Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может быть, все намного проще. Нет никакой особой глупости со стороны полиции. И группы поддержки тоже нет. Задачу поставили, а решать ее некому и нечем. Знают ловцы про щиты с алебардами, да никто не дает им спецснаряжение. Давно уже завинчивают гайки в Империи, давно уже растет недовольство. Множество людей с оружием, полно драк, убийств, дуэлей, кровной мести, ограблений. В этой каше я всего лишь очередная заноза, не сотню же на меня выделять.
Перебираю в памяти сведения об окружающем районе. Участок полиции довольно далеко. Патруль мог бы помочь засаде, но я потому и пошел этой улицей, что здесь патруль появится еще не скоро…
Начальник не торопится. Выходит на освещенный луной пятачок площади.
Да они совсем идиоты!
Кинулись бы втихую, хоть бы шанс был. Если уж не послали никого за помощью, так бегали бы за спиной, ловили момент. Не уследить мне за троими сразу, и не настолько я мастер, чтобы одним касанием выводить из боя. Закружили бы, зацепили — и спокойно дождались, пока истеку кровью.
Так нет же: заорали, набежали, крутя мечами… Я от удивления даже про шпажиста забыл. На одних рефлексах шагнул, восходящим снес левого — теперь правому поворачиваться в сторону руки с мечом, это неудобно по анатомии, и это снова царский подарок в полсекунды времени; удар!
Вот и некому за помощью бегать. Двое на ноги встать не могут, еще двое ищут срубленные кисти в мусоре на камнях — перетянуть успели, но крови потеряли изрядно. Вон, шатаются, ни бежать, ни кричать сил нету. А последние двое смирно лежат. От неожиданности не задумался про кольчуги, полоснул по-буденновски: от плеча до сра… До седла — дальше сам развалишься!
На площадь выступил командир засады.
— Теперь я верю, что ты убил капитана Огре, — сказал он, поднимая шпагу вертикально.
Так, значит, это целевая охота… Паршиво!
— И как меня записали в картотеке?
Шпажист фыркнул в роскошные вислые усы:
— Шаровая Молния.
— Шаровая потому что толстый?
— Шаровая потому, что рядом стоять опасно.
— Почему Молния, можно не спрашивать.
— Не спрашивай. Все равно тебя так никто не называет.
— А не секрет, как называют?
Понятно, почему я не спешу в бой: боюсь шпаги. Но противник-то с чего тянет время, дает мне болтать? С чего вообще вступил в разговор с врагом, это же все уставы запрещают?
— Тебя, ублюдка, мы зовем Е**чий Колобок. Ты убил Огре… Убил дознавателя в день турнира… Тебя так и не нашла Сэрью.
— И ты привел всего шестерых?
Про снаряжение и строй у меня хватило ума промолчать. Не хватало еще собственными руками охоту на себя организовывать.
— Я ошибся, — враг спокойно склонил шпагу. И тут же гордо вскинул подбородок:
— Но дворянская честь не велит мне бежать!
Это что — мы оба друг друга боимся?
Я почти складываю губы в улыбку, но чувствую неприятно-сладковатый запах из-за спины. Чуть поворачиваю голову: не вытащил там кто самопал из-за ворота? Нет: одноногие перевязали одноруких, а те, в свою очередь, пытаются помочь им встать.
И тут шпажист удивляет меня окончательно:
— Ты ведь считаешь себя правым, потому что режешь уголовников. Но так не вернуть порядок и закон. Преступники должны быть наказаны по суду, иначе наступит право силы, и это сбросит нас в хаос.
Он выпрямляется еще ровнее, и произносит совсем торжественно:
— …Мы стоим плотиной на побережье тьмы.
Стихами началась проклятая история, стихами она и закончится. Из пересохшей глотки выталкиваю продолжение:
— После нас холодный дождь, после нас забвенье.
— Ты… Читал книгу Чужого?
— Я ее написал. Я и есть Чужой.
Усатый вертит головой:
— Вот это я пошутил про шпагу… Обороняйся!
Пружина сжимается — на меня летит взбесившаяся швейная машинка… У меня только единственный шанс и способ: считать, что шпага — такое особенное копье, очень быстрое, и неухватистое. Круговой блок налево; шпага проходит выше локтя, выше стеганого наруча, вспарывает наружную сторону плеча; сознание не потерял, значит — кости целы!
Встречным движением — из-под руки в горло.
В лицо фонтан крови; паршиво до безумия. Усатый мальчик, начитавшийся моих книжек…
Да если бы моих!
Имя краденое, судьба одолженая, может быть, и мир вторичный. Здесь нет ничего моего.
И что?
Солнце не просит о милосердии; надо жить и продолжать выполнение своих обязанностей.
И не важно, что эти слова тоже не мои. Главное — результат, ведь так?
На булыжнике темными звездочками расцветают капли крови — порезанная левая рука. Вот и моя кровь на этой земле, вот и мой корень… Не в кость, не в легкое. Ну так — попаданец я, или где?
То есть — могли же и правда тренировки у безымянного мастера чего-то стоить? Не говоря уж о двух годах практики…
Заливаю порез горькой водкой из флакончика. Наматываю длинную полоску ткани. Одной рукой неудобно — а кого волнует? Пальцы на левой шевелятся: нервы целы. Начинают болеть синяки: где падал, и где все же достали меня дубинкой, да я в запале не обратил внимания. Доктор далеко, мастер ближе. Только нет желания к нему дорожку топтать…
…Все, чего мы стоим, чего достигли мы…
Переворачиваю усатого лицом вверх. Видел в кино, как убитым закрывают глаза — делаю так. Из нагрудного кармана — здесь огромные карманы, тапочек можно спрятать — вываливается пухлая книжка. Белая бумага, яркая луна, читается легко. Ну и закладка, разумеется, на том самом стихотворении.
…И плывет над ним…
…То, что стало жирным, тяжелым дымом…
… После нас…
Листаю в конец — десяток страниц для заметок. Чернил нет, нет и перьев, но так ли это важно, если с ума сошел мир? Расквитавшись с врагом, Ханадар Сушеный Финик начал писать хорошие стихи; так у него хоть враг был кровный, а у меня случайный. Этим от судьбы не откупишься…
Да и хрен с ней, главное — результат.
Ведь так?
* * *
— Так! Опять в рабочее время пьете?
Начальник влетел в палату номер шесть и встал столбом. Сводчатая комната поражала непривычной чистотой. За отмытым до блеска столом, за скатертью — старший следователь даже глаза протер! — чинно разместились Уршиер, Сигурд и Носхорн, в окружении соседей из пятой палаты Кенунгарда и седьмой палаты Охромейна.
Посреди стола парил большой округлый заварник. Перед каждым сыщиком стояло блюдечко, на блюдечке чашечка,
