Грозовой перевал - Эмили Бронте

– А почему они еще на свету, когда здесь уже давно вечер? – полюбопытствовала она.

– Потому что они располагаются на гораздо большей высоте, чем наша усадьба, – объяснила я. – На эти скалы нипочем не вскарабкаться: уж больно они высокие и крутые. Зимой мороз приходит туда раньше, чем к нам. Даже в середине лета я, бывало, находила снег в той темной лощине на северо-восточном склоне.

– О, так ты бывала на этих утесах! – в восторге вскричала она. – Тогда и я смогу там очутиться, когда вырасту. А папа там бывал, Эллен?

– Папа сказал бы вам, мисс, – торопливо проговорила я, – что не стоит ходить в горы. Ничего интересного там нет. Вересковые пустоши, по которым вы с ним гуляете, гораздо живописнее, а уж парк усадьбы «Скворцы» – самое прекрасное место в мире!

– Но я знаю парк, как свои пять пальцев, а в горах ни разу не была, – пробормотала девочка про себя. – Как бы мне хотелось посмотреть на все вокруг с вершины самого высокого утеса! Моя пони Минни когда-нибудь домчит меня туда.

Одна из служанок упомянула Пещеру Фей, и Кэти сразу загорелась – она должна там побывать во что бы то ни стало! Девочка раз за разом приставала к мистеру Линтону, пока тот не пообещал ей это путешествие, когда она станет старше. Но мисс Кэти в то время измеряла свой возраст не годами, а месяцами и постоянно спрашивала: «Я уже достаточно выросла, чтобы взобраться на Пеннистонские утесы?» Дорога туда на одном из своих поворотов проходит совсем рядом с Грозовым Перевалом. У Эдгара недоставало смелости пройти по ней, поэтому девочка все время получала от него один и тот же ответ: «Не сейчас, дорогая, еще не время».

Как я уже говорила, миссис Хитклиф прожила еще лет двенадцать после того, как оставила своего супруга. В ее роду все были хрупкого телосложения. Ни Эдгар, ни Изабелла не могли похвастаться тем несокрушимым здоровьем, которое характерно для обитателей здешних мест. Какова была ее смертельная болезнь, я не знаю, но, кажется, они с Эдгаром страдали одним и тем же родом лихорадки, сначала развивавшейся медленно, а затем ставшей неизлечимой и буквально пожравшей их жизни. Она написала брату, что опасается за смертельный исход болезни, которая мучила ее вот уже четыре месяца, и умоляла его встретиться с ней, если возможно, потому что ей надо уладить много дел, она должна попрощаться с ним и передать ему с рук на руки маленького Линтона в целости и сохранности. Она надеялась, что Линтон сможет жить в усадьбе «Скворцы» на попечении Эдгара. Она убедила себя, что отец ребенка не собирается взваливать на себя обязанности по содержанию и воспитанию сына. Мой хозяин ни минуты не колебался исполнить просьбу сестры. Несмотря на то, что он с неохотой покидал свой дом во всех остальных случаях, в этот раз, получив ее письмо, он тут же отправился в дорогу. Он вверил Кэтрин моим заботам и наказал смотреть за ней в его отсутствие с особой бдительностью, повторяя бессчетное число раз, что ни под каким видом она не должна выходить за пределы парка, даже в моем сопровождении. Мысль о том, что девочка может пойти или поехать верхом куда-либо одна, даже не приходила ему в голову.

Его не было три недели. Первые день-два моя подопечная просидела в углу библиотеки, слишком расстроенная, чтобы читать или играть, и вела себя так тихо, что вовсе не доставляла мне хлопот. Однако на смену этому настроению пришли приступы раздражения и скуки, сопровождаемые капризами и причудами. Я была уже не в том возрасте, чтобы развлекать Кэти, да и домашней работы было, как всегда, с избытком, посему я придумала отличный, как мне тогда казалось, способ занять пытливого ребенка. Я отправляла ее в путешествия – иногда пешком, а иногда верхом на пони – по землям усадьбы, а когда она возвращалась, терпеливо выслушивала полный отчет обо всех ее действительных и воображаемых приключениях.

Лето было в самом разгаре, и Кэти настолько полюбила эти одинокие прогулки, что взяла за правило отправляться на них сразу после завтрака и не показываться до самого чая, а затем заполнять наши вечера своими фантастическими рассказами. Я не боялась, что она окажется за оградой парка, потому что ворота почти всегда была на запоре, и, как мне думалось, она не отважится выйти за них одна, даже если они будут открыты. К моему величайшему сожалению, я обманывалась на ее счет. Однажды Кэтрин пришла ко мне уже в восемь утра и заявила, что сегодня она – арабский купец, пересекающий пустыню со своим караваном, поэтому я должна снабдить провизией ее саму и ее животных: коня и трех верблюдов, в роли которых выступали крупный старый гончак и два пойнтера. Я собрала изрядно яств и загрузила ими корзину, которую приторочила к седлу, а Кэтрин, казавшаяся лесной феей в широкополой шляпе с густой вуалью, защищавшей ее от июльского солнца, вскочила на свою лошадку и пустила ее в путь легкой рысцой. На мои увещевания не давать пони переходить в галоп и вернуться домой пораньше она отвечала беспечным смехом. К чаю непослушная девочка не объявилась. Один из путешественников – старый гончий пес, предпочитавший покой и отдых, – возвратился, но ни Кэти, ни ее пони, ни двух пойнтеров нигде не было видно. Я разослала слуг на поиски по всем тропам и дорожкам и, наконец, сама отправилась ее искать. Работник, чинивший изгородь вокруг молодых посадок у самой границы владений, на мой вопрос ответил:

– Видел я ее поутру. Она попросила меня срезать ей ореховый хлыстик, а потом перепрыгнула на своей лошадке через изгородь вон там, где она ниже всего, и ускакала прочь.

Можете себе представить, что я почувствовала, услышав рассказ работника. Я тут же решила, что Кэтрин отправилась прямиком к Пеннистонским утесам. «Что с ней могло случиться?» – воскликнула я и через брешь в изгороди, над которой еще трудился работник, выбежала прямо на большую дорогу. Я бежала так, точно за мной кто гнался, милю за милей, пока передо мной не показался дом и другие постройки Грозового Перевала, но ни вблизи, ни вдали ни следа Кэтрин. Пеннистонские утесы стоят в полутора милях от Перевала, а сам Перевал находится в четырех милях от усадьбы «Скворцы», поэтому я начала опасаться, что не успею добраться до скал до темноты. «А что, если она поскользнулась, взбираясь на них? Что, если она сорвалась, разбилась насмерть или переломала руки и ноги?» – думала я. Неизвестность была для меня уже нестерпимой, когда я приблизилась к моему бывшему дому. Но тут со вздохом облегчения я увидела Чарли – самого драчливого из пойнтеров – лежащего под окном. Голова его распухла, а одно ухо было разодрано в кровь. Я распахнула калитку, бросилась к двери и принялась барабанить в нее кулаками. Мне открыла женщина – моя знакомая, которая раньше жила в Гиммертоне, а потом нанялась в служанки на Грозовой Перевал после смерти мистера Эрншо.