и Праленам.

— Но мы же условились не упоминать больше ни тех, ни других.

— Я этого не обещала, государь.

— Ну, будет! У меня к вам одна просьба.

— Какая же?

— Оставьте их в покое, и сами оставайтесь на своем нынешнем месте. Поверьте мне, ваше положение лучше.

— Бедные иностранные дела! Бедный флот!

— Графиня, ради всего святого, не будем заниматься политикой вместе.

— Ладно, но вы не можете мне запретить заниматься политикой без вас.

— О, сами — сколько вам будет угодно.

Графиня протянула руку к корзине, полной фруктов, взяла два апельсина и один за другим подбросила их на ладони.

— Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель, — сказала она. — Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель.

— Что это вы делаете? — осведомился король.

— Пользуюсь разрешением, полученным у вашего величества: перетряхиваю министерство.

В этот миг вошла Дореа и сказала что-то на ухо госпоже.

— Да, разумеется! — воскликнула та.

— Что такое? — спросил король.

— Вернулась Шон, государь, и просит позволения приветствовать ваше величество.

— Пусть войдет, пусть войдет! В самом деле, последние четыре-пять дней я чувствовал, что мне чего-то недостает, да не мог понять чего.

— Благодарю, государь, — сказала, входя, Шон.

Потом, подойдя к графине, шепнула ей на ухо:

— Дело сделано.

Графиня не удержалась и вскрикнула от радости.

— Ну-ка, что там у вас такое? — поинтересовался Людовик XV.

— Ничего, государь, я просто рада ее видеть, вот и все.

— Я тоже. Приветствую вас, малютка Шон, приветствую.

— Ваше величество разрешит мне сказать два словца сестре? — спросила Шон.

— Говори, говори, дитя мое. А я покуда узнаю у Сартина, откуда ты приехала.

— Государь, — начал г-н де Сартин, который рад был уклониться от просьбы, — не угодно ли вашему величеству уделить мне минуту?

— Зачем?

— Для разговора о крайне важном деле, государь.

— Ах, у меня очень мало времени, господин де Сартин, — ответствовал Людовик XV, заранее начиная зевать.

— Государь, всего два слова.

— О чем?

— Об этих ясновидящих, об иллюминатах, искателях чудес.

— Ах, вы о шарлатанах? Дайте им патенты жонглеров, и вам не придется больше их опасаться.

— Государь, осмелюсь все-таки утверждать, что положение куда серьезнее, чем полагает ваше величество. То и дело открываются новые масонские ложи. Поверьте, государь, это уже даже не общество, это секта, к которой присоединяются все враги монархии: идеологи, энциклопедисты, философы. Скоро будут с большой пышностью принимать господина де Вольтера.

— Он умирает.

— Это он-то, государь? Ничего подобного, он не так глуп.

— Он исповедовался.

— Это хитрость.

— Явился на исповедь в рясе капуцина.

— Нечестивая выходка. Государь, все они суетятся, пишут, ведут переговоры, собирают деньги, сносятся друг с другом, интригуют, угрожают. Судя по кое-каким словам, вырвавшимся у некоторых недостаточно скрытных братьев, они даже ожидают прибытия своего вождя.

— Что ж, Сартин, когда этот вождь прибудет, вы его схватите, запрете в Бастилию, вот и все.

— Государь, у этих людей большие возможности.

— А разве у вас их меньше, сударь, у вас, главы полиции королевства?

— Государь, ваше величество разрешило изгнать иезуитов, следовало бы просить у вас разрешения на изгнание философов.

— Опять вы с вашими бумагомарателями!

— Государь, их перья опасны, когда они заточены ножом Дамьена.

Людовик XV побледнел.

— Эти философы, которых вы презираете, государь…

— Ну?

— Уверяю вас, они погубят монархию.

— Сколько времени им на это понадобится?

Глава полиции удивленно взглянул на Людовика XV.

— Откуда же мне знать, государь? Лет пятнадцать — двадцать, может быть, все тридцать.

— Вот что, любезный друг мой, — изрек Людовик XV, — через пятнадцать лет меня уже не будет; говорите об этом с моим преемником.

И король повернулся к госпоже Дюбарри.

Она, казалось, того и ждала.

— О господи! — воскликнула она с тяжким вздохом. — Шон, что ты такое говоришь!

— А что она говорит? — спросил король. — У вас обеих весьма мрачный вид.

— Ах, государь, — отвечала графиня, — на то есть причины.

— Ну скажите, что стряслось?

— Бедный брат!

— Бедный Жан!

— Так ты полагаешь, что придется отрезать?..

— Есть надежда, что до этого не дойдет.

— Что отрезать? — спросил Людовик XV.

— Руку, государь.

— Отрезать виконту руку? С какой стати?

— Он тяжело ранен.

— Тяжело ранен в руку?

— Ах, боже мой, да, государь.

— В какой-нибудь потасовке, в каком-нибудь злачном месте, в вертепе?..

— Нет, сударь, на большой дороге.

— Но как это случилось?

— Его хотели убить, вот и все.

— Бедняга виконт! — вскричал Людовик XV, который был весьма мало склонен к жалости, но великолепно умел притворяться, что жалеет людей. — Его хотели убить, подумайте только! Да, это уже не шутки, Сартин!

Г-н де Сартин, встревоженный на первый взгляд куда меньше, чем король, но на самом деле обеспокоенный гораздо сильнее, приблизился к обеим сестрам.

— Неужели и впрямь стряслось такое несчастье, сударыни? — с тревогой в голосе спросил он.

— К несчастью, это правда, сударь, — ответила Шон, заливаясь слезами.