Оружие Возмездия - Дивов Игоревич

Тем временем "строевая часть" бригады начала рассылку запросов по ВУЗам — правда ли, что такой-то числится у вас студентом? Я как раз дежурил по штабу и мне удалось подержать в руках несколько конвертов перед отправкой.

На одном я прочел в адресной строке: "Свердловский педагогический университет".

На другом: "Московский Государственный Институт".

Поскольку второй конверт отправлялся по мою душу, пришлось звонить родителям и просить взять на журфаке справку, что я действительно студент.

А то мало ли, чего напишут в ответ из Московского Государственного Института. Вдруг еще матом пошлют.

Минотавр вызвал меня и сказал:

— Я тут подумал и решил. Зачем тебе отпуск теперь? Еще мне возиться с документами на тебя, ставить какого-нибудь раздолбая на замену, потом ты вернешься и тут же уйдешь… Наплюй ты на этот отпуск. Зато уволишься в первую партию. Ага?

Я состроил недовольную мину. Досрочное увольнение ломало все мои планы. Уйти в сентябре — пожалуйста. Но из-за дембеля в августе я не смог бы поехать на полигон. А полигон, ребята, это у-у… Я мечтал о нем полгода, с прошлого раза. Полигон это лучшее, что есть в самоходной артиллерии. Только на стрельбах в нашей службе появляется смысл. И смысла этого — черпай полной ложкой. Гусеницы, броня, стволы, все наконец-то приходит в движение. Столбы разрывов на горизонте. Завывание лазерного дальномера. Громкий мат в эфире. Свист пролетающих над головой снарядов. Атомная мина в оружейной комнате… И бескрайний Днепр под боком, чудный в любую погоду.

— Знаю, ты очень хотел на полигон, — сказал Минотавр. — Но тогда вместо тебя придется оставить здесь другого сержанта. Того, кто примет дивизион в сентябре, когда Галимов уйдет. И как он будет руководить, если не работал на полигоне со всеми? Будь человеком. Ты ведь не хочешь, чтобы ваши с Тхя усилия пошли прахом.

Этими словами он меня купил. А вы, небось, решили, что Минотавр был дураком? Нет, он просто был иногда Минотавром.

— Значит, мы возились не впустую и сделали нечто толковое из третьего дивизиона? — спросил я.

— Конечно, — сказал Минотавр.

И улыбнулся.

Все-таки он был счастлив от меня избавиться как можно скорее. Я его не винил. Я бы сам от себя избавился. Нестабильный я был сержант, у меня сегодня все по струночке ходят и сапоги чистят, а завтра вместо строевой песни распевают "Если близко воробей, мы готовим пушку!". Нам-то весело, а с Минотавра комбриг сдирает три шкуры.

— Хорошо, — говорю, — я уже забыл про отпуск.

Пожали друг другу руки и пошли дальше служить.

Назавтра в третьем дивизионе произошло краткое, но эмоционально насыщенное совещание. Минотавр усадил перед собой сержантов, окинул их суровым командирским взглядом и заявил:

— По поводу увольнения в запас студентов. Я принял решение. Первым уволится тот, кто дольше прослужил. Всё. Вопросов нет.

Какие уж тут вопросы.

— Бляха-муха, — сказали Ракша и Михайлов. — Что теперь делать с сигаретами?!

Мы к полигону хорошо запаслись консервами и прочими расходными материалами. Пошли с Ракшой в магазин за куревом, взяли шестьдесят пачек "Космоса", подумали, деньги посчитали, добавили еще тридцать "Примы". Идем довольные с вещмешком, навстречу Михайлов топает. Тоже с вещмешком. Это нас сразу насторожило: на площадке было два магазина. А Михайлов говорит — ребята, я сигарет купил на полигон. "Примы" полсотни пачек.

Так они и отправились без меня — курить, здоровью вредить…

А пока что я лежал на кровати и смотрел телевизор.

Кровать была выдвинута в проход. По обе стороны от меня народ, разоблаченный до брюк и тапочек, скреб пол битым стеклом.

Подошел молодой штабной телефонист, фамилию которого я никак не мог запомнить.

— Шнейдер из отпуска вернулся. Передает тебе привет и говорит, что начальник связи может подписать твой обходной лист. Хочешь, пойдем сейчас со мной, я только возьму портупею для зампотыла…

Я поднялся, вытащил из шинельного шкафа сапоги. Забросил в тумбочку тапочки с эмблемой, натрафаречнной белым — серп и молот со звездой, — и стал обуваться.

Тапочки достались мне в наследство от сержанта Верчича, и я пока не решил, кому их передать дальше.

На выходе из казармы дневальный копался в свежей почте.

— Тебе есть, Олежка.

Я взял конверт, посмотрел на обратный адрес и сунул письмо во внутренний карман.

В штабе первое, что я увидел — кучу фанерных щитов из переносной ленинской комнаты. Витя Михайлов, грязный, рваный, без подворотничка, с колоритно заляпанными красной краской сапогами — настоящий армейский художник, они все так выглядят, — таскал щиты в кабинет замполита.

С коммутатора доносилась обычная деловая ругань: "Неделю связи с городом нет, трам-тарарам, да я ему, скотине, глаз на жопу натяну…". Пахло канифолью и почему-то чесноком. Высунулся Шнейдер.

— Ко мне, сержант!

Он попытался меня расцеловать, я не сопротивлялся.

— Погоди, Ген, я сначала к шефу твоему зайду.

— Три рубля гони, негодяй, за межгород!

— Получка восьмого.

Разворачивая обходной лист, на котором из пятнадцати нужных для увольнения подписей было пока только пять (одна моя), я двинулся по коридору. Дробной рысцой проскакал мимо пухлый зампотыл с диссидентской фамлией Замятин. Ослепительно улыбнулась Танька, машинистка на секретной переписке. Мелькнул в дверях топосклада изможденный непосильными трудами секретчик сержант Гизятов. Всё как всегда.

Начальник связи Бригады Большой Мощности майор Ф.З.Билалов полулежал, откинувшись в роскошном кресле, из-за которого год назад подрался с начальником штаба. Глаза майора были зажмурены. Командир батареи управления капитан Петровский, синюшный и одышливый после вчерашнего, заливал из пипетки в правую ноздрю майора лошадиную дозу нафтизина.

Вслед за мной ввалился, цепляясь бедрами за косяки справа и слева, Шнейдер, почтительно неся в вытянутых руках обширную бумагу, коряво исписанную от руки.

— Мирза письмо опять прислал, товарищ майор.

— А-а, Крумов, — Билалов принял вертикальное положение, заткнул ноздрю пальцем, громко фыркнул и зажмурился, как кот на солнцепеке. — Небось опять меня бычьим х… называет?

— Нет, теперь меня только.

— Моими словечками выражаются, — объяснил Билалов Петровскому.

Тот нечленораздельно посипел горлом и ушел.

Пару лет назад Петровского выгнали из рядов КПСС с формулировкой "за алкоголизм". Такой степени крутизны не достиг даже наш капитан Каверин, исключенный из партии вообще за пофигизм, но с какой-то обтекаемой записью в протоколе.