Обрывистые берега - Иван Лазутин

— Торт? — Эльвира смутилась. — Но сегодня же не праздник.

— Нет, сегодня праздник! Великий праздник! Я вновь на свободе, и ты рядом со мной! — Валерий, подлаживая мотив песни под такт вальса, речитативом запел:

…Долго я звонкие цепи носил,Долго бродил я в горах Акатуя,Старый товарищ бежать пособил,Ожил я, волю почуя…

— Ну хватит же, хватит!. Не доводи меня до слез!.. — взмолилась Эльвира.

— Я побежал!.. Давай орудуй тут и будь хозяйкой!

Первое, что сделала Эльвира, как только за Валерием захлопнулась дверь, — поспешно убрала с письменного стола бутылки и поставила их на прежнее место, под раковину в кухню, поправила сдвинутые машинописные стопки рукописи диссертации, аккуратно разложенной по главам, и принялась чистить картошку. А сама думала: "А что, если и взаправду разозлится, когда увидит, что я убрала со стола бутылки? — И тут же решила: — Пусть злится… Потом сам поймет, что я была права. Зачем в огонь подливать масла? И так в семье все шатается, а он вздумал номера выкидывать…"

Эльвира поставила на плиту кастрюлю с картошкой, подмела на кухне пол и прошла в кабинет к письменному столу. Когда она убирала бутылки, ей бросилась в глаза записка, пришпиленная скрепкой к стопке рукописи. На клочке бумаги было написано: "Новая подглавка. Согласовать с шефом и включить в дис-цию. Оживит весь материал".

"Интересно, что это за подглавка, — подумала Эльвира. — И чем она может оживить его диссертацию, которую он давно обещал дать мне почитать, как только завершит ее и переплетет. Ничего, прочту кусочек и непереплетенной". Эльвира взяла со стола рукопись, села в кресло, стоявшее рядом со столом, и принялась читать, время от времени прислушиваясь к звукам, доносившимся с лестничной площадки: а вдруг, чего доброго, нагрянет Яновский и, забыв свое обещание дать почитать диссертацию, еще выговорит.

Заголовок был напечатан крупными буквами и подчеркнут: "Ложь во спасение". Уже сам заголовок заинтриговал Эльвиру. Она начала читать:

"В предыдущем разделе настоящей главы мы подвергли анализу случаи, при которых отношения родителей к детям строились без учета того, что ложь никогда не была методом достижения положительных педагогических результатов. Заведомая ложь, как это сотни раз доказала жизнь, рано или поздно детьми распознается, отчего страдает родительский авторитет, а также наблюдается срывы в формировании характеров подростка. В работе мы привели несколько примеров того, когда мелкая бытовая ложь ("в доме нет ни копейки денег, а ты канючишь велосипед…", "классный руководитель сказала, что если ты и дальше будешь ползти на двойках и тройках, то тебя после восьмого класса фуганут в ПТУ…", "обзвонила все магазины — нигде джинсов в продаже нет…" и т. д. и т. п. — и это в тех случаях, когда в доме были деньги, когда классный руководитель не угрожал "фугованием" в ПТУ, когда сердобольная матушка не звонила ни в один магазин и не спрашивала о джинсах), накапливаясь день ото дня, становится приемом защиты от требований подростка или методом назидания.

Но есть ложь другого рода. Ложь, которую в пароде называют "ложь во спасение" или "святая ложь". К ней родители иногда прибегают в сложных драматических ситуациях, сложившихся в семье. При работе над настоящей диссертацией нам пришлось не однажды побывать в инспекциях по делам несовершеннолетних, "клиентами" которых, как правило, являются "трудные" подростки. Из множества вариантов "лжи во спасение", как подсказывает опыт работы инспекций но долам несовершеннолетних, одним из самых губительных и влекущих за собой тяжелые последствия в судьбе подростка является ложь матерей, у детей которых в свидетельстве о рождении в графе "отец" стоит прочерк. Как правило, это дети случайной любви: любви уличной, "чердачной", любви "подъездной"… Дети этой любви первые пять-шесть лет еще не обременяют матерей назойливыми расспросами, кто их отец и где он сейчас находится. Им пока достаточно материнского заверения, что "твой папа в длительной командировке", или "служит в армии" (это на случай, если у матери есть надежда выйти замуж), или "папа погиб на фронте", "папа погиб в аварии…".

