Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

– Ну, хоть как-то обнадежишь ее, намекнешь, что продолжение ваших отношений возможно?

– Нет, – повторил он и предупредил: – И больше мы с тобой на эту тему говорить не будем.

– Ну, не будем, – вздохнула расстроенно она. – Твое дело, тебе и расплачиваться.

А обед у них, как ни странно, прошел очень весело. Сидели за столом вчетвером – Глафира Сергеевна, Григорий, Марьяна и Женуария. Развеселый тон прощальному обеду задала Марьяна историей о том, как в село Красивое приехала делегация из Китая и какие с ними происходили курьезы в деревне, живущей по правилам и устоям Древней Руси. Тему подхватил Григорий, рассказав о китайцах на Дальнем Востоке. Они замечательно посмеялись, поговорили и не заметили, как и время пролетело.

И все. Вот и все. Уже и такси у ворот.

Настала пора прощальных торопливых поцелуев, пожеланий-обещаний…

– Это тебе, – протянула Вершинину Марьяна какую-то штучку.

Он взял и рассмотрел: небольшой берестяной кружочек, оплетенный тонким кожаным шнурком по краю, подвешенный на более толстый шнурок. А на бересте изумительно филигранно, до тончайших деталей, сделан по неизвестной ему технологии рисунок-изображение воина на коне с копьем в одной руке, смотрящего куда-то вдаль. И даже речку с волнами видно, и ее крутой берег, и лес вдалеке. Потрясающая работа!

– Святой Георгий, защитник Родины. Это оберег, – объяснила Марьяна и улыбнулась: – Пусть охраняет тебя, чтобы больше не возникало нужды в тренировках по бегу.

Вершинин заглянул в темно-голубые глаза девушки и не увидел в них того, что боялся увидеть, – не было в них ни горечи, ни ожидания от него самых важных слов, ни укора и извечной женской обиды, что не произнес эти главные слова и ничего не пообещал, ни грусти по несбывшемуся, ни просьбы. А плескалось в них понимание, поразительная женская мудрость и… и прощение.

Мудрость непостижимой женщины.

– Береги себя, баженый мой, – улыбнулась она ему и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку.

Дома у родителей, коротко простившись с ними, Григорий остановился на пару мгновений перед выходом, вошел в поисковик на смартфоне и посмотрел, что значит слово «баженый».

Любимый. Любимый переводилось это слово со старосибирского говора.

И он совершенно непроизвольно расплылся в довольной улыбке, почувствовав, как теплеет в груди возле сердца.

Вот так – любимый! Баженый.

Быстро бегал челнок туда-сюда, поскрипывали педали, стучало бердо, и размеренность этих привычных звуков помогала плавно течь мыслям и воспоминаниям.

Вот уж больше двух месяцев прошло, как Вершинин уехал, вернувшись к своей работе на Байкале. Он не пропал безмолвно в сибирских просторах – проявлялся периодически на связи. Первый раз позвонил через три дня после отъезда и спросил:

– Как живешь?

– В трудах праведных, – усмехнулась она. – А ты?

– В них же, – усмехнулся он в свою очередь.

И они поболтали ни о чем – обменялись свежими анекдотами. Марьяна поведала о романе, начавшемся у Женуарии с одним жителем поселка, пока все на уровне ухаживаний, но с веселыми приключениями, а Григорий рассказал про веселые казусы на своей работе…

Так и повелось – иногда он звонил, иногда писал коротенькие сообщения по электронной почте, и они беседовали о всякой ерунде, стараясь в основном смешить друг друга. И более ни-че-го!

Приятельское общение, и все. Причем когда Марьяна пару раз попыталась задать Григорию более серьезные вопросы про его жизнь и работу, Вершинин этот интерес мягко, но твердо и достаточно прозрачно для понимания отрезал.

Как говорит наш министр связи: «Не але!»

Ну, ладно, решила Марьяна, это твой выбор, и более с душевными разговорами не лезла.

Дня три назад они сидели с Глафирой Сергеевной вечером на веранде усадьбы, закутавшись в пледы, но все же на воздухе, и та, заметив медленно падавший с березы маленький пожелтевший листочек, вдруг произнесла с грустью:

– Лето прошло, снова осень. Не люблю осень, даже очень яркую и красивую. И Гриша стал звонить реже, а когда звонит, совсем почти не шутит. Тяжело, что ли, ему там? – и с сожалением посмотрела на Марьяну. – Как жаль, что у вас с ним не получилось!

– Почему, – возразила ей, усмехнувшись чуть печально, Марьяна. – Все, что можно и должно было, получилось.

– Порой мне кажется, – вздохнула Глафира Сергеевна, всмотревшись в ее лицо, – что ты мудрее всех нас лет на сто. Как это в тебе сочетается: быть совершенно юной девушкой, задорной, смешливой, порой беззаботной, девчонка девчонкой и в то же время иметь такую мудрость, которая иногда озадачивает?

– Вам кажется! – рассмеялась Марьяна. – Я просто прикидываюсь очень умной!

Но! Получилось ли у них? – спросила она себя, вернувшись домой в тот вечер. И ответила – безусловно! А вот что из этого вышло и вышло ли вообще – это другой вопрос.

Клик, клик – проскользнул челнок – креп, креп – пристукнуло бердо…

Марьяна вдруг вспомнила тот день, когда Григорий Вершинин приехал в усадьбу…

Ей не удалось рассмотреть его на чердаке, и она все размышляла, пока ставила хлеб в печь и ткала перед званым обедом, какие все-таки у него глаза?

Совершенно неожиданно ей представилась возможность заглянуть в эти глаза поближе, когда он вдруг пришел к ней помочь отнести испеченный хлеб. Она настолько четко, в деталях запомнила тот момент:

– Меня командировали вам помочь, – раздался его голос у нее за спиной, и Марьяну словно обдало теплой доброй волной.

Она повернулась к нему, что-то ответила и отступила на шаг, так близко он оказался, что Марьяна ощутила его притягательный запах и тепло, исходящее от него, и, наконец, смогла рассмотреть его подробно.

Григорий не выглядел на свой возраст, вернее, лицо у него выглядело на тридцать семь лет, и даже моложе, но вот энергия, исходящая от этого мужчины, аура человека, готового идти на серьезный риск при необходимости, явного лидера по натуре, способного на волевые решения и действия, привыкшего руководить и брать ответственность на себя, делали Вершинина старше его лет. Да еще эта седая прядь у правого виска. Такая же, как у его прадеда.

Прямо выставочный образец мужика, да и только! Бабы в драку, и есть за что! Вот только один моментик, нюансик, так сказать – характер у него… Марьяне доподлинно было известно из рассказов его бабули – такой себе, знаете, характер, жестковатый, упертый до невозможного, как у старого петуха, которого сколько ни вари… – бесполезняк полный! Если что решил – амбец: прав-неправ – упрется и все – стена. Справедливости ради надо сказать, что иногда, бывало, признавал свои ошибки, если получал весомые аргументы в своей неправоте. Бывало… – сколько там раз? Кажется, два или три за всю жизнь. Так что барышням в очереди она рекомендовала бы сильно подумать.