Дворец грез - Паулина Гейдж

Сначала мы беседовали о вещах незначительных: о том, как высоко в этом году поднялась река, а значит, будет хороший разлив и богатый урожай, о том, как мы с Гунро провали день в городе, о фаянсовых мастерских на заднем дворе, куда съезжались торговцы со всего света обменивать свой товар на египетскую посулу. Я заметила, что в Пи-Рамзесе много иноземцев, на что фараон, сидевший в кресле перед подносом с закусками, сказал:

— Твой отец ведь тоже иноземец, разве не так? Из мелких землевладельцев, чье поместье находится где-то на юге?

— Мой повелитель, мой отец принимал участие в войнах твоего отца и потом, как ветеран, был наделен куском земли в Асвате. Он либу.

— Асват? — эхом отозвался Рамзес, наморщив лоб. Его украшенные перстнями пальцы, и которых он держал липкий финик, замерли в воздухе. — Асват? А где это? Ведь это глухое селение на краю пустыни? — Потом его лицо прояснилось. — Вепвавет! Ну конечно! Но почему знатный человек, пусть даже иноземец, нуждался в землях? Разве у него не было своих?

— Нет, мой повелитель. — Я сначала заколебалась, но потом отважилась и сказала: — Мой отец крестьянин, он обрабатывает свои собственные ветеранские ароуры. А моя мать сельская повитуха.

— Правда? Это правда?! — Он положил финик обратно на блюдо. Потом нетерпеливо замахал руками, и слуга тут же бросился к нему с чашей душистой воды и полотенцем. Царь поболтал пальцами в чаше, потом протянул их для вытирания. — Ты крестьянка, Ту? Как необычно! У меня есть несколько наложниц из простолюдинок, но они все, кажется, танцовщицы или певицы. А как же ты оказалась под покровительством Гуи? Нет, не рассказывай. — Он поднялся с кресла, подошел к ложу и сел рядом со мной. Рама застонала под его весом. — Расскажи мне, Ту, как живут мои крестьяне. Расскажи мне как это — вырасти в далеком селении. Надо сказать, — продолжал он, понизив голос, — что ты не похожа ни на одну из тех грубых дочерей земли, что мне доводилось видеть. Кроме того, среди моих управляющих и слуг много либу, и все они имеют привлекательную внешность. У тебя есть сестры? Они так же изумительно красивы, как и ты?

Он сидел, время от времени прихлебывая вино, а я рассказывала ему об Асвате, о нашем скромном доме, об управителе селением и его невыносимых дочерях, о берегах Нила, которые грязным и полунагим детям кажутся волшебными. Я описывала неустрашимых, замкнутых, деятельных мужчин, что распахивали свои земли, поклонялись богам, любили своих жен и обеспечивали хлебом насущным своих детей. Я рассказывала о Паари, о наших тайных уроках, но не упомянула о том, как приехал Гуи и как я была готова обменять свою девственность за возможность узнать будущее. Я коснулась глубокого почтения селян к прошлому, их пылкой и невинной веры в то, что ныне живущий бог может разрешить как должно все дела на земле, но в подробности я не вдавалась.

Пока я рассказывала свою историю красочно и образно, как только могла, он не сводил глаз с моего лица, кивал и пофыркивал, иногда улыбался, однажды протянул руку и погладил меня по щеке. Потом он, казалось, вдруг заметил, что лампы стали угасать, что один из слуг украдкой зевнул, и тогда он поднял руку и жестом остановил поток моих слов. Я сделала вид, будто собираюсь спрыгнуть с ложа и взять свое платье и сандалии, но он опередил меня. Стянув с меня простыню, он лег и повелительным жестом приказал мне лечь рядом с ним, потом укрыл нас обоих.

— Паибекаман, гаси лампы! — приказал он, притянул меня ближе к себе и обнял. — Спи, малышка Ту, мое маленькое чудо пустыни, — бормотал он. — Ты удивительная и ужасная. В тебе нет ни капли лжи, потому что ты не побоялась открыть мне свое низкое происхождение. Я очень рад. Твоя кожи еще благоухает шафраном. Мне нравится этот… — Его голос затих и дыхание стало ровным. Он уснул.

Изумленная, я поняла, что меня оставили на ночь, что утром я еще буду здесь, рядом с ним. В его объятиях было тепло и уютно. Некоторое время я чувствовала себя неловко в этой еще непривычной обстановке, но постепенно пригрелась, как котенок, контуры комнаты стали расплывчатыми и исчезли совсем. Я уснула.

