Импровизатор - Ганс Андерсен

— Вы, верно, пришли посмотреть комнату? Она слишком мала для вас!

— А где же певица? — спросил я.

— Переехала вчера вечером; кажется, даже совсем уехала! И так поспешно! — ответила старуха.

— Не знаете ли куда? — спросил я.

— Нет! Она и не заикнулась об этом. Но вся труппа отправилась в Падую или, кажется, в Триест, а может быть, и в Феррару или еще куда-нибудь! — Она открыла дверь и показала мне опустевшую комнату.

Я направился в театр; труппа действительно дала вчера последнее представление, и теперь театр был закрыт. Так она уехала! Несчастная Аннунциата! И виною всех ее несчастий Бернардо! Он же виноват и во всем, что касалось меня! Не будь его, люби Аннунциата меня, талант мой развернулся бы в полном блеске, и вся моя жизнь сложилась бы иначе! Последуй я тогда за нею, избери себе поприще импровизатора, я разделил бы ее триумфы, все было бы иначе, и скорбь не оставила бы на ее челе своих глубоких следов!

Глава XIII

Поджио. Аннунциата. Мария

Поджио навестил меня и принялся подшучивать над внезапной переменой во мне. Но я не мог открыться ни ему, ни кому бы то ни было.

— У тебя такой вид, точно на тебя повеял сирокко! — сказал он. — Не из сердца ли дует этот знойный ветер? Маленькая птичка, что живет там, может сгореть, а она ведь не Феникс, вновь не возродится! Ее надо время от времени выпускать на волю! Пусть поклюет спелые ягодки в поле и пощиплет нежные розы на балконе, словом, пусть кушает на здоровье! Так делаю я, и моя птичка здорова, весела, поет и веселит меня! Вот и объяснение моего веселого нрава! И тебе надо следовать моему примеру! Уж кому другому, а поэту-то необходимо иметь в груди настоящую живую птичку, знакомую со вкусом и роз, и ягод, и кислого, и сладкого, и гущи, и нектара!

— Прекрасные у тебя понятия о поэте! — сказал я.

— Христос же принял на себя человеческий образ, сходил даже в ад к грешникам! Божественное должно смешиваться с земным, чтобы произвести нечто совершенное! Но, однако, я начинаю читать лекцию! Я, правда, и обещал прочесть тебе проповедь, но, кажется, на иную тему. С чего это вы, ваша милость, вдруг бросили своих друзей? Три дня не заглядывали к Подесте? Нехорошо, очень нехорошо! Вся семья сердится на вас. Сегодня же изволь отправиться к ним и на коленях просить прощенья! Три дня не заглядывать в дом Подесты! Это мне сказала синьора Роза. Что случилось с тобою?

— Я был нездоров и не выходил из дома!

— Ну, уж нет, дружище, это мы знаем получше! Третьего дня вечером ты слушал оперу «Королева Испанская», в которой рыцаря поет красотка Аврелия, настоящий неистовый Орланд в миниатюре! Но из-за такого завоевания нечего, кажется, голову терять! Я думаю, не Бог весть какого труда оно стоило. Ну да как бы там ни было, изволь теперь вместе со мною отправиться обедать к Подесте. Нас пригласили, и я дал слово привести тебя.

— Поджио! — сказал я серьезно. — Тебе я скажу причину, почему я не был у них так долго и впредь буду бывать реже! — И я передал ему свой разговор с женою банкира.

— Ну! — сказал Поджио. — А по мне, пусть бы говорили, что хотели! Неужели ты только из-за этого не хочешь идти туда? И что мудреного в этих толках? Я и сам того же мнения! Это ведь так естественно! Но так ли оно или нет, тебе все-таки не следует быть неучтивым! Мария хороша собою, даже очень хороша, умна и добра, и ты любишь ее; это ясно видно.

— Нет, нет! — воскликнул я. — И не думаю! Мария только напоминает мне одну слепую девочку, которую я раз видел и которая пленила меня, как может пленить ребенок. Сходство с нею поразило меня в Марии и невольно влечет к ней.

— Мария тоже была слепа! — сказал Поджио серьезно. — Она приехала из Греции слепой, но дядя ее, неаполитанский врач, сделал ей операцию.

— Мою слепую звали не Марией! — ответил я.

— Твою слепую! — весело повторил Поджио. — Должно быть, эта слепая девочка необыкновенное существо, что ты ищешь в Марии только сходства с нею. Но, конечно, это одна аллегория: это был сам слепой божок любви! Он-то и заставляет тебя любоваться Марией! Ты ведь сам теперь признался! И не успеем мы оглянуться, как вы обвенчаетесь и уедете из Венеции!

— Ты просто оскорбляешь меня, Поджио! — сказал я. — Я никогда не женюсь! Моя мечта о любви рассеялась, и я уже больше не буду обольщать себя новой! Клянусь тебе, что я никогда…

— Ну, ну, только не клянись! — прервал он меня. — Я верю тебе и стану разуверять всех, кто скажет, что вы — парочка! Но не клянись, что никогда не женишься! Может быть, ты ближе к браку, чем сам думаешь! Не пройдет и года, как сыграем свадьбу!

