История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Печатнова

Кроме Лепрея на территории Пелопоннеса мы знаем еще один пункт, где находился гарнизон неодамодов. По свидетельству Ксенофонта, такой гарнизон был расположен в местечке Ойе Скиритской области, возглавлял его спартанец Исхолай. В 369 г. весь гарнизон вместе с Исхолаем был уничтожен аркадянами (Hell. VI, 5, 24-26; см. также: Diod. XV, 64, 3-4).

Вероятно, гарнизоны в Лепрее и Ойе были не единственными. Спартанцы, возможно, всякий раз, когда неодамоды не требовались в действующей армии, селили их на границах в стратегически важных пунктах016_134. Возглавляли такие гарнизоны из неодамодов спартанские офицеры, предположительно в звании гармостов016_135. По мнению К. Краймс, неодамоды получали там участки земли в наследственное пользование. Однако владеть этой землей они могли, только продолжая служить в армии, и не имели права по собственной воле изменить место жительства. "Их неправоспособность, - пишет К. Краймс, - состояла в наследственном обязательстве оставаться гарнизонными солдатами на земле, которая была дана им или их предкам"016_136. Конечно, К. Краймс слишком вольно и широко толкует свидетельство Фукидида (V, 34, 1) о поселении неодамодов в Лепрее, но, с другой стороны, ничего невозможного в таком предположении нет.

Подобно афинским клерухам, спартанские неодамоды в этих военно-земледельческих поселениях были переведены на полное самообеспечение - практика, вполне обычная для античных полисов с их слабой финансовой базой. Место же для подобных колоний неодамодов Спарта могла найти на территории многих общин Пелопоннеса, над которыми она осуществляла политический патронат. Таким образом, можно с большой долей вероятности предполагать, что, по крайней мере, часть неодамодов после 370 г. трансформировалась в граждан тех периекских и союзных Спарте общин, которые по той или иной причине были открыты для колонизации и обладали запасом "вакантной" земли.

Очень остроумной, хотя и недостаточно убедительной, представляется нам концепция У. Карштедта, с помощью которой он пытается доказать закономерный характер исчезновения после 370 г. всего сословия неодамодов. Он утверждает, что неодамоды за свою службу получали от государства землю и, таким образом, обеспечивали своим сыновьям воспитание, аналогичное тому, какое получали спартиаты. "А поскольку сыновья неодамодов уже имели и землю, и спартанское воспитание, то, следовательно, - делает вывод У. Карштедт, - они уже переставали быть неодамодами и превращались в обычных граждан, как все прочие спартиаты"016_137. То, что само наименование "неодамоды" в последний раз появляется в 370 г., У. Карштедт объясняет простой сменой поколений. По его подсчетам, неодамоды набора 425-404 гг. к 370 г. уже все должны были уйти в запас, а поскольку после 394 г., как он думает, новых наборов не производилось, то вполне естественно, что к 370 г. неодамоды полностью исчезли (ведь их дети уже были гражданами)016_138. Такова вкратце версия У. Карштедта.

Убедительны, на наш взгляд, контраргументы В. Эренберга: во-первых, считает он, если бы таким было положение дел, как это представлено у У. Карштедта, неодамоды никогда не поддержали бы заговор Кинадона, во-вторых, Спарте неоткуда было взять необходимое количество клеров для нескольких тысяч новых граждан и, наконец, если бы многочисленные взрослые сыновья неодамодов влились в гражданский коллектив, не произошло бы зафиксированного нашей традицией резкого сокращения числа спартиатов016_139 (если в 418 г. было еще около двух тысяч военнообязанных спартиатов, то в 371 г. их количество не превышало одной тысячи).

Подводя итоги, хочется отметить, что промежуток с 421 по 370 г. - это как раз период военной экспансии Спарты, период, когда она испытывала постоянную нужду в солдатах. Как верно подчеркивает В. Эренберг, "феномен неодамодов характерен был для особой ситуации до и после 400 г. Лишь сильное военное напряжение Спарты во время Пелопоннесской войны, когда убывающее гражданство никак не могло обеспечить нужду в людях, было причиной того, что освободили так много илотов, которым предоставили особое положение"016_140. Заменяя спартиатов в армии, неодамоды, по сути дела, представляли собой эрзац гражданского ополчения. Важно отметить, что отряды неодамодов никогда не смешивались с гражданскими полками: они не входили в спартанские лохи (ср.: Thuc. V, 67, 1) и моры (Xen. Hell. IV, 3, 15), а представляли собой особый контингент гоплитов в спартанской армии016_141. Наличие в конце V - начале IV в. достаточно многочисленного контингента вольноотпущенников в Спарте, конечно, свидетельствует о каком-то глубинном не только военном, но и социально-экономическом перерождении спартанского общества. Ведь массовое вольноотпущенничество может до некоторой степени быть индикатором кризисных явлений в античных государственных структурах.

