Маленький, большой - Джон Краули

В исполненный ожидания морозный день сочельника Дейли Элис устроилась с ногами в громадном кресле и положила себе на колени шахматную доску, а на нее — листок бумаги. «Дорогой Санта, — писала она, — пожалуйста, принеси мне новую грелку, любого цвета, кроме розового, который похож на вареное мясо, а еще нефритовое колечко на средний палец правой руки, вроде кольца двоюродной бабушки Клауд». Элис задумалась. Вгляделась в снег, который сыпался на серый мир, на исходе дня едва различимый. «Стеганое платье до пят, — писала она. — Пару пушистых домашних тапочек. Мне бы хотелось, чтобы новый ребенок достался легче, чем два других. Все остальное не так важно, а это, если можно, исполни, пожалуйста. Дождик для елки такой красивый, но сейчас его нигде не найти. Заранее тебя благодарю, Элис Барнабл (старшая сестра)». Элис с детства привыкла делать это добавление, чтобы не было путаницы. Она помедлила над голубым листочком, почти до конца заполненным ее немногочисленными желаниями. «P. S., — написала она, — Если ты сможешь вернуть мою сестру и мужа оттуда, куда они вдвоем забрели, я буду тебе бесконечно благодарна. ЭДБ».

Элис машинально сложила записку. В странной снежной тишине было слышно, как стучит отцовская машинка. Клауд, оперев щеку о ладонь, писала у круглого столика огрызком карандаша. Глаза ее были влажны; быть может, от слез. Правда, в последнее время взор ее часто подергивался туманом — не исключено, что от старости. Элис откинула голову на мягкую грудь кресла и устремила взгляд в потолок.

Наверху Смоки, налившись чаем с ромом, пристроился писать письмо в воображаемом кабинете. Один лист он испортил, потому что шаткий стол качался под его старательным пером. Подложив под ножку книжечку картонных спичек, Смоки начал снова:

«Дорогой Санта, для начала будет правильнее всего объяснить свое прошлогоднее желание. Не стану оправдывать себя тем, что был навеселе, хотя так оно и было, я и сейчас навеселе (это становится рождественским обычаем, как и все, что относится к Рождеству; впрочем, о рождественских обычаях ты знаешь лучше всех). Так или иначе, если я тебя шокировал или чересчур затруднил своей просьбой, мне очень жаль; я хотел всего лишь забыть о приличиях и немного выпустить пар. Я знаю (то есть предполагаю), что не в твоей власти дать одному человеку другого, и все же желание мое исполнилось. Может, потому, что я хотел этого больше всего на свете, а когда хочешь чего-то так сильно, то обычно получаешь. Так что я не знаю, благодарить тебя или нет. То есть не уверен, тебе ли я обязан, и не знаю, благодарен или нет».

Смоки пожевал кончик ручки, вспоминая последнее рождественское утро, когда он чуть свет вошел в спальню Софи, чтобы ее разбудить (Тейси не желала ждать). Он раздумывал, нужно ли рассказывать эту историю. До сих пор он держал язык за зубами, однако в наисекретнейшем, обреченном огню письме можно было бы выговориться. Но нет.

Слова Дока о том, что Рождество следует не за предшествующими ему днями, а за другим Рождеством, были чистой правдой. За последнюю неделю Смоки в этом убедился. Не из-за привычного ритуала: привозится на салазках елка, любовно распаковываются старинные украшения, на дверные перемычки вешается зелень друидов. Лишь за прошлогодним Рождеством все это действо окрасилось особым, глубоким чувством, вовсе не связанным со Святками; последние, когда Смоки был маленьким, ничуть его не зачаровывали, в отличие от Хэллоуина, когда он огненной, дымной ночью гулял в маскарадном костюме (пирата, клоуна). Однако он знал, что отныне каждый раз с приближением праздника это чувство будет укутывать его, как снег. Причиной этого была она, а не Санта, которому он писал. «Так или иначе, — снова начал Смоки, — в этот раз я не знаю точно, чего бы желал. Мне хотелось бы получить что-то вроде инструмента для заточки старинных газонокосилок. Недостающий том Гиббона (второй), который, видно, кто-то взял, чтобы, к примеру, подпереть дверь, и забыл вернуть». Смоки подумал, не упомянуть ли издательство и год издания, но его охватило и глубоко погребло под собой чувство тщеты и безмолвия. «Санта, — писал он, — я хотел бы быть одной личностью, а не целой толпой людей, половина из которых всегда готовы повернуться спиной и сбежать, как только кто-нибудь, — Смоки имел в виду Софи, Элис, Клауд, Дока, Мам, но прежде всего Элис, — бросит на меня взгляд. Я хочу быть храбрым, честным и справляться с тем, что на меня возложено. Не могу оставаться в стороне, когда кучка проныр делает вид, будто выполняет за меня мой жизненный долг». Смоки остановился, поняв, что письмо делается невразумительным. Он задумался над заключительными словами, выражение «Твой, как обычно» счел похожим на насмешку или издевательство, и наконец приписал только «Ваш etc.», как всегда делал его отец. Этот вариант выглядел холодным и двусмысленным, но черт с ним. Смоки добавил подпись: Эван С. Барнабл.

Внизу, в кабинете, домашние, прихватив свои письма, собрались за эгг-ногом. Письмо Дока было сложено как настоящее, на обратной его стороне выделялись написанные с нажимом знаки пунктуации. Послание Мам, на обрывке коричневой оберточной бумаги, походило на список покупок. Огонь принял все письма, хотя вначале отверг письмо Лили, которая с визгом пыталась забросить свое послание прямо ему в пасть (бросить листок бумаги по-настоящему невозможно, это она узнала, когда выросла в благодати и премудрости). Тейси настояла на том, чтобы пойти на улицу. Смоки взял ее за руку, посадил Лили себе на плечо, и они вышли под призрачный в свете окон снегопад, чтобы посмотреть, как улетает дым, растапливая по пути снежные хлопья.

Получив корреспонденцию, Санта вынул из-за ушей дужки очков и потер большим и указательным пальцем натруженную переносицу. Чего они от него ждут? Ружье, медвежонок, снегоступы, кое-какие безделки и кое-какие полезные вещи — это ясно. Что до всего остального… Непонятно, о чем теперь люди думают. Но уже поздно; если они, или кто другой, завтра в нем разочаруются, такое случится не в первый раз. Санта снял с крючка меховую шапку, надел рукавицы. Пересекая порог, он уже чувствовал бесконечную усталость, хотя путешествие еще даже и не началось. За дверью сияла всеми цветами радуги арктическая пустыня; блеск мириадов звезд, казалось, звенел, как звенела упряжь северных оленей, когда они вскинули свои косматые головы при звуке шагов Санты, и как зазвенели вечные снега под его сапогами.

Вскоре после Рождества Софи почувствовала себя так, словно ее внутренности разворачивают, чтобы упаковать заново в совершенно ином порядке. Вначале, когда она не знала, в чем дело, у нее кружилась голова; заподозрив причину, она заинтересовалась, даже испугалась немного. В конце концов, (позднее, когда процесс завершился и новый обитатель устроился как дома) ощущение сделалось приятным, иногда приятным вдвойне, похожим на сладкий сон особого, ранее неизвестного рода, однако исполненный ожидания. Исполненный ожидания! Точные слова.