— Твою, может быть, но не мою!

— Так ты думаешь, я могу жениться! — воскликнул он. — Нет, друг мой, у меня нет средств содержать жену. Это удовольствие обходится слишком дорого!

— Твоя свадьба наверно будет раньше моей! — повторил я. — Может быть, даже тебе достанется сама красавица Мария. В городе говорят, что я готов предложить ей свою руку, а она между тем отдаст свою тебе!

— И плохо сделает! — сказал он, смеясь. — Я желаю ей лучшего мужа! Вот что, побьемся об заклад: я говорю, что ты женишься, на Марии ли или на ком другом — все равно, но женишься; я же останусь старым холостяком. Заклад — две бутылки шампанского! Мы разопьем их в день твоей свадьбы!

— Идет! — сказал я, тоже смеясь. Затем мне пришлось отправиться с ним к Подесте. Роза побранила меня, Подеста тоже. Мария молчала, а я не сводил с нее глаз, — говорили ведь, что она моя невеста! Роза чокнулась со мною.

— Ни одна женщина не должна пить за его здоровье! — заявил Поджио. — Он поклялся в вечной ненависти к женщинам, сказал, что никогда не женится!

— В вечной ненависти? — повторил я. — Нет! Мое решение не жениться ничуть не мешает мне высоко ценить и уважать прекрасную половину рода человеческого, созданную для услады нашей жизни.

— Вы решили не жениться! — воскликнул Подеста. — Ну, такая идея не делает чести вашему гению. И друзьям не годится разглашать о ней! — добавил он шутливо, обращаясь к Поджио.

— Мне хочется скомпрометировать его! — ответил Поджио. — А то он, чего доброго, еще влюбится в свою единственную дурную идею и останется при ней ради ее блестящей оригинальности! — Все принялись подтрунивать надо мною и стараться развеселить меня. Вино и кушанья были превосходны, и мне невольно вспомнилось бедственное положение Аннунциаты — она, может быть, голодает теперь!

— Вы обещали почитать нам сочинения Сильвио Пеллико! — сказала мне Роза, когда я прощался с нею. — Не забудьте же, приходите к нам по-прежнему каждый день! Вы избаловали нас, и мы ценим ваше внимание больше, чем кто-либо в Венеции.

И я опять стал ходить к ним ежедневно, видя, как они все любят меня. Прошло уже около месяца со времени моего свидания с Аннунциатой, а мне так-таки ничего и не удалось узнать о ней. Приходилось рассчитывать только на случай. Однажды вечером Мария показалась мне особенно задумчивой и печальной. Я читал им вслух, но она слушала крайне рассеянно. Вдруг Роза зачем-то вышла из комнаты, и я в первый раз остался наедине с Марией. Предчувствие чего-то дурного сжало мне сердце. Я попытался было завязать разговор о Сильвио Пеллико и о влиянии политических событий на его поэтическое дарование.

— Синьор аббат! — сказала она, как будто не слышала моих слов, занятая какой-то мыслью. — Антонио! — продолжала она дрожащим голосом и покраснела. — Мне надо поговорить с вами! Я дала слово умирающей и хочу сдержать его! — Тут она остановилась. Я молчал, пораженный ее словами. — Мы ведь не совсем чужие друг другу, а мне все-таки так страшно в эту минуту! — И она побледнела.

— Ради Бога, скажите мне, что случилось? — не выдержал я.

— Неисповедимая воля Провидения вмешивает меня в вашу жизнь, делает меня поверенною тайны, о которой не должен бы ведать никто посторонний. Но я сдержу слово, данное умершей, и не скажу об этом никому, даже добрейшей Розе. — Тут Мария вынула маленький пакет. — Возьмите, я обещала передать это вам! Тут, верно, объяснение всего. Я два дня носила этот пакет при себе, не зная, как исполнить свое обещание. Теперь оно исполнено! Не говорите об этом никому. Я тоже буду молчать.

— Но от кого он? — спросил я. — Я не должен знать этого?

— О Господи! — воскликнула она и выбежала из комнаты. Я поспешил домой и вскрыл пакет. В нем лежало несколько бумажек. Я взглянул на первую: моя собственная рука, стихи, написанные карандашом! Внизу же, словно в надгробной надписи, были поставлены чернилами три креста. Это было то самое стихотворение, которое я бросил к ногам Аннунциаты в ее первый дебют в Риме.

— Аннунциата! — тяжело вздохнул я. — О, Матерь Божия, это от нее! — Между бумагами было еще запечатанное письмо с надписью: «Антонио». Я разорвал конверт. Да, это она писала мне! Половина письма была написана, как я понял, в ночь после моего посещения; остальное же приписано позже слабой, дрожащей рукой.