Меня разбудили доносившиеся из-за дверей приглушенные звуки флейты и лютни. Сначала сквозь сон я подумала, что праздник в доме Гуи слишком затянулся, но потом окончательно проснулась и села. Мелодичный молодой голос начал нараспев выводить слова поклонения и благоговения: «Слава божественному воплощению, восходящему, как Ра, на востоке! Слава бессмертному, чье дыхание есть источник жизни Египта!» Вдруг с волнением и благоговейным трепетом я осознала, что слышу хвалебный гимн, древнее песнопение испокон веков пробуждающее на рассвете всех царей. Я огляделась вокруг, посмотрела на человека, мирно посапывавшего рядом со мной, на мягкие тени, заполнившие огромную комнату, на пробивавшийся из высоких узких окон слабый серый свет, в котором начинали проступать очертания изысканной мебели, и меня охватил восторг.

Гимн закончился. Что-то зашуршало, раздался шепот, и после паузы двери решительно отворились. Я поспешно натянула на грудь простыню. На пороге спальни появилась небольшая процессия — слуги внесли еду и питье, теплую воду и полотенца, а за ними вошел арфист, устроился в углу и принялся перебирать струны. Я погладила фараона по плечу и поцеловала его в ухо.

— Уже утро, мой повелитель, — сказала я. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул.

Он вздохнул, застонал, потом моргнул и открыл глаза. Увидев меня, он удивился, но сразу расплылся в широкой улыбке, как счастливый ребенок, но прежде чем подняться и позволить слугам обтереть свое лицо душистой водой, он потянул меня вниз и задышал мне в шею.

— Что за чудесный сон я видел! — воскликнул он, глядя, как ему на колени ставят поднос. — Я погружался в Нил, и мне было хорошо, приятно и прохладно, и я испытывал чувство очищения. Ты принесла мне добрый знак, маленький скорпион, потому что такие сны означают освобождение от всех болезней. Ты ешь. Ешь!

Я заколебалась, но, поскольку была очень голодна и хотела пить, я решила пренебречь всеми предосторожностями. Я начала отламывать кусочки свежего хлеба, запивая его водой. Слуги, выжидавшие на почтительном расстоянии, когда мы покончим с едой, начали нерешительно приближаться. Рамзес озорным взглядом посмотрел на меня.

— Я бы хотел снова заняться с тобой любовью, — прошептал он, — но эти ослы ждут, чтобы я отправился совершать омовение. Сегодня утром я собираюсь в храм, чтобы лично выполнить священные обязанности, которые обычно оставляю на своего заместителя. — Он громко вздохнул. — Теперь, когда праздник Амона Хапи завершился, Узермааренахт может вернуться в Фивы. Конечно, прежде чем уехать, он пожелает убедиться, что здесь все в порядке. Узермааренахт! — раздраженно выкрикнул он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Первый пророк Амона! О боги, малышка, неужели все обитатели Асвата так невежественны, как ты?

Упоминание о верховном жреце Амона, казалось, привело его в дурное расположение духа, поэтому я решила промолчать. Когда он подал знак убрать тарелки, потом спустил ноги, чтобы надеть сандалии, я тоже соскользнула с ложа и набросила свое покрывало. Мои движения привлекли его внимание.

— Ты куда собралась? — отрывисто спросил он.

— К себе в комнату, мой царь.

Он быстро-быстро заморгал, а потом его лицо озарилось неожиданно проказливой, радостной улыбкой.

— Мне понравилось твое общество, — заявил он. — Отправляйся мыться, потом я пришлю за тобой, пойдешь со мной в храм. Поторапливайся!

Я снова поклонилась, и, спеша повиноваться, помчалась через дремлющие рассветные сады, по дорожке, отделяющей гарем от дворца. Но дороге я размышляла, стоит ли делать утренние упражнения, и решила, что не успею. Я должна быть готова, когда за мной придут.

Дисенк не было в комнате, а Гунро еще крепко спала, зарывшись в измятые простыни. Послав за служанкой, я тем временем вышла на влажную траву; я была совсем одна во всем огромном дворе, бледно-розовое небо в вышине становилось нежно-синим, воздух быстро прогревался и наполнялся ароматами невидимых цветов. Наконец я увижу врага Гуи, проклятие Египта, бедствие фараона, верховного жреца Амона; и все же сердце мое билось спокойно и ровно, мысли были ясными. Подняв руки и лицо навстречу новому дню, я улыбнулась в бесконечную синеву неба. Пока все разворачивалось так, как предрекал Гуи.

Когда явился слуга, которому было приказано сопровождать меня к Рамзесу, я была уже готова: омытая, благоухающая, накрашенная и одетая в прозрачное белое платье, вышитое красными цветами. На губах у меня блестела красная охра. Тяжелый парик со множеством косичек, обрамлявший накрашенное лицо с подведенными углем глазами, жестко упирался в плечи. Золотые, расписанные темно-красным ленты охватывали мои запястья и шею. Я была прекрасна и знала это. Я гордо шла за человеком, который вел меня к главному входу гарема, Дисенк семенила за мной.