Загадка Заболоцкого - Сара Пратт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-вторых, Федоров, подобно Энгельсу, Циолковскому и Сковороде, постулирует взаимозависимость физической и духовной реальности, которая предвещает монизм Заболоцкого. Свои доводы он излагает на языке христианской догматики, но его особое отношение к конкретному миру выражено в понятии «дело».
Наше назначение может заключаться только в том, чтобы быть орудиями исполнения воли Божией в мире, орудиями управления тою силою, которая, будучи предоставлена своей слепоте, несет голод, болезни и смерть, несообразно нуждам распределяет свои средства и дары… Творец чрез нас воссоздает мир, воскрешает все погибшее… [Бог] – Царь, который делает все не только лишь для человека, но и чрез человека; потому-то и нет в природе целесообразности, что ее должен внести сам человек, и в этом заключается высшая целесообразность [Федоров 1906: 76, 284].
Из-за сложности и изменчивости своих воззрений на природу Заболоцкий и соглашается, и не соглашается с этой позицией. В самых общих чертах можно увидеть, что похожее сочетание богословия и конкретности характерно для Декларации ОБЭРИУ с ее изображением слова как предмета и с призывом читателю «подойти поближе и потрогать… пальцами» конкретное слово или стихотворение [ОБЭРИУ 1928]. Но если Федоров ратует за человеческое вмешательство как средство преобразить мир, то в ключевых обэриутских памятниках – Декларации и «Предметах и фигурах, открытых Даниилом Ивановичем Хармсом» – проповедуется уважение к существующему миру как к воплощению высшей истины. ОБЭРИУ постулирует, что преображение мира и откровение высшей истины зависят от изменения восприятия, а не от изменения самого мира. Примечательно, что два стихотворения Заболоцкого, которые мы рассмотрим в завершение настоящего исследования – «Я не ищу гармонии в природе» и «Вечер на Оке», – причастны этому обэриутскому видению, хотя и были написаны более чем четверть века спустя после распада ОБЭРИУ.
Философские произведения Заболоцкого 1930-х и 1940-х годов более близки к откровенному поиску бессмертия у Федорова и к его убеждению, что вмешательство человека в природу не только желательно, но нравственно и практически необходимо для совершенствования физического мира и победы над смертью. В стихотворениях «Вчера, о смерти размышляя», «Метаморфозы» и «Завещание» изображается мир, в котором смерть выступает скорее как преображение, а не как абсолютный конец жизни. «Метаморфозы», в частности, можно рассматривать как поэтическое изложение концепции Федорова о рассеянии молекул из мертвых тел и преемственности материи. «На самом деле то, что именуют мной, – пишет поэт. – Не я один. Нас много… Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел я отделил от собственного тела!» Выбор Заболоцким словосочетания «мертвые тела» вместо более нейтрального «клетки» или «частицы» только усиливает федоровский привкус отрывка. Образ рассеяния молекул получает развитие, когда лирический герой «Метаморфоз» повествует о «моем бедном прахе», который он видит лежащим глубоко под землей, колеблемым на морской волне, летящим по ветру в незримый край; а персонаж «Завещания» говорит о «моем прахе», который покрыла вода и приютил лес, так что он, в конце концов, сможет пообщаться со своим «далеким правнуком». Даже стихотворение «Сон» можно рассматривать как федоровский образ космического путешествия и напоминающего о воскрешении, как у феникса, но в некой в туманной форме.
Проблема вмешательства человека в природу с особой ясностью раскрывается в «Завещании», в котором поэт обращается к новым поколениям, которые «довершат строение природы». Необходимость действия подчеркивается в заключительной строке стихотворения глагольной формой доделал. Ср. название сочинения Федорова – «Философия общего дела».
В другом пассаже Федорова, кажется, предвосхищены идеи, особенно значимые в стихотворении Заболоцкого «Вчера, о смерти размышляя». Федоров пишет:
Созданные по образу Божьему, мы предназначены играть активную, а не пассивную роль по отношению к природе. Мы глаза слепой природы: ее воля, чувства, разум. Мы сознание природы. Поскольку в природе коренится смерть, и поскольку человек – больше, чем природное творение, человек должен… быть способен… владычествовать над природой и, следовательно, над смертью.
Но с нашей стороны было бы эгоистично и безнравственно властвовать над смертью, то есть получить бессмертие только для себя самих. Жить нужно не для себя… и не для других… а со всеми и для всех… И эти «все» – не только живые, но и умершие [Федоров 1913: 201][283].
В стихотворении «Вчера, о смерти размышляя» Заболоцкий, как и Федоров, персонифицирует природу, а в последних строках вторит федоровскому утверждению, что человек – разум природы: «И сам я был не детище природы, / Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!» Во-вторых, Заболоцкий представляет себе не только собственное бессмертие, но и длящееся бытие своих предшественников – Пушкина, Хлебникова и Сковороды, – предлагая таким образом ответ на высказывание Федорова, что «с нашей стороны было бы эгоистично и безнравственно властвовать над смертью, то есть получить бессмертие только для себя самих», трудиться нужно для блага «всех», и эти «все» – не только живые, но и умершие.
Наконец, есть один существенный момент, в котором Заболоцкий отличается от Федорова. Федоров одержим идеей борьбы между человеком и природой. Он риторически спрашивает: «Кто наш общий враг, единый, везде и всегда присущий, в нас и вне нас живущий, но тем не менее враг лишь временный?» И затем отвечает:
Этот враг – природа. Она – сила, пока мы бессильны, пока мы не стали ее волей. Сила эта слепа, пока мы неразумны, пока мы не составляем ее разума… Природа, враг временный, будет другом вечным, когда в руках сынов человеческих она из слепой, разрушительной силы обратится в воссозидательную [Федоров 1982: 521].
Заболоцкий провозглашает интеллектуальное превосходство человека над природой в ряде стихотворений – от «Вчера, о смерти размышляя» до «Читайте, деревья, стихи Гезиода». Иногда, как мы видели, природа и человек – или человеческие молекулы в какой-то иной форме – сосуществуют с ощущением равенства, взаимопроникновения и взаимозависимости. А иногда природа берет верх и оказывается вне досягаемости человека, как в «Змеях», некоторых частях «Лодейникова» и, возможно, в «Я не ищу гармонии в природе» и некоторых других стихотворениях. Лишь изредка Заболоцкий живописует жестокую борьбу, которая в мировоззрении Федорова зачастую выражена явно, а в остальных случаях подразумевается. Природа, по мнению философа, является либо врагом человека, либо его другом, а другом она может стать только через борьбу, через подчинение. Когда Заболоцкий придерживается аналогичной позиции в стихотворении, чаще всего оно содержит идеологическую нагрузку, как в стихотворении «Север», кратко рассмотренном выше, и отчасти в стихотворении «Творцы