Но когда ребенок подрастает и начинает все острее и острее чувствовать, что кроме материнской ласки природа даровала ему еще и право опоры на твердое плечо отца, то огонь "святой лжи", бездумно зажженный матерью, начинает ее жечь все сильнее и сильнее. Кульминация драматизма этой "святой лжи" наступает, когда подростку (юноше или девушке) исполняется шестнадцать лет. Для получения паспорта (значительный и знаменательный рубеж в человеческой судьбе: вчерашний подросток начинает гордо носить имя — гражданин СССР) в паспортный стол отделения милиции нужно сдать свидетельство о рождении, а в этом документе в графе "отец" (этого документа завтрашний гражданин еще ни разу не видел, мать его прячет под семью замками) стоит небрежный прочерк черными чернилами. Отца нет. А ведь отец-то был. Не из ребра же Адама выточен завтрашний гражданин. И вот тут начинается то, что могло бы быть предметом шекспировских сюжетов.

При работе над диссертацией соискателю пришлось столкнуться с десятками изломанных юношеских судеб, черная полоса которых началась на перевалочном возрасте — в шестнадцать лет.

Для примера остановлюсь на типичном случае, который не могу не описать в настоящей работе. С юношей N-овым я встретился при посещении одного из московских изоляторов, где под следствием содержатся под стражей несовершеннолетние преступники. Учитывая, что для моей работы мне нужны были индивиды, преступления которых связаны прямо или косвенно с моментом узнавания ими, что они явились жертвами материнской "лжи во спасение", администрация следственного изолятора разрешила мне (по санкции свыше) встречу (в специально отведенной для этого комнате, где следователи допрашивают содержащихся под стражей) с одним из тех несчастных и жестоко обманутых родной матерью молодых людей, у которых на границе шестнадцатилетия светлая дорога обрывается и начинается мрачный путь за колючей проволокой…"

Чем дальше Эльвира читала подглавку диссертации, тем отчетливее и яснее представал перед ней образ Валерия. Отец — летчик-испытатель. Похоронен на кладбище в городе N-ске… "Негодяй!.. Хотя бы специальность "отца" изменил…" — кипела Эльвира. …Хождения матери но служебным инстанциям (роно, милиция, райисполком), чтобы получить новое свидетельство с указанием фамилии, имени и отчества в графе "отец"… "Он же подвергает Веронику Павловну публичному позору!.. — Эльвира задыхалась от злости и негодования. — Хвалился, что кафедра его диссертацию рекомендует к печати отдельной книгой в издательстве "Знание". Ведь на защиту диссертации придут Вероника Павловна и Валерий. Он же этой подглавкой убьет их обоих. И это после тяжелейшего инфаркта!.. Как ему сказать об этом?"

Чтение было оборвано длинным, напористым звонком в коридоре. Так мог звонить только Валерий, когда на него накатывалась волна озорства.

Положив на стол листы рукописи, Эльвира метнулась к двери. Руки ее дрожали, она не в ту сторону крутила защелку замка. Чувствуя, что Эльвира не может открыть дверь, Валерий нарочно, шутки ради, еще раз затопил пронзительным звоном гулкий коридор.

— Крути влево, влево! — кричал он через дверь.

Когда Эльвира наконец открыла дверь, Валерий остолбенел на пороге.

— Что с тобой?! На тебе лица нет.

Эльвира не знала, что ответить. И она солгала, прикинувшись виноватой:

— Ты не будешь сердиться?

— Что-нибудь кокнула?

— Нет, я ничего не разбила.

— Ну а что же?

— Я убрала бутылки. Туда, где они стояли. Я боюсь, что придет отчим и будет скандал!.. А тебе сейчас нельзя вступать ни в какие ссоры. Я знаю его, он человек коварный, он может причинить тебе неприятность. Пойми это, Валера…

— Ну ладно… Может быть, ты и права. От моего отчима можно ожидать чего угодно. А сейчас, миледи, мечи на стол все, что я принес! Ты не испугалась, что я так долго задержался? Такого винограда ты еще никогда не ела!.. Болгарский!.. "Кардинал". Крупный, как сливы. В двух гроздьях три с половиной килограмма! Будем сейчас пировать. Купил две бутылки лимонада!.. А торт твой любимый — "Прага"!

Как ни старалась Эльвира не показать вида, что она крайне обеспокоена и встревожена тем, что только что прочитала, у нее это не получалось. Позабыла посолить картошку, нечаянно уронила на пол солонку с солью и тут же, припав на колени, принялась собирать ее щепотками и сыпать в солонку, приговаривая:

— Неужели поссоримся? Это не к добру… — сокрушалась Эльвира. — Что-то у меня сегодня все из рук валится. Не знаю прямо, что со мной.

— Не кликушествуй!.. Хоть перебей всю посуду и переколоти весь хрусталь в серванте — не услышишь от меня ни одного сердитого слова. — Валерий опустился на колени рядом с Эльвирой и, зажав ее голову в ладонях, поцеловал в лоб. — Ну, что с тобой? Ты чем-то огорчена? Уж не звонил ли отчим? И не наговорил ли он тебе грубостей?