С появлением неодамодов прежняя схема, компонентами которой были, с одной стороны, спартиаты, а с другой - илоты и периеки, потеряла свой простой и однозначный характер. Усложнились социальные связи между всеми членами общества, поскольку возникли новые промежуточные звенья между классами господ и рабов.

Несмотря на то что само название "неодамоды" предполагает наличие у них каких-то гражданских прав, тем не менее, как верно замечает А. Тойнби, "этот термин был эвфемизмом, ибо спартанский демос состоял из гомеев, а статус неодамодов вовсе не приближался к положению гомеев"016_142. Подобно римским либертинам, они считались ниже спартиатов. Если в Риме либертинов записывали в менее почетные городские трибы, то в Спарте для неодамодов наверняка закрыт был доступ во многие сисситии. И те, и другие отбывали воинскую повинность отдельно от гражданского ополчения: либертины главным образом во флоте, неодамоды - в отдельных подразделениях гоплитской армии. Неодамоды были свободны, и в правовом отношении, скорее всего, приближались к периекам. Но вряд ли они имели право голоса в спартанской апелле, хотя полностью исключить такую возможность нельзя. Не исключено при этом, что с ростом числа неодамодов и гипомейонов полноправными гражданами - спартиатами - была создана только для себя так называемая малая экклесия, наличие которой в Спарте зафиксировано, но не объяснено Ксенофонтом (Hell. III, 3, 8)016_143.

При той элитарно-кастовой системе социальных отношений, которая господствовала в Спарте, у неодамодов не было ни малейших шансов перейти ту пропасть, которая отделяла граждан от не-граждан. По своему экономическому положению, воспитанию и социальным связям неодамоды были глубоко чужды спартанскому обществу. Для спартанцев они всегда оставались неизбежным злом, с которым, однако, приходилось мириться, пока продолжалась война и военные походы. Но в мирное время, по словам А. Тойнби, "неодамодам вообще не было места в Спарте"016_144. И в самом деле, как только исчезла крайняя военная нужда в неодамодах, исчезли и они сами016_145.

Итак, полувековой эксперимент по созданию "гражданского" ополчения без граждан в перспективе своей оказался малоуспешным. Неодамоды на протяжении пятидесяти лет своего активного существования так и остались "непереваренным куском" в теле Спарты016_146. В истории с неодамодами проявляется обычный для Спарты поиск паллиатив тогда, когда требовалось радикальное вмешательство в ход вещей.

4. ГИПОМЕЙОНЫ

Античная историография оставила нам мало данных об истории и путях развития спартанского полиса. Тем легче, пожалуй, выделить среди немногочисленных фактов узловые моменты. Для позднеклассического периода таким узловым моментом можно считать рубеж V и IV вв. К этому времени внутренняя неустойчивость спартанского общества перестала носить скрытый характер и вылилась в глубокий социально-экономический и политический кризис. Одним из главных признаков этого кризиса является изменение социальной структуры гражданского коллектива Спарты. Как раз тогда, по-видимому, перестали совпадать между собой и разошлись по разным смысловым группам такие два понятия, как "спартиаты" и "гомеи". Пока спартанский гражданский коллектив в своей массе был единым, эти термины, скорее всего, были синонимами017_147. Однако зафиксированный именно для рубежа V-IV вв. распад гражданского коллектива на несколько неравноправных групп вполне мог привести к смысловому расхождению дотоле адекватных понятий. В данный период, по словам В. Эренберга, "из узкой олигархии спартиатов возникла еще более узкая олигархия гомеев"017_148. Для IV-III вв. гомеи - это уже не все спартиаты, а только "лучшая", т. е. имущая их часть.

В источниках зафиксирован и объяснен процесс постепенной утраты спартанцами своего корпоративного единства. По словам Исократа, именно сохранение корпоративного единства было главной целью законодательства Ликурга: "Лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан (Panath. 178 / Пер. И. А. Шишовой). С Исократом, писавшим об архаической Спарте, перекликается Аристотель, хорошо знавший конечные результаты законов Ликурга, оказавшиеся прямо противоположными заложенной в них идее. В своем критическом обзоре спартанского строя Аристотель отметил, что обязательность равного взноса в сисситии при кажущемся его демократизме была, собственно, недемократической мерой, ибо она ложилась тяжким бременем на бедных, не особенно отягощая при этом богатых. "У лакедемонян же каждый обязан делать взносы, несмотря на то, что некоторые по причине крайней бедности не в состоянии нести такие издержки, так что получается результат, противоположный намерению законодателя. Последний желает, чтобы институт сисситий был демократическим, но при существующих законоположениях он оказывается менее всего демократическим. Ведь участвовать в сисситиях людям очень бедным нелегко" (Pol. II, 6, 21, 1271 a 27-36). Это замечание Аристотеля свидетельствует о понимании им социальной сущности Спартанского государства: там, где правовое равенство зависит от равенства экономического, с нарушением последнего дает трещину и вся социальная система.